Александр Терехов - Каменный мост
– Все равно: доверенность от родственников…
– Слушай, две страницы… Ну, я не знаю, найди каких-нибудь родственников, своих подключи. Твой вопрос – ты решай.
– У меня допуска нет.
– А ты оформи. Договорились?
– Я не знаю! Я просто не знаю! Ничего что-то не соображу… Нужен запрос, запрос… Однокурсник из прокуратуры в комиссии по реабилитации… через него как-то запросить… Будто дело на реабилитацию?
– За неделю сделай.
– Он дачу строит. Значит, средства нужны. Но надо будет как-то мотивировать… Десятку зарядить. Жадный… Как объяснить?
– Что-нибудь объясни.
– У меня с собой десять тысяч евро, пятисотками. Послезавтра могу еще двадцать, с партнеров соберу. Сколько потребуется всего?
– Да пошел ты… У нас мужские, проверенные отношения… Какие деньги? Обвинительное заключение. Позвонишь, когда будет. Иди домой.
– А мой?
– Что?
– Ну, мой вопрос.
– Мы же обо всем договорились. Ты идешь за обвинительным заключением, мы едем и решаем твой вопрос.
– То есть… А как я?.. Что мне делать?
– Ничего. Живи.
– То есть сейчас не идти в милицию?
– Зачем?
– Но позвонить?
– Не надо.
– А что делать? Какие мои действия?
– Я же сказал: живи, иди домой. К дочке.
– Мне вам вечером позвонить?
– Будет обвинительное заключение – звони.
– Нет, в смысле спросить, как у вас закончилось, получилось или…
– Все уже закончилось.
– Простите… Я, к сожалению, не расслышал, как вас зовут… То есть я правильно понял: сейчас просто идти домой?
– Да.
– А если милиция возле дома?
– Не будет там ее.
– То есть я просто… Понимаете, я дома буду через двадцать—двадцать пять минут, и вы успеете… как-то за это время…
– Да.
– А может так получиться, что тех людей, с которыми вы… будете решать, вдруг не окажется на месте?
– Они на месте.
– А на службе что мне сказать?
– Да что хочешь, – Боря напел, – Таня, Танечка… Танюша!
Майор в смятении, с мукой повернулся ко мне; я никого не жалею, я просто от скуки кивнул: да – и в глаза майора капнуло и цветком распустилось тепло, шелестел:
– Скажу: искали однофамильца… И дома. Что-то скажу. Дочка на даче. Пойду?
– Сделай за недельку. Давай.
– А вот той, женщине… Ей позвонить? Наверное, лучше не звонить. Ну, с Богом… Я вам очень признателен, Александр Васильевич, – он уже выбрался и говорил, согнувшись, в автомобильную пещеру. – Чем могу, я всегда готов… Я добро помню, великое добро! Если все-таки какие-то затраты возникнут, я компенсирую. Большое вам спасибо! – Майор прижимал ладонью место, под которым билось его сердце, и смотрел прямо в глаза: верить? Ветер его студил, он уже стоял на земле, и пучина его отпустила. – Мужики! Честное слово – я вам обязан. Ребята, ну, давайте, удачи вам! – помахал и неуверенно двинулся к метро, веря, все же веря – жив!
– Куда ехать? – схватился Чухарев.
– Да никуда не ехать.
– Видишь, – сказал Боря, – ты говорил, майор больше не может. А человек всегда может еще больше. Ты вот никого не любишь. А надо любить. И верить в людей. И тогда они смогут больше. А хорошая Танька! Не девочка, а упругая, дырочка такая… тугая… Смотрел вчера в пять футбол? За кого болел?
С тех пор как киевское «Динамо» откололось с частью нашей земли, я болею за «Локомотив» в память о железнодорожном прошлом отца. Еще в премьер-лиге я болею против бразильцев, за бедные команды, где побольше местных, за белую форму и за тех, кто проигрывает. Я не люблю Радимова и всех подобных, кто подбегает пихнуть судью в грудь, мне нравится Семак – работяга и скромный парень; вчера смотрел вторую половину второго тайма (еще всегда болею за сборную) – Япония и Хорватия скатали самый скучный матч на чемпионате – стоя, да они же на ничью, сказал Боря, ну, хорошо, хорваты, допустим, на ничью, им последнюю играть с австралийцами, но у австралийцев уже три очка, вот им-то как раз в последнем матче можно упереться на 0:0, и не факт, что хорваты… а японцы – им-то чего ловить, они последнюю играют с Бразилией, а они все, сказал Боря, против Бразилии выходят на ватных ногах, а как там Олич? Олич бегал, сказал я, открывался, но думал, кажется, только о покупателях на трибуне, нет, а ты видел, как тренер хорватов, Кранчар, уточнил Боря, да, улыбался за пять минут до конца – представляешь, выходит, ему все нравилось! 0:0 с Японией, будет еще говорить: вот забей мы пенальти… Боря спросил:
– Слушай, а сколько в футболе очков дают за каждый забитый гол?
– Ты че?! Три очка дают за победу. Голы просто считают.
– Хочешь сказать, если забьют пять голов, так и будет 5:0? Ни хрена себе. А в каком же виде спорта за каждый гол три очка? Наверное, в хоккее. Слушай, а вот когда судья достает из кармана что-то желтое, что это означает? Ты пошел? До завтра!
Союз друзей до гроба
На Большом Каменном мосту – меня заносило теперь сюда, куда бы ни шел, – я хотел осмотреть площадку на лестнице, тот самый спуск к набережной, к Театру эстрады, но пошел противоположным тротуаром и остановился напротив Кремля.
Я люблю смотреть на Кремль, как и все, кто вырос в наших местах; смотреть на Кремль с дрейфующих льдин, с виселичных табуреток, из кабин, классов, кабинетных окон, диванов и камер в ту сторону, откуда куранты, где самая яркая звезда, где не наступает ночь. Я смотрел на Кремль, опираясь на камень, – за спиной тянулись влюбленные, уязвимые для зла, и пешие туристы, под мост вонзались прогулочные корабли, с них пьяные махали руками, летел пух и растворялся в бессмысленном небе – и только с этой точки обзора – башни стояли как солдаты – появлялся смысл. Я смотрел на башни, зубцы и стены, на главное все – какая-то окончательная справедливость русских стояла на кремлевском холме, окруженная красным кирпичом, и ничего общего не имела ни со мной и ни с правдой человеческих слабых устройств, и с детства я знал: никаких воздаяний – ветер, ветер мял речную воду – я смотрел на Кремль и чувствовал его равнодушие и занятость большим, чем земные дела, и его недобрую памятливость – все должны – и всегда, и сейчас, зная про Кремль, а теперь часто видя его, – я никогда не чувствовал страха, я даже забывал смертный страх, когда видел Кремль и слышал Спасскую башню – я никогда не один, за меня отомстят; пусть Кремль не может пока признать всех своих своими – так надо, но то, что останется от нас, – обязательно найдут и перезахоронят под залпы, поплывут ордена на красных подушечных кочках – есть место, где про нас знают все, запомнят и вернут, а мы – здесь – отстоим до конца, мы все сделаем, как должно.
…Мне показалось: я должен вернуться. Сторож дежурил новый – прежнего уволили; прежний выпил водки на открытие чемпионата мира по футболу и глубокой ночью вышел покурить, забыв ключи на столе; дверь захлопнулась, он проблеял посреди ночи в телефон единственному доброму человеку – Гольцману: у меня там включенный обогреватель… Новый сторож не сразу узнал меня и, не до конца веря своим глазам, поплелся по пятам, недоверчиво и нехотя отдав ключи.
