Игорь Губерман - Путеводитель по стране сионских мудрецов
Опять же думается, что ни сам Штерн, ни Шамир никак не ожидали такого поворота дела, но как ни крути, ответственность за происшедшее лежит на них: на то они и командиры. Окончательно потеряв поддержку в народе, ЛЕХИ была обречена. Понимая неизбежность конца, Яир метался с одной конспиративной квартиры на другую. И в этот момент руководство ХАГАНЫ предложило ему помощь — укрытие в одном из киббуцов. Яир отказался. Почему? Не доверял? Возможно, у него были на это основания.
В истории Израиля существует понятие «Сезон» — так называется время, когда ХАГАНА, считая, что экстремистские действия ЛЕХИ и ЭЦЕЛа ставят под угрозу достижение цели (а цель у них, между прочим, была одна), отлавливала бойцов этих организаций и передавала их англичанам. А может, он — поэт все-таки — осознанно шел навстречу своей судьбе, считая недостойным уклоняться от встречи? Он был молод, красив, умен. И наверное, как и все (даже немолодые, некрасивые и неумные), хотел, очень хотел жить. Его жена, которую он обожал со всей страстностью своей пылкой натуры, была беременна их первым (и единственным) ребенком. Последний раз они видели друг друга на жаркой тель-авивской улице.
Порой нам представляется, что время не исчезает, оно просто истончается, становится невидимым глазу, но продолжает существовать, длится долгие годы, не считаясь с придуманным людьми календарным счетом. Порой, проходя по улице, кишащей разноцветной толпой, одетой в футболки, мини-юбки, шорты и майки, оглушенные гудками японских «тойот» и немецких «ауди», мы останавливаемся, ибо сквозь шум и суету сегодняшнего дня проступает та давнишняя улица, по проезжей части которой волочит лошадь телегу со льдом, фырчит черный «форд», не спеша проходят по тротуарам люди в рубашках с коротким рукавом и белых кепках. Светит солнце. Пахнет морем. И клеем из мастерской, где ремонтируют мебель. На подоконниках белых домов — горшки с голубыми гортензиями, фиолетовыми анютиными глазками, красной геранью. Тень платана обнимает юную женщину в белом платье чуть ниже колена. А рядом с ней молодой человек в светлом костюме, в галстуке — он всегда был одет достойно, элегантно даже, — и соломенной шляпе на красивой, чеканной лепки голове с породистым тонким носом и чувственным ртом. Пахнет морем и клеем. Легко подрагивает листва дерева. Тень от полей шляпы делит лицо пополам. Женщина смотрит в его глаза — два темных облака любви и печали. Она знает — это последний раз. А может, это потом она уговорила себя, что знала, а тогда еще не верила — надеялась? А о чем думал он, в последний раз глядя в лицо своей любимой? Может, о том, что не суждено ему видеть своего первенца, своего сына? О той недолгой счастливой жизни, которую скупо отмерила им судьба, или о той, которая могла быть, но не будет? А может, ни о чем он не думал, а просто вбирал, впитывал в себя нежность кожи, глубину зрачков, доверчивую приоткрытость губ?
Его арестовали через несколько дней. На втором этаже дома 8 по улице Мизрахи Бет (ныне улица Штерна) в квартале Флорентин. Руководивший арестом инспектор Мортон приказал полицейским выйти и подождать внизу. Через несколько мгновений раздался выстрел. Открылась дверь. «Попытка к бегству, — пожал плечами англичанин, пряча пистолет в кобуру. — Забирайте тело». Полицейские отвели глаза. Это был солнечный тель-авивский день. Они там почти все такие, и сегодня тоже.
Мы не вполне уверены, что читателю, особенно иностранному, интересны подробные перипетии событий, происходивших в те годы. В конце концов, уж если он решил навестить эту страну, то, скорее всего, по причинам, связанным либо с отдыхом, либо с любопытством к событиям и местам, имеющим отношение к истории мирового значения, а не местного. Поэтому и излагаем мы их более чем пунктирно, дабы читатель не утомлялся лишней информацией о чужой истории, чужих бедах, чужих героях. Ему и собственных, как правило, больше чем достаточно.
Однако вполне возможно, что есть люди, которых, подобно нам, любопытство может завести в места, куда иностранный турист, как правило, не забредает. Так, для примера, в дивном месте Фонтэн-де-Воклюз, где в роскошном ущелье среди заросших сиренью гор, в виду изумительной красоты водопада страдал в ссылке Петрарка, мы, насладившись всем этим великолепием и отдав должное весьма недурной сталактитовой пещере, зашли в местный маленький Музей Сопротивления и долго разглядывали лица людей, нам лично не знакомых. Они, эти люди (среди них на удивление было немного французов, а все больше русские, испанцы, армяне, евреи), сильно пострадали, ввязавшись, мягко говоря, в конфликт с немецкой армией. А могли бы жить и жить, как другие, которые не ввязались.
Или вот в Праге, любимом нашем городе, есть собор Святого Мефодия. Так себе собор. В Праге, слава тебе господи, есть что смотреть и помимо собора Святого Мефодия. Собору Святого Витта он так и в подметки не годится. А еще есть музей и чудесная вилла Душеков, где гостил Моцарт, и единственный сохранившийся с его времени неперестроенный оперный театр, очаровательный итальянский театрик, где впервые явился миру «Дон Джованни», и еще один оперный театр, и Латерна Магика, и роскошные готические церкви, а какое барокко, а какой ар-нуво, а какое пиво, а Швейк, а кнедлики!!! Ну, если честно, больше одного кнедлика в нас не влезло, но какая свинячья нога, какая утка! А еще джаз, и Карлов мост! А ведь еще еврейская Прага, и Кафка, и Вышеград, и… — однако занесло нас в собор Святого Мефодия, да еще в самый первый визит в дивный этот город!
…Долго стояли мы в крипте, где после покушения на гауляйтера Чехии Гейдриха скрывалась группа отважных, не знакомых нам лично людей, и вообще чехов из ненашей истории. Мы смотрели на низкий потолок и на фотографии, висящие на стенах. На лица этих людей. Их выдали. Немцы окружили собор, даже танки пригнали — это против нескольких всего человек. И эти люди приняли бой. Те, кто уцелел, пытались уйти через канализацию, но не вышло, и тогда здесь, в этом крипте, они покончили с собой. Мы затрудняемся объяснить, почему до сегодняшнего дня время, проведенное в крипте ничем не примечательного собора Святого Мефодия, оказалось для нас значимо гораздо больше, чем те чудеса, ради которых паломничает в Прагу просвещенная публика.
Так вот, если среди наших читателей найдутся люди, готовые тратить свое время на объекты, не обозначенные в туристических справочниках тремя звездочками, то мы рекомендуем им при случае заглянуть в Музей ЭЦЕЛа в Тель-Авиве, на набережной по дороге в Яффо, Музей ЛЕХИ на улице Штерна в Тель-Авиве, Музей Бегина в Иерусалиме, и там же, на Русском подворье, — Музей узников подполья, бывшая британская тюрьма, и Музей героизма в Акко, в цитадели Старого города. В Акко на эшафот взошли четырнадцать человек. В Иерусалиме двое, чтобы избежать петли, взорвали себя гранатой. И может быть, поди знай, лица этих молодых незнакомых людей, глядящие на вас со старых фотографий, скажут вам нечто не менее важное, чем древние развалины и библейские пейзажи.
