Владимир Орлов - Лягушки
И ведь отыскали.
Обидным и несомненно подозрительным показалось Ковригину то обстоятельство, что поворотный камень, размером с ластик третьеклассника, освободил проём в комнату, расположенную на первом этаже северо-восточной, с колпаком, башни замка. Именно в этой башне после приёма в Рыцарском зале были определены на ночлег и сам он, Ковригин, и Хмелёва (над ним), и Натали Свиридова, и театральные люди, среди них — Ярославцева и Древеснова (на первом этаже). В комнате одной из них Ковригин с Питсбургом теперь и оказались.
— Вот вам и пленница, Мстислав Федорович, — минут через десять в штабе поиска Ковригин представил Острецову осевшую тут же на пол и прижавшуюся к стене Древеснову. — Жива и на вид не голодная.
— Древеснова! — воскликнул Острецов чуть ли не в ужасе. — Эта как сюда попала?
Древеснова, плечами, спиной, готова была вмяться в камни, слов не произносила, мычала, мотала головой.
— А где Хмелёва? — кричал Острецов. Мычание — в ответ.
— Прасковья! Будь благоразумна! Говори, где Хмелёва?
Опять мычание. И дрожь пленницы. Чуть ли не спазмы…
— Мстислав Фёдорович, — осторожно сказал Ковригин. — Разумных слов мы от неё сейчас не услышим. Самоё время показать её врачам. Понятно, каким…
— Вы правы, — сказал Острецов, остывая. — Афанасий! Если надо, отправляйте её в Синежтур.
— Я пойду, — робко заявил Питсбург. — Где тут моя хата? Буду ждать полного расчёта…
— Афанасий распорядится, — сказал Острецов. — И отправит куда положено… И вам, Александр Андреевич, будет выплачен посильный гонорар. Или вывод, как говорили во времена Великой Екатерины…
— Ни о каких гонорарах уговора не было, — решительно произнёс Ковригин, — и если вы полагаете, что я согласился участвовать в поисках Хмелёвой ради денег, вы не угадали сущность моей натуры.
Скверно вышло, пафосно, высокомерно даже, но не было в произнесённых Ковригиным словах вранья.
— Ну да, вы ведь совершали рыцарское деяние, — сказал Острецов и будто бы усмехнулся.
— Мстислав Фёдорович, — сказал Ковригин. — Отправьте меня в "Слоистый малахит". Мне нужно отоспаться. Или хотя бы отлежаться. Нелегко оказываться в чужих душах и историях. Отлежусь, схожу в музей, к подносам, и отправлюсь в Москву. В моём пребывании в Синежтуре и в Журине нет нужды.
— Как скажете, — кивнул Острецов. И тут же будто бы оценил свои слова секундной давности: — Извините, Александр Андреевич, был некорректен, я и сам прилагал старания именно ради спасения Хмелёвой. Откуда здесь образовалась Древеснова — пока понятия нет. Но разберёмся. Думаю, что нам с вами удастся ещё переговорить. Надеюсь на это.
По тротуару перед "Слоистым малахитом" куда-то волоклась публика. Ясно, что не в осиротевший театр. Или Хмелёва вернулась? Но если бы вернулась, хотя бы и только что, Антонова и Ангелина узнали бы сразу. И вдруг в толкотне возле входа в гостиницу Ковригин заметил родственничка своего, Прохорова, архитектора, прогуливающегося с дарлинг Ирэн. "Привиделось", — посчитал Ковригин. Впрочем, не исключалось, что доводка изделия оригинальных форм происходила именно в Синежтуре, известном своими мастерами и художниками, и Прохоров с сотрудниками был призван сюда, имея возможность привидеться Ковригину. Впечатлений сегодняшнего дня ему хватало, а потому Ковригин не стал разбираться, привиделось или не привиделось, а поспешил к себе в номер, постояв в секундных колебаниях перед дверьми ресторана. Вспомнилась тут же компания звезд театра и кино во главе с Натали Свиридовой, и аппетит Ковригина тут же сменился изжогой.
Валялся на кровати, заснуть не мог. Лезли в голову соображения о том, что случилось в Журинском замке и зачем он, Ковригин, понадобился Острецову в деле, какое Острецов мог уладить сам. Разыграно ли было представление со звуковыми эффектами, или же Острецов и впрямь уверил себя в том, что в камнях замка страдает Хмелёва, неизвестно кем туда определённая? Но всё-таки зачем Острецову он-то, Ковригин? Проверить, не причастен ли к некоему заговору злыдней и не подскажет ли, оговоркой или действием каким, где нынче прячется Хмелёва и что затевает? И ещё. Даже если ситуация с Хмелёвой Острецову была ясна, с помощью Ковригина, его якобы способностей и тетрадок его отца, можно было разузнать о тайнах дворца нечто такое, что мучило Острецова и казалось ему чрезвычайно важным, но будто не подлежало открытию. Или снятия печати. И вот теперь, видно, открылось. Ковригин вспоминал, как загорелись глаза опечаленного было Острецова при известии о чуть ли не бунте Питсбурга, пожелавшего не уходить с места, где нутро его почуяло. И от сведений о системе зеркал. Тут, казалось, мгновенно были забыты всякие Хмелёвы и Древесновы. "Вот ведь втемяшилось чудаку! — подумал Ковригин. — Какие печати тайны я могу снять? Ну, может, в случае с отцом нечто сошлось… Да и то при подсказках его памяти, сюжетов его игр в клады и его чертежей…" Тут губы Ковригина снова растянула зевота, он повернулся лицом к стене и задремал.
