Вильям Козлов - Чёрные ангелы в белых одеждах
Напротив печки поставили низкую скамью, на ней все и устроились. Маша взяла книжку, но смотрела на огонь. Багровый отблеск — Вадим Андреевич распахнул чугунную дверцу — играл на лицах взрослых и детей. Дрова весело потрескивали, тяга была хорошей. Ночь обещала быть морозной, светлой. В густой синеве окон посверкивали звезды, но луны еще не было видно — наверное, скрывается за соснами и елями, подступившими со стороны дороги к деревне. По тропинке, что проходила мимо дома, проскрипели чьи-то неторопливые шаги, послышался негромкий лай. Кто-то из местных прошел к обледенелому колодцу с помятым оцинкованным ведром на цепи.
— Давайте здесь все время жить? — нарушил установившуюся тишину Дима. — В городе даже зимы нет, одна слякоть.
— Зато в городе кино, телевизор, магазины… — заметила Маша.
— Мы все сюда привезем, — сказал Дима.
— И магазины? — поддела сестра.
— Надо все самим производить, — назидательно заметил мальчик, — Как местные.
— Вырастешь и будешь свиней пасти? — подначила сестра.
— Свиней не пасут, они живут в хлевах, — солидно заметил Дима.
— Ну гусей…
— Что надо — то и буду пасти, — упрямо заявил мальчик, — Да и зачем их пасти? Они сами будут на озере плавать, а вечером домой возвращаться. Правда, папа?.
— Кстати, здесь никто гусей-уток не держит, — сказал Вадим Андреевич.
— Жить у воды и не разводить водоплавающую птицу?
— Не знаю, как гусей, а козу можно было бы завести, — вставила Маша.
— Лучше корову, — возразил брат.
— Тогда и лошадь…
— Папа Толика Пинчука сказал, что скоро многие горожане перекочуют в деревни, — продолжал Дима — Заводы будут закрываться, начнется безработица, вот пролетариат и подастся на село. Говорит, на деревенских нечего рассчитывать — они не поднимут сельское хозяйство, потому что давным-давно разучились работать, Давно рас… раскрестьянились! Советская власть отучила их работать на земле.
— Умный папа у Толика Пинчука! — улыбнулся Вадим Андреевич, — Как это ты так точно запомнил его высказывания?
— Учительница говорит, у меня замечательная память, — расплылся в довольной улыбке мальчик.
— Особенно на ругательные слова, — ввернула Маша.
— Твой Костя Ильин тоже умеет материться, — мстительно заметил Дима.
Маша бросила взгляд на отца, демонстративно раскрыла книжку и уткнулась в нее, дав понять брату, что считает ниже своего достоинства вступать с ним в пререкания. Лина взглянула на мужа и покачала пушистой золотоволосой головой.
— Может, и впрямь переедем в деревню? — примирительно, ни к кому не обращаясь, произнесла она.
— Меня только газета и держит в Ленинграде, — сказал Вадим Андреевич. И это было истинной правдой, он уже много лет с весны до глубокой осени, по сути дела, живет в деревнях. Сколько уже построил с бригадой «шабашников» — слово-то какое-то противное! — скотников, типовых жилых домов для рабочих совхозов.
— Я не собираюсь похоронить себя в деревне, — не поднимая глаз от книги, заявила Маша. — Профессия колхозной доярки или свинарки меня ни капельки не прельщает.
— Уж если мы надумаем жить в деревне, — сказал Вадим Андреевич, — то при чем здесь колхозы-совхозы? Мы будем иметь свое фермерское хозяйство, землю, технику. Будем сами хозяевами и ни от кого не зависеть.
— До этого, дорогой, ох как еще далеко, — вставила Лина.
— Я буду чинить тракторы, сеялки, — сказал Дима, — И еще этим… «шабашником», как папа, — И помолчав, прибавил: — «Шабашники» кучу денег зарабатывают. Куплю мотоцикл и видик.
— Не пора ли, «шабашники», спать? — поднялась со скамьи Лина Вениаминовна.
— Можно, я посижу еще? — умоляюще посмотрел на мать Дима. — Ну, пока печка прогорит?
— Тут даже на кровати почитать нельзя, — проговорила Маша, — Папа, ты какое-нибудь примитивное бра установил бы над кроватью?
Вадим Андреевич вспомнил, что на чердаке в коробке лежат две переносные лампы с рефлекторами, которыми пользуются при съемках фотографы. Когда-то он тоже увлекался этим делом.
— Завтра что-нибудь придумаем, — сказал он, — Что ты читаешь?
Дочь показала глянцевую обложку. «Все люди — враги», Ричард Олдингтон.
— То-то ты так агрессивно настроена, — засмеялся отец.
— Он — добрый писатель, хотя жизнь его сложилась нелегко, как и у всех настоящих писателей.
