Андрей Школин - Прелести
— Так что там всё-таки может понадобиться, по информации от ваших друзей? С памятниками, по крайней мере, более-менее ясно. Радоваться нужно смерти или бояться?
— Бояться-то точно не стоит, — собеседник улыбнулся, но не мне, а куда-то в сторону. — А радоваться или нет?.. Не знаю. Это естественный процесс. Поэтому, радуйся, не радуйся, а всё будет, как должно быть, и никто ничего изменить не в силах. Нужно всё воспринимать, как должное, как закон природы. Умный и совершенный закон. Душу каждого человека встретят на небе с любовью, как ребёнка вернувшегося домой к родителям. А вся грязь останется здесь. И страх тоже здесь останется.
— Это они так сказали?
— Не только сказали, но многим показали города, где люди обитают после физической смерти.
— И тебе показали?
— Показали, — Борис снял и протёр очки, — поэтому-то я так уверенно тебе обо всём рассказываю. Не веришь?
Опять игра в ромашку — веришь, не веришь?.. Я встал и закрыл окно. Что-то озяб.
— Верю. И Владу на такой же вопрос утвердительно ответил. Чем картина абсурднее выглядит, тем больше на правду похожа. Почему я не должен верить, что вам это всё действительно показали? Вчера, вон, у этого вашего «совершенного существа» рука на два метра вытягивалась, сам видел. Райские сады немногим более фантастическое зрелище. Только вот, если всех на небе с любовью ждут, в чём тогда загадка земной жизни? Логики не прослеживаю?
— А загадки никакой нет. Земная жизнь лишь подготовительный период к более совершенному существованию. Каждому назначена своя роль, которую он играет. Одним приходится быть злодеями, другим страдальцами, третьим бить баклуши весь срок. Потом этот опыт всем нам пригодится, опять же для дальнейшего запланированного действия. Всё логично.
— Ада, разумеется, нет?
— А для чего он нужен, если человек выполняет волю Творца? То, что все мы делаем, давно запланировано. За что тогда наказывать?
— Свобода выбора, в контексте твоих умозаключений, полностью игнорируется?
— Сам посуди, если можно заглянуть в будущее и увидеть расписание жизни любого индивидуума поминутно, то о какой свободе выбора идёт речь?
— Будущее они вам тоже показывают?
— Редко и неохотно. Не хотят убивать интригу. Но если очень надо, то дают заглянуть и туда. Некоторым…
— Избранным?
— Ну, вроде того.
В вагон зашли тверские контролёры, электричка выехала из московской области. Мы по очереди показали свои бумажки, и удовлетворённые служители железнодорожного ведомства двинули дальше.
— То есть, ты сейчас едешь в другой город не потому, что чувствуешь ответственность за результат деятельности тверской группы, а потому, что так предопределено судьбой, и другого выхода нет?
— Почему же, я мог остаться дома и смотреть телевизор или пить пиво.
— Получается, всё-таки сделал выбор?
— Нет, если бы я остался, значит, так и было запланировано. А раз мы с тобой едем в Тверь, значит, запланировано ехать в Тверь.
— Блин, ну это уже софистика… — я понял, что состав дискуссии о свободе воли мой более зрелый собеседник легко перетащит на ведущие в тупик рельсы, а как перевести разговор в колею интересующей меня темы пока не знал. Минут пять ехали молча.
— Если игнорировать комаров, налетят пчёлы…
— Что? — Борис не сразу понял, что именно его я только что процитировал.
— Ты пятнадцать минут назад утверждал, что от многих решений и действий зависит моя дальнейшая судьба, а сейчас оказывается — на судьбу никакие решения и действия повлиять уже не могут. Значит, пчёлы покусают, потому что они должны покусать, и плевать хотели, обращаю я внимание на комаров или нет. Где ты прокололся, в начале разговора или в конце? Или ваши друзья сами в трактовке судьбоносных решений запутались?
Вместо ответа попутчик протянул мне горсть семечек.
— Пощелкай. Отвлекает от суеты, — и выплюнул кожуру в пакет. — Ты же понимаешь, тебя не случайно пригласили. И эти твои вчерашние фокусы с рук сошли не потому, что кто-то ими сильно впечатлился. Просто простили на первый раз. Всё равно все твои дальнейшие ходы прописаны и заранее известны.
— А твои?
— Мои? — Борис под линзами очков изогнул и опять выпрямил брови. — И мои тоже.
— Почему же ты до сих пор жив?
Он не сразу понял, к чему я клоню. Или сделал вид, что не понял.
— Странный вопрос. Значит рано ещё, — и рассмеялся мелким смехом. — Придёт время, лягу на погост и буду помирать по-стариковски. Что, неужели так плохо выгляжу?
