Ирвин Шоу - Богач, бедняк. Нищий, вор.
— Спасибо, мистер Колдервуд, — сказал Рудольф.
— Мистер Колдервуд, мистер Колдервуд, — брюзгливо передразнил его старик. — Ты что, так и будешь называть меня мистером Колдервудом, пока я не лягу в гроб?
— Спасибо, Дункан. — Это далось Рудольфу с трудом.
— Теперь я должен передать дело всей моей жизни в руки этого человека… — В надтреснутом голосе Колдервуда звучала старческая обида. — Даже если это случится после моей смерти, мне все равно это не нравится. Но если ты так считаешь… — Он сокрушенно замолчал, не закончив фразы.
Рудольф вздохнул. Всегда приходится кого-то предавать, подумал он.
— Я так не считаю, — сказал он спокойно. — В нашем юридическом отделе работает один молодой юрист. Его фамилия Мэтерс.
— Знаю я его, — прервал Колдервуд. — Такой бледный, в очках. У него двое детей. Он из Филадельфии.
— До того, как он поступил на юридический в Гарвард, он окончил Уортонскую школу бизнеса. У нас он работает уже больше четырех лет. Знает дело как свои пять пальцев. В любой юридической конторе Нью-Йорка он мог бы зарабатывать гораздо больше, но ему нравится жить здесь.
— Хорошо, — сказал Колдервуд. — Объяви ему эту новость завтра.
— Я бы предпочел, чтобы вы сделали это сами, Дункан. — Он второй раз в жизни назвал Колдервуда по имени.
— Как всегда, мне не хочется делать того, что ты советуешь, но я, как всегда, знаю, что ты прав. Я скажу ему сам. А сейчас пойдем, выпьем еще шампанского. Видит бог, я заплатил за него немало и вполне имею право тоже выпить.
О новом назначении было объявлено накануне возвращения молодоженов из свадебного путешествия.
Брэд принял новость спокойно, как и подобает джентльмену, и не выспрашивал Рудольфа, кто принял такое решение. Однако спустя три месяца ушел из корпорации и вместе с Вирджинией уехал в Талсу, где отец взял его в партнеры в свою нефтяную компанию.
Брэд регулярно писал Рудольфу. Бодрые, шутливые, дружеские письма. Дела у него идут хорошо, писал он, зарабатывает он больше, чем когда-либо раньше. В Талсе ему нравится: тут играют в гольф по-крупному, и три субботы подряд он выигрывал по тысяче долларов с лишним. Вирджинию все здесь любят, и у нее уже масса друзей. Она тоже увлеклась гольфом. Брэд советовал Рудольфу вложить вместе с ним кое-какие деньги в нефть. «Дело беспроигрышное. Будешь стричь купоны, как цветочки», — писал он. По его словам, он хотел как-то отплатить Рудольфу за все, что тот для него сделал, и это была подходящая возможность.
Чувствуя себя виноватым перед Брэдом — Рудольф не мог забыть тот разговор с Дунканом Колдервудом на ступеньках загородного клуба, — он стал приобретать акции нефтяной компании «Питер Найт и сын». Джонни Хит навел соответствующие справки и, установив, что у компании «Питер Найт и сын» высокая кредитоспособность, вложил в ее акции ровно такую же сумму, что и Рудольф.
3
1965 год.
Сидя на корточках на палубе и что-то тихонько насвистывая, Томас драил до блеска медную катушку якорной лебедки. Хотя июль только начался, было уже тепло, и он работал босиком и без рубашки. Плечи и спина у него загорели до черноты, и он стал не менее смуглым, чем самые смуглые итальянцы, служившие на пароходах в порту Антиба. Тело его уже не было таким жилистым, как раньше, когда он занимался боксом. Мышцы не выпирали буграми, а стали более мягкими и сглаженными. Если он, как сейчас, покрывал шапочкой облысевшую макушку, то выглядел моложе, чем два года назад.
Снизу, из машинного отделения, доносился стук молотка — Пинки Кимболл и Дуайер чинили насос. Завтра яхта выходила в первый в этом сезоне рейс, а во время пробного запуска левый двигатель перегрелся. Пинки, работавший механиком на «Веге», самом большом судне в порту, предложил разобраться, в чем загвоздка. Небольшие неполадки Дуайер и Томас исправляли сами, но, когда был необходим сложный ремонт, им приходилось обращаться к кому-нибудь за помощью. К счастью, Томас зимой завязал дружбу с Кимболлом, и тот помог им привести «Клотильду» в порядок и подготовить ее к летнему сезону. Томас не стал объяснять Дуайеру, почему решил так назвать яхту, когда они в Порто-Санто-Стефано переименовали ее из «Пенелопы» в «Клотильду».
Про себя он тогда подумал, что, если яхта должна носить женское имя, почему бы ей не быть «Клотильдой»? Во всяком случае, называть ее «Терезой» он не собирался.
Они уже успешно отплавали на «Клотильде» два сезона, и, хотя ни Томас, ни Дуайер не стали богачами, у обоих на счету в банке были кое-какие деньги на черный день. Предстоящий сезон обещал быть даже удачнее, чем те два, и Томас, надраивая бронзовую катушку и видя в ней отражение солнца, испытывал умиротворение. До того как-он связал свою жизнь с морем, ему и в голову не приходило, что простая, бездумная работа — например, начищать до блеска какую-то медяшку — может доставлять ему удовольствие.
Впрочем, все, что приходилось делать на судне, доставляло Томасу удовольствие. Он, который не вымыл в своей жизни ни одной тарелки, теперь часами скреб в камбузе кастрюли и сковороды, следил за тем, чтобы в холодильнике была безукоризненная чистота, мыл конфорки и духовку. Когда на борту были пассажиры, Томас, Дуайер и нанятый на рейс повар ходили в светло-коричневых шортах и белоснежных теннисках с оттиснутым на груди синими буквами названием яхты. По вечерам или в холодную погоду команда носила одинаковые толстые темно-синие матросские свитеры. Он научился готовить коктейли и подавал их, как полагалось, — со льдом, в чуть запотевших красивых бокалах. Сам он пил редко, в основном пастис и иногда пиво. Когда арендовавшие яхту пассажиры поднимались на борт, он встречал их в капитанской фуражке с позолоченной кокардой. Он чувствовал, что это добавляет круизам морской экзотики.
Он выучил несколько фраз по-французски, по-итальянски и по-испански, так что мог объясниться во время прохождения портовых формальностей, но, конечно, его знаний не хватало, когда возникали какие-то споры. Дуайеру языки давались легче, и он вовсю болтал с кем угодно.
Томас послал Гретхен фотографию «Клотильды», в облаке брызг взлетающей на волну, и Гретхен писала, что поставила снимок на камин в гостиной. «Когда-нибудь, — написала она, — я приеду в Антиб и попутешествую вместе с тобой». Она сообщала, что очень занята какой-то работой на киностудии. Она подтвердила, что держит свое слово и не говорит Рудольфу, ни где Томас, ни чем он занимается. Гретхен одна связывала Томаса с Америкой, и, когда ему было тоскливо, когда он скучал по сыну, он писал только ей. Он уговорил Дуайера написать в Бостон той девушке, на которой Дуайер, если ему верить, по-прежнему собирался жениться, и попросить ее при случае съездить в Нью-Йорк в гостиницу «Эгейский моряк» и встретиться с Пэппи. Но девушка пока не ответила.