— Глубокая мысль… — протянул он, — Я его читал: «Семеро против Ривза». Хороший писатель.
— Я свет выключаю, — предупредила Лина Вениаминовна, — Трубу мы сами закроем. С вечера не уложить, а утром не добудиться. Крестьяне встают с восходом солнца.
— Папа, разбуди меня пораньше, — попросил Дима. — Я никогда не видел восхода солнца.
— Господи, меня утомил этот болтун! — Маша с сожалением захлопнула книгу и пошла к своей кровати. Она спала у окна, Дима пристроился на лежанке у теплого бока русской печи, а родители спали у противоположной, обитой вагонкой стены; кровать их была наполовину отгорожена широким старомодным шкафом. Когда дети улеглись, Лина, выключив свет, подсела к мужу. Теперь только багровый отблеск развороченных кочергой головешек освещал их лица. В дымоходе негромко завывал ветер, подрагивала заслонка, в печке постреливало. Зашуршала где-то наверху мышь.
— Ты слышал, что наши детки толкуют? — шепотом спросила Лина, — Дима тянется к деревне, а Маша — горожанка.
— А ты? — он сбоку взглянул на порозовевшую щеку жены.
— Я как ты, дорогой, — прижалась к нему она, — Неужели ты этого еще не понял?
— Сейчас самое счастливое время у меня, — обняв жену за округлые плечи, прошептал он.
— Я думаю, у нас у всех, — ответила Лина и машинально посмотрела на примолкших в своих постелях детей.
— Как их уберечь от этого шабаша, что творится вокруг? — приглушенно заговорил он, — То, что сделала Маша, — это следствие разгула антикультуры, порнографии, пошлятины, захлестнувших страну…
Жена положила ему теплую ладонь на рот:
— Ты не можешь даже здесь не думать обо всем этом?
Он мягко отстранился и сказал:
— Мы должны как-то оградить от этого кошмара наших детей.
— Разбей телевизор, выключи радио, запри их в доме…
— Ты видела утром на подоконнике дятла? — вдруг спросил он.
— Дятла? Я видела синиц…
— Нужно будет завтра сделать им кормушку, — сказал он.
Часть пятая
1991 год
Черные ангелы
1. Маша Белосельская
Маша еще издали увидела, как Костя Ильин нервно вышагивает по красноватой тропинке одной из зеленых аллей Летнего сада. Он был в мешковатых кремовых брюках, пестрых модных кроссовках гонконгского производства, серой футболке с надписью «Адидас». Бросалась в глаза несимметричность его фигуры: маленькая голова с темными короткими волосами, короткое туловище на тонких длинных ногах и такие же длинные руки. Вот он заметил девушку, заулыбался, помахал рукой, на пальце блеснул серебряный перстень, на тонкой длинной шее — золотая цепочка с какой-то монограммой. Костя как-то обмолвился, что купил цепочку по случаю у старушки, стоящей в очереди в комиссионку.
— Могли бы встретиться у тебя, — недоуменно заметил Костя, сделав губы трубочкой, привычно клюнул ее в щеку.
— У меня мы больше не будем встречаться, — огорошила его девушка. — И вообще мы больше с тобой, Костик, встречаться не будем.
До него не сразу дошло, какое-то время, переваривая эту новость, он оторопело смотрел на нее, хлопая глазами. Лицо у него удлиненное, острое, карие глаза близко посажены друг к другу, он чисто выбрит, но растительность на его треугольном подбородке еще незначительная, можно бриться всего два раза в неделю.
— Какая тебя муха укусила? — грубовато спросил Костя, нервно ковыряя носком красноватый песок. Над ними возвышалась огромная серая липа с молодыми клейкими листьями. В Летнем саду стоял горьковатый запах распустившейся листвы, с Фонтанки доносились шлепки весел: длинная байдарка с гребцами резала острым носом речную темную воду.
— Я тебя не люблю, Костя, — честно заявила Маша — И не хочу больше тебе жизнь осложнять, понимаешь?
— Не понимаю.
— И себе — тоже, — сказала она.
— Другого нашла?
— Раньше я как-то не задумывалась, — продолжала девушка. На лбу ее залегла тоненькая поперечная морщинка, — А тут вдруг мне в голову пришло, что я нехорошо с тобой поступаю: встречаюсь, хожу на концерты поп-музыки, в кино, целуюсь и… А на самом деле не люблю тебя. Мне неприятно целоваться с тобой и ложиться в постель. Я даже никакого удовольствия от этого не получаю. Я знаю: ты готов на мне жениться, но зачем это? Разве приятно жить с женщиной, которая тебя не любит?
— Кого же ты любишь? — исподлобья мрачно посмотрел на нее Костя. Он был выше Маши на целую голову.
