Олег Зоин - Вчера
Народу собралось немного — человек сорок, в основном руководители и секретари парткомов. По долгу службы секретарь горкома КП(б)У Комаров выступил там с приветственным словом.
Ну, он, понятно, освежил познания товарищей о текущем моменте, главным образом, о положении на фронтах. Война практически перешла на территорию врага. Полностью освобождены Украина, Белоруссия, Болгария, Прибалтика… Начался штурм Будапешта и других крупных центров Восточной Европы, то есть идёт неотвратимый разгром саттелитов Гитлера. Под гениальным руководством Верховного главнокомандующего товарища Сталина война перешла в заключительную, победную фазу. В этих условиях нам надо всемерно усилить темпы восстановления народного хозяйства Запорожья, обеспечить поставку продукции фронту, все силы бросить на восстановление ДнепроГЭСа, гигантов металлургии, моторостроительного завода…
Не обошлось и без большевистской критики. Пётр Николаевич постучал костяшками пальцев по трибунке. Надо же такой позор, завод имени Войкова, который в 42‑м успешно ремонтировал немецкие танки, сейчас никак не может освоить выпуск зимних печек для окопов!..
Начались прения. Директор паровозоремонтного завода бодро доложил о сверхплановом ремонте двух паровозов к праздничной дате…
Секретарь парткома «Запорожстали», запинаясь, повествовал о ходе восстановительных работ и о запуске ремонтно–механического завода комбината…
Какой–то хрыч в очках кратко обрисовал ход подготовки к восстановлению ДнепроГЭСа. Народу надоело жить в тёмном городе, хотя очевидно, что придётся и вторую зиму сидеть при каганцах…
Ну и на закуску о простом, житейском, о том, что близко каждому патриоту родного города. Начальник горкоммунхоза, зачуханный и вечно невыспавшийся, словно с перепою, заплетаясь в простых словах, доложил о ходе облагораживания Старой части города.
— Мы, выполняя указание горкома партии, приступили к устройству нового сквера Пионеров. Он расположится между гостиницей «Театральная» и улицей Анголенка, то есть Базарной, а также между улицами Карла Либкнехта и Михеловича. Простите, действительно, не Михеловича, а давно уже Горького. Но там, как вы знаете, место загажено немецким военным кладбищем. Надо сначала вывезти всю фашистскую нечисть.
— Так вывозите на здоровье! Пару субботников сорганизуем, не проблема, — прервал балабола Комаров.
— Трудно очень. Бульдозеров нет, машин нет. А мертвяков там не меньше тыщи. Выковыриваем вручную, вывозим на трёх цыганских подводах. Так и за год не справимся…
Комаров нахмурился.
— Всё! Хватит трепаться. Организуйтесь в две смены. Садись, горкоммунхоз!..
После безнадёжной попытки спеть «Интернационал» и закрытия заседания в кабинетике заведующего Дробиками собрались на чашечку кофе основные главари партхозактива города и, конечно, Комаров. Опрокинули и по чарке горилки с перцем. Закусили бутербродами с подкопчёным салом. Кое–кто не постеснялся и по тяжеленной кисти винограда с блюда захватить. Не затягивая мероприятия, тепло, по–товарищески попрощались и стали разъезжаться–расходиться.
В коридоре по дороге на свежий воздух, к Комарову приблизился тот чубатый брюнет в форме капитана НКВД, который всё заседание околачивался в первом ряду кресел зрительного зала, напротив президиума, заседавшего за столом на сцене.
— Товарищ Комаров, разрешите обратиться! Капитан Кошкин! Выполняю особое задание по вашей охране…
— Слушаю, капитан. Что за дела? Есть причины для беспокойства?
— Так точно, товарищ Первый секретарь горкома! Оперативная обстановка неблагоприятная. Я поеду с Вами, проведу конкретно до дома.
— Мне в течение дня ничего не сообщали из вашего управления…
— Сразу, как Вы отбыли на заседание, мне дали задание с Вас глаз не спускать и сопровождать до самого дома…
— Ну тогда рули за мной!.. — устало согласился секретарь горкома.
Он пожал руки всем руководящим товарищам, кто сумел и успел до него дотянуться, и вышел с капитаном на свежий воздух.
Дождец стих, выглянула недельной полноты луна и заседанцев объяла та тихая осенняя умиротворённость, что так приятна усталому человеку.
