Эльчин Сафарли - Легенды Босфора.
Неожиданно она выпрямляется, скрестив руки на груди, смотрит на нас. «Мне очень хорошо с вами, честно. Спасибо за то, что вы делаете для меня. Но я же никогда не была в кафе, ресторанах… Извините… Лучше давайте пойдем в парк, а?..» Прижимаюсь к Гюльсюм, целую ее в макушку. «Солнце, а перед нами не нужно извиняться. Если тебе что-то не нравится, сразу говори нам. О’кей? И знаешь, нам с Зейнеп тоже не нравятся все эти рестораны. Шум-гам, еда безвкусная…» — я изо всех сил недовольно морщусь. Гюльсюм какое-то время смотрит на меня удивленно, а потом начинает хохотать. Любимая присоединяется к нам. Поливает практически не тронутую мусаку персиковым соком, бросает сверху комочки салфеток. «Да-да, совершенно отвратительная мусака. Кебаб тоже не понравился. Мясо как жвачка. Все, ребята, собираемся и уходим…» Оплатив счет, выбегаем из одного из лучших ресторанов Стамбула, где, к слову говоря, готовят превосходно.
В глазах Гюльсюм загораются искорки. Смеется, держит нас за руки, подпрыгивает на ходу. Дети всегда остаются настоящими — в отличие от нас, взрослых, любящих примерять маски… Через час, развалившись на скамейке в осенне-багряном парке, расправляемся со свежевыпеченными симитами[257]. Наша бабочка надевает душистые кольца на руку, кокетливо вертится, демонстрирует их Зейнеп. «Классные браслеты, а, Зейнеп? Примеришь?» Любимая просит Гюльсюм помочь засучить рукав свитера, с энтузиазмом набрасывает выпечку на тонкую кисть правой руки. Они о чем-то шепчутся между собой, как мать с дочкой. Наблюдаю за ними и еле сдерживаюсь от желания кричать. От счастья…
* * *После прогулки на пароме по Босфору она заявила, что, как только окончит школу, напишет «толстенную книгу». О великом проливе. Зейнеп улыбается, подмигивает мне: «Вся в папу…» Я гордо поднимаю подбородок, приосаниваюсь. Любимая пока не знает, что Гюльсюм уже посвящены несколько глав моей книги… «С Босфором так хорошо беседовать, он мне столько рассказал о подводном мире. Оказывается, сюда вернулись дельфины — правда, пока не показываются людям. Боятся быть пойманными и оказаться в дельфинарии…» Под натиском впечатлений Гюльсюм увлеченно тараторит, грызя печеный початок мысыра[258]. Мы с Зейнеп взволнованы и переполнены впечатлениями. Детский лепет — новый лексикон в нашем любовном мире. Отныне нашей любви не страшны поражения, ведь Аллах наградил нас таким талисманом…
Гуляем по набережной. На мокрой земле, рядом с одной из скамеек, Гюльсюм обнаруживает кричащую в отчаянии чайку. Подбегает. Берет в руки. Подносит к нам: похоже, у птицы сломано левое крыло. Совсем слабая. Гюльсюм взволнованно дышит, с глаз срываются слезы: «Нужно ей помочь… Отвезти к врачу…» Зейнеп тут же набирает ветеринару Айдынлыг, тем временем я спешу к проезжей части, ловлю такси. Если минуем пробки, через двадцать минут будем в клинике. Тороплю таксиста. В дороге Гюльсюм дает имя чайке. Инанч[259]. «Она выживет… Я верю…» Меня снова переполняет какое-то совсем новое чувство. Я еще никогда не спасал чаек…
Инанч выжила. Идет на поправку, пока живет с Гюльсюм. Ветеринар заверил, что через неделю чайка Вера сможет вернуться в царство пролива… А Гюльсюм выдержала испытание Босфора — теперь он и ей Друг…
16
…Улыбка ребенка может разогнать самые угрюмые тучи, остановить проливные дожди, прогнать тоску — если не навсегда, то надолго…
Один день из календаря счастья. День, раскрашенный красками доверия, непредсказуемости, улыбок. Этот день навсегда сохранится на пленке наших воспоминаний. Еще останется стопка черно-белых фотографий. В основном снимала Зейнеп, редко я, охотно — Гюльсюм. Она быстро приручила капризный Canon, и тот поддался с удивительной легкостью, воплощая в кадре ее эмоции. Гюльсюм фотографировала себя на фоне нас, словно хотела убедиться в том, что наше общее настоящее происходит и в ее настоящем. «Сны можно запомнить, но невозможно сфотографировать. Нас всех смогла щелкнуть. Значит, это не сон? Значит, вы — реальность?! Супер…»
Почти весь день провели дома. «Вау, квартира с видом на Босфор. Мечта…» И мне, и Зейнеп так хотелось сказать Гюльсюм, что теперь эта квартира и ее тоже… Но на следующее утро бабочке предстояло возвращение в приют. Нельзя же подарить ребенку мечту и отнять ее с обещанием вернуть позже. Возвращение — это перемещение из прошлого в настоящее или из настоящего в прошлое. Назад или вперед. Другого пути нет…
Айдынлыг с первого взгляда полюбила Гюльсюм — радостно залаяла, подпрыгнула, смачно поцеловав гостью в нос. Бабочка не смутилась. Присела на корточки, ответно чмокнула собаку в мокрый «пятачок». Контакт налажен… Б льшую часть времени Гюльсюм провела в моей комнате: сразу устроилась на пуфике рядом со стеной книжных полок. Периодически поднималась на стремянку, набирая с верхних полок очередную порцию литературы. Айдынлыг разлеглась рядом с новой подругой, положив мордочку на увесистый том «Улисса». Гармоничную атмосферу в комнате дополняла тихая музыка из магнитолы. Гюльсюм почему-то остановила свой выбор на Нино Катамадзе[260]. В режиме повтора звучала чудесная «Olei»… Тем временем я готовил для моих девочек русский салат «Оливье». Пока крошил овощи, вспоминал бабушку Анну Павловну. Белокожую красавицу с грустными глазами, поклонницу Цветаевой, великолепную хозяйку, мою первую и единственную учительницу русского языка. Я, как и она, родился 12 марта. Я, как и она, верю в бесконечность жизни…
Зейнеп, Гюльсюм и Айдынлыг заснули сразу после ужина. Перед телевизором. Я досматривал первый сезон «Друзей» в одиночестве. За окном лил дождь, наполняя комнату убаюкивающим шелестом. Меня тоже тянуло в царство Морфея. Клевал носом, не отрывая взгляда от моих спящих красавиц. Настоящее счастье так близко. Стоит только распахнуть шире глаза, внимательнее приглядеться, протянуть руку… Гюльсюм забыла выключить магнитолу. Катамадзе, в отличие от нас, и не думала засыпать, продолжая напевать «Olei, olei, olei…»
* * *Ощущение счастья в детских объятиях бесконечное, обволакивающее. Начинаешь видеть красоту в самом простом. Хочется быть на земле, не отходить от своего чуда, вдыхать аромат детской чистоты, восхищаться шаловливой непосредственностью. Улыбка ребенка может разогнать самые угрюмые тучи, остановить проливные дожди, прогнать тоску — если не навсегда, то надолго. Если взглянуть на мир глазами ребенка, убедишься, что светлых красок в нем больше, чем темных. Мы, взрослые, к сожалению, часто считаем наоборот…
