Вильям Козлов - Чёрные ангелы в белых одеждах
Обзор книги Вильям Козлов - Чёрные ангелы в белых одеждах
Вильям Козлов
Черные Ангелы в белых одеждах
Часть первая
1953 год
Год рухнувшего Дракона
… Из тварей, которые дышат и ползают в страхе,
Истинно в целой вселенной несчастнее нет человека.
ГомерНо Боги, чтобы сделать нас людьми,
Пороками нас наделяют
У. Шекспир.1. Эта страшная ночь
Лежа с закрытыми глазами, он думал, что это сон, но постепенно отдаленные, неясные голоса окрепли и окончательно пробудили его.
— … ему нет еще одиннадцати, — глухо говорил отец. — Он ребенок. И слава Богу, что не видит вас.
— Где метрика? — спрашивал незнакомый голос — Да поторопитесь, гражданин Белосельский… Небось, из этих, бывших господ?
— Я своими предками могу гордиться, — спокойно ответил отец, — А вы, гражданин… Колун, извините, если запамятовал, помните своего прадеда?
— Какое вам дело до моих родителей? — резко сказал Колун.
— Вот свидетельство о рождении, — послышался негромкий голос матери. — Вадим Андреевич Белосельский родился пятого ноября тысяча девятьсот сорок четвертого года в Ленинграде… Но почему так важно сколько нашему сыну лет?
— С двенадцати лет можно уже расстреливать детей врагов народа, — сказал отец. — Наш бывший всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин подписал такой указ…
— Детей врагов народа нужно бы душить сразу в утробе матери, — грубо прозвучал другой чужой голос.
— Это и есть ваша большевистская мораль? — насмешливо произнес отец, — Чем же она отличается от фашистской морали Гитлера?
— В сорок первом вас по ошибке освободили, — заметил Колун, у него голос был помягче.
— Почему по ошибке? — возразил отец, — Нужно было пушечное мясо, вот нас, добровольцев, и отправили на фронт. Я оттрубил на войне все четыре года. Три боевых ордена и шесть медалей…
— Хорошо, что напомнили: где награды и книжки к ним?
— Маша, передай товарищам, пардон, гражданам чекистам шкатулку с побрякушками. Она на книжной полке.
— Побрякушками… — недобро произнес гражданин чекист с грубым голосом, — Люди на фронтах кровь проливали…
— А я — чернила, — не скрывая насмешки проговорил отец. — Ведь я дворянского происхождения, значит, у меня голубая кровь…
— Неужели вам не страшно? — с нотками любопытства спросил Колун.
— Я знал, что вы меня не оставите в покое, — заметил отец. — Скольких вы уже по второму разу отправили в лагеря смерти?
— У нас нет лагерей смерти.
Вадим знал, что не спит, но глаз не открывал. Слова падали на на него, как булыжники на голову. Он все уже понял, но где-то в глубине сознания притаилась спасительная мыслишка, а вдруг это все же сон? Бывает, и во сне все происходит точь-в-точь, как наяву. Проснется он утром и расскажет родителям про этот страшный сон, почти реальный… Тогда еще он не казался Вадиму страшным.
Разговоры о том, что отца могут в любое время арестовать, иногда возникали дома, особенно в последнее время. Отец работал конструктором в НИИ, где проектировались сложные металлорежущие станки. Он был руководителем группы, создавшей новейший станок, ничуть не уступавший заграничным. Группа конструкторов была представлена к Сталинской премии первой степени. Все получили деньги, лауреатские значки и дипломы, а отец — ничего. Конструкторам и директору института неудобно было смотреть в глаза отцу, нашелся даже один мужественный инженер Хитров, который отказался от премии, заявив на торжественном собрании, посвященном этому знаменательному факту, что душой и вдохновителем нового станка был никто иной, как Андрей Васильевич Белосельский и разве можно было его обойти?.. Хитров Арсений Владимирович, конечно, знал, что отца не в первый раз обходят, потому что в 1937 году он был арестован и сидел…
Только сейчас дошли до сознания Вадима и другие звуки: скрип выдвигаемых ящиков письменного стола, шорох листаемых страниц, глухой стук падающих на пол книг, шарканье по паркету подбитых металлическими подковками сапог, негромкие покашливание и тяжеловатый запах скрипучих кожаных ремней, табака. Отец и мать не курили и этот запах раздражал. Вадим чуть приоткрыл слипшиеся глаза, пришлось поморгать, прежде чем он что-либо увидел. А увидел он беспорядочно заваленный бумагами, папками, книгами большой письменный стол отца, прислоненную к закрытому шторой окну рейсшину с ватманом, один угол которого был порван, валяющиеся на полу книги у опустошенных полок и шкафов. И еще двоих военных в кителях с погонами, перетянутых коричневыми лоснящимися портупеями и кобурами на боку. Один широкоплечий, коренастый, с округлым толстоносым лицом — он лениво листал толстые фолианты, второй — сухопарый с синеватыми впалыми щеками и длинным вислым носом. Черные брови у него загибались вверх. Этот сидел на краешке стола и в упор смотрел на одетого отца. Мать тоже была одета, даже повязала голубую косынку на русоволосую голову с короткой стрижкой. Она сидела на низком кожаном диване с ковровыми подушками и вытершимися валиками. Над головой ее висел карандашный портрет улыбающегося Сергея Есенина с буйной, разметанной будто ветром шевелюрой.