Разбудили его вспыхнувшая люстра и цокот тонких и высоких каблуков. Ковригин поднял голову и увидел над собой Свиридову.
— Какие мы невоспитанные! — заявила Свиридова. — На чистой свежей постели — и в грязных ботинках.
— Чего тебе надо? — то ли испуганно, то ли угрожающе произнёс Ковригин.
Он посмотрел на ноги. Грязных ботинок на них не было. Ботинки, чистые, стояли на коврике. Стало быть, Свиридова ему приснилась. Он закрыл глаза.
— Надо — оттрепать тебя за уши.
Крепкие пальцы взяли в полон левое ухо Ковригина и начали если не крутить его, то хотя бы мять, вызывая протестующее рычание наказуемого, потом пальцы стали мягкими, нежными и ласково прогулялись по лицу Ковригина. Прогулка эта не отменила рычание Ковригина. Он привстал на локтях, повторил:
— Что тебе надо?
— Это уже грубо, — сказала Свиридова, отвела руки от лица Ковригина. — Я не ожидала от тебя такого к себе отношения…
— Хорошо хоть, ты посетила меня нынче не в халате…
— Я держала тебя за более интеллигентного человека, — глаза Свиридовой повлажнели. — Поговорила с Дувакиным, бросилась в Синежтур, а ты…
Замолчала. Не сообщила, почему она бросилась в Синежтур после разговора с Дувакиным и зачем. Произнесла уже строго, деловой женщиной:
— Ну и как, спас ты свою Хмелёву?
— Спас! — прорычал Ковригин.
Ему бы успокоиться, оценить и принять ласку рук женщины, а он будто бы оборонялся, ощетинился противотанковыми ежами, понимал, что он не прав, но от этого ещё более и более сердился на себя и на женщину, оправдывая себя боязнью уступить ей, её временной блажи, уверял её в лицемерии или хотя бы в лицедействе, неизвестно чему сегодня служащем. А потому он в целях самозащиты и рычал на неё. И главное — чего она действительно вломилась к нему, в его самодержавье, а может, и в его сон? Из сна-то её следовало гнать немедленно!
Ковригин закрыл глаза. Снова повернулся к стене лицом.
— Очень учтиво, — сказала Свиридова. — Ну, и как Хмелёва?
— Здорова, бодра, выучила новую роль, — пробормотал Ковригин.
— Рада и за тебя, и за неё, — сказала Свиридова. Потом добавила, уже по-домашнему, по-бабьи: — Было опасно, да, Сашенька? Пётр Дмитриевич очень беспокоился за тебя, мол, в опасную затею ты ввязался… Вот я полетела в Синежтур…
— Зачем?
— Чтобы помочь тебе и уберечь тебя…
— Этот Пётр Дмитриевич — балабол. Он-то и уговорил меня способствовать поискам Хмелёвой. И ты зря…
— Хорошо, — произнесла Свиридова снова державным голосом. — Хорошо. Будем считать, что я приехала по делам. Меня всадили ещё в какой-то Общественный Совет, и я среди прочего обязана курировать гастроли театра Верещагина. Слава Богу, Хмелёва нашлась, осложнения отпали. Завтра же вернусь в Москву. Надеюсь, ничто меня здесь не удержит.
Именно "удержит" было произнесено, а не "задержит". И Свиридова явно ожидала теперь слов Ковригина.
— Хмелёва не нашлась, — сказал Ковригин.
— То есть как?..
— В застенке сидела дебютантка Древеснова. Её и спасли. Если, конечно, ей требовалось спасение.
— А где же Хмелёва?
— Полагаю, что в Москве. Или — где подальше… — сказал Ковригин. И сейчас же зевнул.
— Ты её любишь?
— В этом надо разобраться, — сказал Ковригин, всё ещё в намерении позлить женщину, мешавшую ему спать.
— Понятно, — сказала Свиридова, — мой приход и попытка поучаствовать в твоей жизни тебе противны… Ладно. Навязчивость и должна быть противной… Про другое. Ты сходил к Напрудной башне Ново-Девичьего?
Ноги Ковригина заёрзали по казённому одеялу. И ведь обещал Наталье сходить. Но забыл.
— Не было времени, — буркнул Ковригин.
— Ну конечно, надо было спасать Хмелёву! — съязвила Свиридова.