Шурша сапогами по свежей песчано–гравийной смеси, щедро насыпанной на дорожки к торжественному заседанию, Пётр Николаевич тормознул у по–осеннему обшарпанного и грустного куста декоративной маслины, привычно справился с ширинкой и оросил куст застоявшейся тёплой струёй.
Комаров не любил личную охрану и ездил по городу с одним шофёром. А когда, пописав, подобревший Комаров шагнул к пепельному красавцу Opel Admiral, доставшемуся городу от бежавших в панике оккупационных властей, бравый энкавэдист попросился к Первому в машину.
— Ты что же, без мотора, сынок? Хотя бы мотоцикл какой…
— Ни к чему, мешать будет.
— Ну тады грузись! — Пригласил Пётр Николаевич и уверенно втиснулся на переднее сиденье.
Капитан Кошкин не мешкая занял место сзади и машина, включив дальний свет, всхрапнула движком и поплыла парковой аллеей, свернув в конце её направо, на улицу Гоголя, потому что прямо по Коммунаровской и налево по Гоголя было не проехать из–за ещё довоенных дождевых промоин. Повернув на углу налево по Запорожской до пересечения с улицей Карла Либкнехта, ещё раз свернули налево и уже по нормальной брусчатке главной улицы газонули было вниз в сторону площади Свободы.
Справа, в зарослях кустарника и бурьянов, громадились три этажа развалин Управления НКВД.
— Не шустри! — Попросил водителя Комаров, затягиваясь «Казбечиной». — Меня здесь в 41‑м едва не засыпало, когда крыша и четвёртый этаж рухнули при пожаре… Всегда сердце щемит, когда мимо этих развалин еду…
— У меня тоже щемит, товарищ Комаров, — дружеским тоном поддержал с заднего сидения ностальгическое настроение Первого Кошкин.
В этот миг Комаров ощутил затылком ствол пистолета, и тотчас в салоне властно жахнул выстрел, слегка обрызгав секретарскими мозгами Кошкина и даже немного — водителя.
Шофёр резко сбросил газ и ошалело обернулся к Кошкину, собиравшемуся всадить пулю и в его только утром подстриженную голову. Фронтовая реакция не подвела, правая рука водителя описала молниеносную дугу, а твёрдокаменное ребро ладони точно приземлилось на руку противника. Кошкин выстрелил, но уже куда придётся. Пришлось в правое бедро водилы.
Opel мягко ткнулся в бордюр и заглох. Псевдокапитан выскочил из машины и большими прыжками в полной темноте побежал вниз по улице, размахивая ТэТэ. Вслед ему прогремело семь торопливых пистолетных выстрелов превозмогающего боль и слабость секретарского шофёра.
В районе белых особняков Кошкин неожиданно получил подножку, профессиональный удар ребром ладони по кадыку, выронил оружие и через мгновение уже бился в крепких объятиях военного патруля, спешившего по Карла Либкнехта на звуки ночной стрельбы.
— Вот и хорошо, товаришок… Не дёргайся!.. Разберёмся… — Приговаривал один из патрульных, надёжно связывая заломленные руки Кошкина обрывками каких–то проводов…
Наряд патруля, вооружённого автоматами ППС‑43, состоял из сержанта и двух рядовых.
— Кулешов, айда к машине! Да не бзди! Что не так — стреляй!
Кулешов, изготовив автомат, вайловатой рысью понёсся к легковушке на свет фар.
Вскоре он вернулся, тяжело дыша.
— Там раненый водитель и убитый большой начальник, этот, видать, поработал, — кивнул он на задержанного.
— Ах ты, сука! — Пнул «Кошкина» сержант. — Да я бы тебя лично, если б не служба!.. Гадёныш… Ложись на землю, угомонись, гнида!..
— Раненый как? Сам обойдётся, покуда пришлём группу? — Обернулся сержант к Кулешову.
— Тяжелый он, товарищ сержант, без сознания, кровищи до хрена из отсюдова! — Он похлопал себя по правому карману шинельки. — Я его плотно усадил и посильнее прижал к сиденью, чтобы меньше сочилось…
Сержант помолчал, обдумывая ситуацию. Скрутив и раскурив самокрутки из крепчайшей махры, ребята затягивались дымом, успокаивая нервы.
— Так, кончай перекур! Чем быстрее доставим диверсанта, тем скорее пошлют группу на помощь шофёру. Вперёд!