— Ни одного портрета Сталина, — ни к кому не обращаясь, констатировал сухопарый, покачивая ногой в поблескивающем, начищенном хромом сапоге и критически оглядывая большую квадратную комнату.
— У меня нет и портретов Ленина, Маркса, Энгельса, — равнодушно вставил отец, — А разве обязательно развешивать дома портреты основоположников? У нас в институте все стены ими залеплены. Два гипсовых бюста Ленина и три — Сталина.
— Смелый вы человек, Андрей Васильевич, — заметил сухопарый. На погонах у него четыре маленькие белые звездочки, на кителе колодок’ нет. Видно, на фронте не был. Боролся с врагами народа внутри отечества.
— Я ведь прошел в родных советских лагерях с тридцать седьмого по сорок первый все круги дантова ада, — произнес отец. — А там вожди мирового пролетариата никогда не пользовались у политических уважением, это вы тут их на воле славите… Родные отцы-благодетели со всех стенок и стен на нас с прищуром смотрят и хитро усмехаются… Они-то заранее знали, чем все кончится.
— Что вы имеете в виду? — подал голос бровастый.
— То же, что и вы, — насмешливо обронил отец.
— Андрей, ну зачем ты? — негромко сказала мать, — Ведь там все тебе припомнят!
— Там… — со значением произнес отец, — Чего-нибудь почище придумают. Да, наверное, уже и придумали…
Вадим мучительно раздумывал, что делать? Эти двое пришли за отцом. Он вспомнил, что в их многоэтажном доме на Лиговке двумя этажами выше вот так же ночью пришли и увезли на Литейный старенького профессора Северова из Технологического. Его внук Анатолий — ровесник Вадима — через несколько дней тоже куда-то с родителями исчез, а в квартиру въехали новые жильцы. Им даже не понадобилось ничего покупать — помещение досталось им с мебелью и богатой библиотекой. Кто-то говорил, что Толика вскоре прямо у школы забрали, а другие утверждали, что он убежал из города…
Стараясь не скрипнуть кроватью, Вадим осторожно повернулся и столкнулся взглядом с сухопарым военным. У него были светлые, почти прозрачные глаза с чуть припухшими беловатыми веками. Глаза пристально, но без любопытства смотрели на него. И еще врезалось в память Вадиму — это косой беловатый шрам над верхней тонкой губой. Такие шрамы бывают от удара острым камнем. У него, Вадима, точно такая же отметка, только на лбу. Ким Куропаткин из соседнего дома в драке прошлым летом угодил ему, хотели даже швы наложить, но обошлось.
— Не притворяйся, паренек, — сказал сухопарый, — Ты давно не спишь, я ведь вижу.
— Зачем бы пришли? — спуская голые ноги с постели, угрюмо спросил Вадим.
— Ты посмотри, Зиновий, — усмехнулся сухопарый капитан. — Волчонок тоже показывает острые зубки!
Коренастый толстоносый Зиновий с воловьими глазами имел на погонах всего одну звездочку. Он бросил на мальчика равнодушный взгляд и уронил на пол толстый том.
— Зачем книги-то швырять? — не выдержала мать.
— И наступать на них сапогами не следовало бы, — прибавил отец.
— Зубы-то всегда можно обломать… — не отвечая родителям, процедил Зиновий, — Волчонок, он и есть волчонок, сколько не корми — все равно будет в лес смотреть.
— Заканчивай, Зиновий, — распорядился капитан, — Гражданин Белосельский — старый каторжанин и не станет дома держать компромат, а если что интересное и заховал, так следователю как миленький скажет…
— Ни одного тома Ленина или Сталина нет на полках…
— Нет и Маркса-Энгельса, — вставил отец.
— А какой-то Шопенгауэр, Бердяев, Розанов, Платонов, — продолжал Зиновий, — Я про таких и не слышал!
