Сергей Минаев - Р.А.Б.
– Ребят, я свой, свой! – Это тоже было киношное, из советских фильмов про войну.
– Какой свой?! – шагнул мне на встречу самый рослый. – Документы!
– Александр Исаев, разнорабочий, – протянул я ему паспорт, обернутый справкой о регистрации.
Двое других окружили меня. Я ощутил, как дуло автомата подталкивает меня к костру.
– Исаев, да, – рослый вглядывался в документы, присев на корточки у огня. – И куда ты, Исаев, ломишься?
– Из города. Работу искать, – как можно спокойнее брякнул я, немного склонив голову набок. – Траншеи теперь спецтехника копает. Говорят, в деревне можно подработать. Там, где еще восстановление не началось.
При слове «восстановление» «барсы» переглянулись.
– Из Москвы! – присвистнул рослый. – А чего у нас чалишься, не в столице?
– Там теперь картель, людей в офисы нанимают на два-три часа. Как проституток.
– А чего в рюкзаке? – резко спросил стоящий справа лопоухий парень лет девятнадцати с веснушчатым лицом.
– Водка.
– Водка – это хорошо, – осклабился тип слева, татарин с косым шрамом на левой щеке. – У нас тоже есть.
Рослый поднял на него глаза. Потом перевел взгляд на меня. Лицо его потеплело.
– Ну, садись, Исаев!
– Может, я дальше пойду? – неуверенно предположил я.
– Куда?
– Черт его знает!
– Некуда идти. Щас ночь. И комендантский час. Вот! – Рослый поднял палец вверх. Я стащил с плеч рюкзак, засунул в него руку, извлек бутылку водки и поставил на землю. Троица принялась рассаживаться у огня. Достали стаканы.
– Ну, наливай! – предложил лопоухий. Я не спеша наполнил стаканы.
– Будем! – гаркнул рослый. Все замерли в ожидании того, как я сделаю первый глоток. Я в два приема опорожнил стакан. Вслед за мной выпили и «барсы».
– Теперь за знакомство, – предложил татарин, налив уже самостоятельно. Ребята представились, но я не запоминал имен, полагая, что разговор все равно будет безымянный, на «ты», «земеля» и «брат».
– Ну и как там, в Москве? – спросил рослый, с интересом посмотрев на меня.
– Плохо, – честно ответил я.
Следующие полчаса прошли в разговорах о зажравшейся Москве и москвичах, воспоминаниях о времени «до кризиса», о том, кто кем был «до войны». А ночь была такая тихая, что словосочетание «до войны» заставляло меня каждый раз вздрагивать от непонимания того, в каком времени я нахожусь. Я рассказал им пару офисных историй, все дружно посмеялись, потом разговор перешел на войну. Мою бутылку сменила следующая, достали сигареты, перешли на обсуждение «восстановления» и грядущих перемен, а в небе появилась полная луна, и, глядя на нее, я снова и снова вспоминал убийство Нестерова.
Практически посекундно, как вспоминаешь финал страшного кино.
Послышались шаги, ребята насторожились, вскочили, из-за кустарника показались люди: колонна «барсов». Увидев вооруженных людей, я тоже поднялся. «Барсы» шли мимо, человек пятьдесят в выцветшем камуфляже и стоптанных ботинках. Мои собутыльники стояли пошатываясь и отдавали честь. Подумав, что эта неуклюжая колонна напоминает недобитых орков из фильма «Властелин колец», я последовал их примеру и приложил раскрытую ладонь к виску. Изредка из колонны приветствовали нас веселыми окриками на татарском. Наш татарин отвечал, широко улыбаясь. Наконец колонна скрылась в ночи.
– К пустой не прикладывают, – назидательно сказал татарин.
Я кивнул. Он сделал знак рукой и пошел вперед. Все двинулись за ним. Обогнув кустарник, мы подошли к покосившейся сторожке с разбитыми окнами. В сторожке стоял стол, вокруг – четыре лавки. На столе две бутылки водки, сало и буханка черного хлеба.
Беседа пошла вязкая, ни о чем, я перестал следить за ее ходом, а потом и вовсе выпал. Начало дико ломить шею и виски. Я тер их ладонями, пытаясь восстановить кровообращение, – не помогало. Я тупо уставился в разбитое окно, не в состоянии отделаться от воспоминаний. На периферии сознания вдруг мелькнула мысль, что я его не добил, что Нестеров потерял много крови, но врачи его вытащат, и он примется искать меня. Рыскать по окрестностям Казани, по деревням и селам. Потом из Москвы приедет специальная бригада, и они меня найдут. Вернуться, мелькнуло в голове, вернуться и проверить.
– Сань, ты пить-то будешь? – обратил меня к реальности лопоухий.
Я, не глядя, подставил стакан.
– Келдыришь много, – услышал я.
– Чего?
– С такими руками тебе работу трудно найти, – криво осклабился татарин.
Я опустил глаза и посмотрел на свои пальцы. Они дрожали. Мужики дружно засмеялись и чокнулись. Выпив, я поставил стакан на землю и обхватил себя руками, стремясь унять дрожь. «Барсы» продолжили беседу. Я улавливал лишь отдельные слова: «свобода», «прежние», «перемены», «мигалки» и «вернуться». Меня сильно знобило.
– А не спеши ты нас хоронить, а у нас еще здесь дела! – затянул рослый. – У нас дома детей мал-мала. Да и просто хотелось пожить.
– У нас дома детей мал-мала. Да и просто хотелось пожииииить, – подхватили его товарищи.
– А не спеши ты нас не любить. А не считай победы по дням. Если нам сегодня с тобой не прожить, то кто же завтра полюбит тебя, – разрезали ночь знакомые со студенческих лет слова.
– О чем думаешь? – хлопнул меня по плечу татарин.
– О мертвом человеке, – выдавил я, едва разлепляя губы.
– А чего о мертвом думать? Ему сейчас лучше, чем нам.
– А вдруг он живой?
– Тогда помучается вместе со всеми. Живых нет, брат. Все мы мертвые. – Он взял бутылку и налил себе еще. – Покоя нет.
– А вообще он бывает, покой?
– Говорят, есть места, – татарин мечтательно посмотрел вдаль. – Вась, ты про Урахчи слышал?
– Ну, слышал чего-то, – отозвался рослый, – там, говорят, места какие-то странные. Дурные.
– Сам ты дурной! – татарин сплюнул на землю. – Мне дед рассказывал, там вроде деревня есть. Еще с революции или раньше. В тех местах, в лесу. Говорят, люди там до ста двадцати доживают.
– А что за люди-то? – лопоухий застыл с открытым ртом. Свет болтающейся под потолком лампочки, ложившийся на него, делал его похожим на каменную бабу.
– То ли, по-вашему, староверы, то ли секта какая. – Татарин закурил. – Дед говорил, их и при советской власти не трогали. Секретари райкомов туда лечиться ездили.
– Чего лечить-то? – переспросил я, украдкой глядя на свои руки.
– Болезни всякие. Душу. Потом, уже в наше время, «новые русские» туда на вертолетах летали. Говорят, большие бабки отдавали, чтобы туда попасть. Даже остались некоторые, насовсем.
– Кто?
– Кому больше идти некуда. Кто потерялся. До сих пор там живут. Всех принимают.
– А разве душу можно вылечить? – спросил лопоухий.
