Эдуард Тополь - Московский полет
– Как только здесь начнут убивать русских, Кремль тут же введет сюда войска и объявит тут военное положение, – сказал всезнающий Дэнис, когда мы грузили в автобус свой багаж, чтобы ехать в порт. – Am I right, Vadim?
Я кивнул, стоя возле автобуса и все надеясь, что Аня вот-вот появится. Но ее не было.
– Нам пора ехать, – сказала мне Оля, наша интуристовская гидша, потому что все уже сели в автобус, а я один торчал у входа в гостиницу.
Я вздохнул, поднялся в автобус и стал у заднего окна. Автобус тронулся. Узкие и по-утреннему пустые таллиннские улицы стелились позади него. Редкие прохожие шли по тротуарам, несли в авоськах какие-то продукты. Кто-то проехал на велосипеде. На чьем-то подоконнике лежала сытая кошка, грелась на солнце. Из боковой улицы показался трамвай. А морской балтийский бриз тихо шевелил на домах национальные эстонские флаги. Город жил так, словно ничего не случилось. В порту, у причала, высился «Георг Отс». Этот трехпалубный лайнер финны взяли у СССР в аренду и возят на нем пассажиров из Таллинна в Хельсинки.
Я стоял в вокзальном зале, в самом конце нашей очереди на таможенный досмотр. Я все еще надеялся дождаться Аню. Если она не успела на прямой рейс «Сочи – Таллинн», то как она летит – через Москву? Ленинград? Киев? Наши без помех проходили досмотр. Барри Вудстон, потея и нервничая, тащил к таможенной стойке огромную картонную коробку со старинным русским самоваром явно музейной ценности. Конечно, он купил этот самовар у каких-нибудь фарцовщиков, которые толпами крутятся у гостиниц, но пропустит ли таможня старинный самовар без письменного разрешения Министерства культуры СССР? Пропустили, не сказав ни слова.
Следом за Барри шла Мичико Катояма со своими двумя чемоданами на тележке. Я замер. У Мичико были все мои блокноты, магнитофонные кассеты и пленка с автографом Горбачева. Вот она шлепнула на стойку таможенника свой паспорт и таможенную декларацию, вот положила перед ним целую коробку с тремя дюжинами фотопленок, чтобы не просветили эти пленки рентгеном, вот глянула в лицо таможенника своими темными фарфоровыми глазками… Он скользнул взглядом по ее чемоданам, вытащил из ее паспорта вкладыш-визу и декларацию, отдал ей паспорт и продвинул по стойке коробку с пленками. – Проходите. Следующий.
Мичико прошла, взяла свои пленки и ушла на посадку, не оглянувшись. Молодец!
Следом за ней шел Ариэл Вийски с мешками под глазами… Потом – шумный и еще под хмельком Роберт Макгроу… Потом-полковник Лозински… За ним – ДайанаТростер… Норман Берн…
Каждый из них на прощанье говорил что-то теплое нашей русской гидше Оленьке, дарил ей сувениры и свои визитные карточки, приглашал в гости и шел на таможенный досмотр. Дэнис Лорм с охапкой свежих немецких газет в руках… Гораций Сэмсон, осунувшийся и повзрослевший лет на десять… Моника Брадшоу, увешанная фотоаппаратами… Питер Хевл… Старички Огилви из Вирджинии…
Джон О'Хаген повернулся ко мне, спросил: – Ты нервничаешь?
– Нет, – сказал я. – Почему ты спрашиваешь?
– Ты все время крутишься и смотришь назад. Ты хочешь остаться?
Я улыбнулся, отрицательно покачал головой: – Нет, – и повторил твердо, как Марк Захаров: – Нет!
Он шагнул к таможеннику и положил перед ним на стойку свой паспорт. Я повернулся к Ольге: – Всего хорошего, Оля. Привет вашей маме. – Счастливо вам, – сказала она. Я взглянул на входную дверь таможенного зала, но дверь не шевелилась. Ани не было.
Я шагнул к стойке, положил перед таможенником свой паспорт с визой-вкладышем и таможенной декларацией. Но теперь рядом с таможенником стоял еще один – с волчьим лицом, в кителе и с погонами майора таможенной службы. – Откройте ваш чемодан, – сказал мне таможенник. Я даже обрадовался: эта проверка даст мне еще минуту! И сказал им с улыбкой: – С удовольствием!
Но проверка длилась не минуту, а десять. Они тщательно, как когда-то Алеша в шереметьевском аэропорту, прощупали всю мою одежду – каждую складку запасных брюк и пиджака, все грязное белье, накопившееся за поездку, куртку-дождевик, так и не раскрытые мной пакеты сухофруктов и даже пластмассовую бутылку «Pepta Bismol». Потом простучали дно и крышку чемодана, открыли магнитофон. Но в магнитофоне не было кассеты. – Вытащите все из карманов, – приказали они. Я вытащил из карманов какую-то мелочь, сигареты, зажигалку, кошелек с кредитными карточками. Положил на стойку.
Они проверили кошелек, потом майор спросил:
– Вы кем себя считаете? Вы журналист или писатель?
– И то, и то, – сказал я.
– А где ваши блокноты, кассеты?
– Я не пользуюсь. Держу все в голове.
– Тогда зачем вам магнитофон?
Я улыбнулся:
– Сам не знаю. Подарить? – Нет, не надо, – по-волчьи усмехнулся майор.
– Он кому-то отдал свои блокноты, кто прошел уже, – услужливо сказал таможенник.
– Конечно, отдал, – согласился майор, – Но не обыскивать же теперь весь корабль! – и посмотрел мне в глаза: – Ну, что ж, господин Плоткин! Проходите. На этот раз ваша взяла.
Я медленно сложил вещи в чемодан, закрыл крышку и посмотрел на входную дверь – Ани не было.
Я поднял свой чемодан, махнул рукой гидше Оленьке и вышел на пристань.
Хотя накрапывал дождь, наши – почти все – стояли на открытой верхней палубе «Георга Отса», махали мне руками.
А рядом с дверью морвокзала, под козырьком навеса, уже стоял все тот же майор таможенной службы, курил. Увидев меня, он произнес негромко и в сторону: – Надеюсь, вы понимаете, что я только выполняю приказ. Я промолчал – что я мог ему сказать? – Мне нравятся ваши книги, – вдруг сказал он. – Я их тут часто изымаю при досмотре. И коллекционирую. Поверьте мне, через пять лет их напечатают в России.
Я посмотрел на его волчий профиль и – вот что значит писательское честолюбие! – этот профиль уже не казался мне волчьим.
– Спасибо, – сказал я и пошел с чемоданом к трапу. Встревоженный моей задержкой, Барри Вудстон встретил меня на палубе: – Что случилось? – Ничего. -Тебя проверяли?
– Да. – Что-нибудь забрали? – У меня ничего нет.
Потом Барри показал мне каюту, где был сложен весь наш багаж. Я открыл чемодан, достал куртку-дождевик, набросил ее на плечи и, оставив чемодан в каюте, поднялся на верхнюю палубу.
Вопросительный взгляд Мичико встретил меня сразу, в упор.
Я улыбнулся и обнял ее за плечи: – Спасибо, партнер!
– Вадим! Мичико! – позвали нас остальные, толпясь у бортовых поручней, чтобы сфотографироваться на фоне Таллинна. Мы присоединились к ним, я стал у поручней между маленькой Мичико и гигантом О'Хагеном и, позируя нашим фотографам, сунул руки в карманы куртки-дождевика. Там были какие-то бумаги, но я не обратил на них внимание. Может быть потому, что Мичико почти тут же отвела меня в сторону и сказала:
