Эдуард Тополь - Московский полет
Наша делегация оккупировала целый угол рядом с входной дверью и, судя по расстегнутой до пупа рубашке Роберта Макгроу и беленькому, в росинках пота носику Дайаны Тростер, количество выпитых ими дринков давно перевалило за полдюжины.
Меня втиснули на деревянную лавку между Дайаной и Мичико Катояма, и я стал догонять Макгроу двойными порциями водки. Потом, захмелев, пригласил Мичико танцевать. Меня давно интересовало, почему она проявляет ко мне интерес, а теперь как раз представился случай это выяснить.
– Ты действительно хотела бы ехать со мной в одном поезде? – спросил я ее во время танца с хмельной русской прямолинейностью. Она улыбнулась:
– Вы такой ребенок!
И легким сопротивлением локтей – так, как это умеют делать в танце светские дамы, – дала мне понять, где мне держать мои руки. Я понял. Спросил:
–Ты замужем?
– Конечно! – сказала она. – У меня две замужние дочери!
Я удивился. По ее кукольному личику вы бы никогда не сказали, что ей больше 40 лет.
– А ты знаешь секрет семейного счастья? – сказал я.
– Нет. А ты знаешь? – спросила она.
– А в буддизме есть какие-нибудь заповеди для счастливой семейной жизни?
– О, конечно, есть! Если тебя это действительно интересует, я пришлю тебе пару книг на эту тему.
– По-японски?
– Нет, по-английски. Я слышала, ты будешь писать для Tokyo Readers Digest. Это правда? Это очень престижный журнал в Японии. Как ты собираешься пронести свои блокноты и кассеты через таможню?
– Что значит «как»? Что ты имеешь в виду?
– Well, ты знаешь, что со мной случилось в Бейруте в прошлом году? Я взяла там интервью у дюжины христианских лидеров, а, когда садилась в самолет, мусульмане-таможенники отняли все кассеты. Но эти таможенники не могли знать, что у меня на кассетах, потому что все кассеты были надписаны не просто по-японски, а на древнем японском. Понимаешь, они получили приказ заранее. Ты понимаешь?
Я понял и изумился простоте приема: КГБ тоже могло дать мне возможность порезвиться внутри страны– взять интервью у Гдляна, Иванова, Колягиной, Бочарова, русских и эстонских демократов и националистов и даже добыть автограф Горбачева.
Но все это они могут легко изъять у меня в последнюю минуту, при посадке на паром. И я уеду из СССР пустой.
– Спасибо за предупреждение, – сказал я, тут же решив отдать свои кассеты и блокноты Роберту Макгроу. – Ты была в Бейруте? Ты храбрая женщина!
– Well, я была во многих местах. Даже в Афганистане. Правда, не на русской стороне… Но я хочу поговорить с тобой о другом. Ты знаешь, что есть два вида журнализма – Ordinary Journalism и High Risk Journalism [Обыкновенный журнализм и Журнализм Высокого Риска]? Я думаю, ты принадлежишь ко второй категории. Но ты работаешь в одиночку, это неправильно. В High Risk Journalism мы имеем свое маленькое международное братство, и мы будем рады принять тебя в него. Но у нас есть один закон: никогда не работать в одиночку. Потому что, если ты рискуешь жизнью ради горячего материала, то, по крайней мере, имей гарантию, что твой материал выживет с твоим партнером. Ты понимаешь?
Я посмотрел ей в глаза. Черт возьми, эта миниатюрная японка совсем не такая куколка, как кажется с первого взгляда. Бейрут, Афганистан, High Risk Journalism…
– Хочешь в будущем быть моим партнером? – спросил я с улыбкой.
– Вообще-то, я хотела предложить тебе помощь прямо сейчас. Я могу пронести через таможню твои пленки и блокноты. Если ты мне доверяешь, конечно. Хочешь?
– О, конечно. Спасибо! – обрадовался я. Во-первых, в глазах русских таможенников миниатюрная Мичико должна выглядеть еще менее подозрительно, чем Роберт Макгроу, а во-вторых, неизвестно, протрезвеет ли этот Роберт к утру настолько, чтобы доверить ему вывезти из СССР пленку с автографом Горбачева.
Тут музыка оборвалась, мы вернулись в наш угол. Но не успели выпить по дринку, как рядом с нами, в двери бара, возник Гораций Сэмсон. Срывая голос, он кричал бармену:
– Help!!! Help!!! Call the police! Murder. [Помогите! Звоните в полицию! Убийство]! – и повернулся ко мне: – Переведите! Убийство на улице! Здесь есть доктор?
Но бармен не нуждался в переводе, он уже набирал номер на телефоне. А Гораций рухнул на лавку рядом с нами:
– О, my God [О, Боже мой]! – и, закрыв лицо руками, стал раскачиваться, причитая: – Боже! Боже! Мы вскочили, крича наперебой: – Что случилось? – Кого убили? Кто?
– Где Норман?!! – Дайана Тростер двумя руками затрясла Горация за плечи. – Где Норман??? Ты вышел с Норманом! Ты вышел с Норманом слушать этих музыкантов! Где Норман???
– Не is o'key… Не is out there… With the victims…[С ним все в порядке. Он там, с жертвами…] – крикнулГораций за дверь, на улицу.
Мы бросились к выходу. Но тут в двери возникло окровавленное лицо одного из уличных гитаристов, он крикнул что-то по-эстонски, вся эстонская молодежь тоже ринулась к двери и буквально вынесла нас по ступенькам наружу, на Ратушную площадь.
И мы увидели дикую, жуткую картину. Норман Берн сидел на совершенно пустой ночной Ратушной площади, прямо на брусчатой мостовой, и держал на коленях залитое кровью тело одного из молодых эстонских музыкантов. Растопырив правую ладонь, он прижимал ее к груди этого светловолосого парня, но густая алая кровь толчками выхлестывала через пальцы Нормана. А рядом с ним лежал на животе второй гитарист, и такая же алая кровь сочилась сквозь его белую рубашку и лужей подтекала ему под ноги.
А из-за ратуши уже с воем выскочили «скорая помощь» и синяя милицейская «Волга». Мы подбежали к Норману.
– Norman, are you o'kay?
– Yes… I am… – ответил он почти неслышно.
– Что тут случилось?
– Три русских свиньи… они подошли к музыкантам, пырнули их ножами и ушли. Просто.
– Боже мой! – сказала Дайана. – За песню?
– Ну и страна! – произнес кто-то из немецких туристов, стоявших рядом.
50
Ясно, что после этого нам было уже не до сна. Сначала три следователя милиции прямо в вестибюле гостиницы «Виру» выспрашивали у Нормана и Горация приметы убийц, а потом мы до утра названивали в больницу, чтобы выяснить, что с этими музыкантами – выживут или нет? Но ни по-русски, ни по-английски мы не могли ни от кого добиться внятного ответа или хоть какой-нибудь информации. И даже в утренних газетах не было ни слова об этой кровавой драме. Дэнис Лорм тут же предположил, что эстонские газеты решили скрыть это убийство, чтобы не вызвать ответную волну убийств русского населения.
– Как только здесь начнут убивать русских, Кремль тут же введет сюда войска и объявит тут военное положение, – сказал всезнающий Дэнис, когда мы грузили в автобус свой багаж, чтобы ехать в порт. – Am I right, Vadim?
Я кивнул, стоя возле автобуса и все надеясь, что Аня вот-вот появится. Но ее не было.