— Выглядишь ты замечательно. Для своего возраста, по крайней мере. На погосте-то естественной смерти дожидаться будешь?
— Это как придётся. Хотелось бы естественной.
— И все ходы твои, говоришь, давно прописаны и заранее известны?
— Я же тебе уже ответил. Зачем ещё раз спрашиваешь?
— Затем, что ты уже лет двадцать назад должен был на себя руки наложить, — я на мгновение замер, наблюдая, как бледнеет лицо старика. — Согласно ходам прописанным. Видимо, на каком-то повороте ты судьбу обманул. Или ходы переписал. Или ещё что… Правильно?
Борис достал носовой платок, снял очки и вытер платком лицо.
— О чём ты? Почему двадцать лет назад?
— Ну, или даже двадцать пять лет назад. Когда тебя Мережко нашёл?
— Да мы знакомы с ним от силы три года.
— Неужели? А Влад утверждает, что вы четверть века знакомы. И кто неправду говорит? Ходы у него прописаны… — протянул руку и высыпал неочищенные семечки в мешок для шелухи. — Не грызу подсолнечник, я кедровые орехи люблю. Расскажи лучше, при каких обстоятельствах с Мережко познакомились. В тысяча девятьсот восемьдесят втором году прошлого тысячелетия. Или в восемьдесят третьем?
— Меня в те годы вообще в Москве не было. Я до Горбачёва в Белоруссии жил. Путаешь ты что-то, — попутчик вновь стал спокойным. — А познакомились мы с Владиславом Генриховичем недавно, когда он офис «ДЕЛОРЫ» на Пресне открыл. Какие уж там четверть века…
— И раньше никогда не пересекались?
— Нет, разумеется. Может быть, Мережко не меня имел в виду?
Внимательно вгляделся в лицо мужчины. Правду говорит, нет? Или Влад, действительно, что-то напутал? Или не напутал?
— Как аббревиатура «ДЕЛОРА» расшифровывается?
— Просто очень — дельфийский оракул. Был такой в древности. К нему со всего света народ приезжал судьбу свою узнать. Он и прогнозировал. Настолько успешно, что стал значимой исторической фигурой. Многие цари к нему обращались.
— Прогнозировал, а за одно и программировал.
Борис в ответ промолчал.
— И центр ваш теперь, занимается тем же самым. Якобы прогнозированием, а реально — программированием. И помогают вам в этом добрые ребята из других, более продвинутых миров. Те же, что и реальному оракулу в древности помогали. Так что ты там про ходы прописанные говорил? Кто их прописывает?
— Видимо, оракул, — невесело улыбнулся седовласый собеседник. — Жизнь давно прописана. И не нами. И не нам в этой жизни что-то менять.
— А в Твери группа на какой стадии диалога находится. Они только вступают в контакт или уже давно общаются?
— Там пока только один человек в диалог посвящён. Он группу и собрал. А мы едем с ними со всеми знакомиться.
— Молодой сотрудник? Или, как правильно, соратник?
— Молодой, — и попытался сострить, — приблизительно моего возраста. Белый Юрий Николаевич.
— Белый Юрий Николаевич… — что-то знакомое послышалось мне в этих фамилии, имени, отчестве. — Белый, Белый, а у него настоящая фамилия случайно не Пушкин?
— Что, знаком с ним? Да, Пушкин.
— Экстрасенс?
— Ну, все мы… — Борис снисходительно усмехнулся, — в некотором роде экстрасенсы.
— У-у… — вытянул ноги и поглядел в окно. — Всё возвращается на круги своя… Это какая станция? Завидово? У меня здесь друг детства живёт — Серега Громов. В Красноярске в одном подъезде жили. А дядя Валера, отец его, с моим отцом в шахматы по выходным играл. Я, пожалуй, выйду, — встал и мимо опешившего «в некотором роде экстрасенса» устремился к выходу. — Всем тверским привет!
— Андрей, постой, — попытался, было, удержать меня мужчина. — Ты не можешь сейчас выйти.
— Почему? — я на миг остановился и сверху вниз посмотрел на Бориса.
— Потому что… — он присел назад на сидение и уныло произнёс. — Потому что они очень обидятся.
— Таурос обидится?
— И Таурос тоже.
— Скажи, что я напился, и меня пьяного милиция высадила, — и, приветливо улыбнувшись, выпрыгнул из вагона. Потом подошёл со стороны перрона к окну, где остался сидеть бывший попутчик, и постучал по стеклу. — Ты и сам прекрасно справишься. А моя поездка в Тверь в книге ходов не прописана. Так что…
Глава 44
А раз у нас один стакан,
