Александр Терехов - Каменный мост
Гольцману словно стало невмоготу, просяще он сказал:
– Я. Не верю. Я тебе не верю.
– А я посмотрел список агентов из советских граждан на связи с резидентурой в Нью-Йорке, чья личность не установлена до сих пор… Так вот, на связи у Семенова в начале сороковых группа: Эврика, Борн, Андреев, а четвертый агент Тася – не наша ли?!
– Они не могли дать ей такой прозрачный псевдоним.
– Вы кому это говорите? А Голоса кто назвал Звуком? А Бухарцева Эмиром? А Уманский – Редактор?
– Я не верю.
– А во что вы верите? В любовь? В воскрешение из мертвых? Во что, кроме правды?! Что швею послали работать секретарем посла в Штаты в тот же месяц, когда ее мужа сослали в Красноярск как сомнительного немца? В Союзе больше не нашлось секретарш с толстой жопой?
– Извините, – пикнуло, загудело, и все пропали.
Татьяна Литвинова, Брайтон, Англия: Из Америки отец приехал постаревший, подобревший, без привычной жестокости. Привез мне немного одежды. Выказывал заботливость, если ехал куда, спрашивал: что купить? Он поселился в Доме правительства в большой квартире под балериной Ольгой Лепешинской с окнами на Кремль. Он, я с мужем и двумя детьми и две домработницы – лейтенанты НКВД. У отца пятидесятиметровый кабинет, маму ждала столь же огромная комната с альковом. Отец спросил, не буду ли я против, если Петрова поживет у нас. Мама давно написала мне про свои открытия, сделанные по пути в Америку. Я ответила: твоя квартира, тебе решать. Мама страшно обижалась, что я так ответила. Но я тогда всего не понимала до конца. Максим Максимович и Петрова так и жили у нас до приезда мамы.
– Вы помните, как выглядела Анастасия Владимировна?
– Казалась строгой партийной дамой. Только в нашей квартире, я видела, она кокетничала с отцом, друг друга похлопывали, пощипывали. Это выглядело пошлыми ужимками.
– С кем она дружила?
– У Петровой не было друзей. Только любовники, сотрудники. И мы.
– Вы думаете, она была связана с НКВД?
– Не знаю, не знаю… Может быть. Но Анастасия Владимировна, конечно, стремилась не к власти, а к отцу… Она очень любила его, искренне… Твердо хотела, чтоб Максим Максимович оставил Айви Вальтеровну и женился на ней. Но он так же твердо этого не хотел.
– Почему?
– Потому что любил маму. В Америке у них произошел разговор, и отец умолял не бросать его. Он очень любил и ценил маму, а она была свободолюбива, у них случались серьезные охлаждения, они сепарировались. Трудно сказать, кто из них прав. В отношениях папы и мамы отсутствовала мелкая светская фальшь, они уважали друг друга. Но Айви Вальтеровна в старости сказала мне: с мужчинами так не поступают, как поступала я.
– Как Максим Максимович на самом деле относился к Петровой?
– Как-то мы с отцом говорили о ней, я привела слова одного английского писателя: если женщина не может быть с одним мужчиной, то ей нужно бесконечно много мужчин. Он сказал: да. И добавил: вообще я не пойму – она институтка или комсомолка.
– И все-таки: рядом с вашим отцом она находилась по заданию НКВД?
– Тогда все могло быть. Но отцу она была предана. И очень горевала, когда он умер. Пришла и сказала: на имя отца в голландском банке лежит двадцать одна тысяча долларов. Напишите заместителю министра иностранных дел, вам надо попробовать получить эти деньги.
– Петрова была несчастна?
– Не знаю. Я просто не задумывалась об этом. Ты много спрашиваешь про Петрову… Но это было не самое страшное. Страшное случилось прежде, до войны, когда Айви Вальтеровна взяла в дом юную девчушку, «ласковое теля», сделала приемной дочерью. Девочка хорошо знала английский, ко всем ластилась, и так потихоньку-потихоньку Максим Максимович начал с ней жить, сошелся, а потом выдал замуж за начальника охраны. Мама сама виновата. Ну кто приводит в дом секс-бомбу?
Щелчок! Гольцман выключил запись и взглянул на нас с Борей с выражением «все свободны»; не выпуская диктофона из обеих рук, он неопределенно сказал:
– Как видишь…
– Разве это все?
– Осталась одна пленка. Хронологически последняя. Возможно, не имеет смысла ее слушать. Она целиком по теме, которую источник обозначил в конце…
– Что Литвинов трахал приемную дочь? У Петровой еще одна счастливая соперница? – Боря обернулся ко мне: – Мы и ее будем искать?
Татьяна Литвинова, Брайтон, Англия: Мне одиннадцать лет, я уехала в пионерлагерь, мама осталась на лето одна в доме у Красных Ворот. Однажды она выглянула с балкона и увидела девочку необыкновенной красоты – девочка сидела и читала английскую книгу. Are you English? Yes. Мама обрадовалась, появился хоть кто-то, с кем можно говорить по-английски. Зине исполнилось тринадцать.
Ее отец, поляк Витольд Буяновский, талантливый рабочий, эмигрировал в Англию, Зина выросла там и училась в католической школе. Физически развита и чувственна не по годам. Когда она заявила родной матери, что хочет иметь много детей, та устроила ей скандал и отвела на медицинское обследование.
Первый вопрос, который мне задала Зина: что самое ужасное было в твоей жизни? О самом ужасном мы читали только в газетах. Мы научили ее мату, и она стала своим человеком. Миша, конечно, с ходу влюбился в нее и страшно издевался: проведет черту во дворе – не смей переступать! Дрались они жутко.
Папа чурался ее первое время, но потом вместе с мамой начал жалеть: бедная девочка! С такой внешностью рано выскочит замуж! Вечно все к ней пристают! С матерью тяжелые отношения… И Зина начала постоянно торчать у нас, мама предложила ее удочерить и попросила меня пустить в свою комнату.
Отец Зины очень болезненно переживал увод дочери от живых родителей, грозился подать жалобу в партком, но его арестовали и посадили. Мать также попыталась преследовать дочку за отступничество. Сама Зина оставалась равнодушной ко всему происходящему, она вообще была какая-то одноклеточная…
Об отношениях отца и Зины мама догадалась, когда отец, уезжая в санаторий, сказал, что берет Зину с собой. Я радовалась, я ненавидела санаторий. Мама удивлялась, потом возмущалась: почему не с Таней? почему не Мишу? – вот тогда и произошел окончательный разговор у родителей. После мама показала мне листочек бумаги, весь исписанный автографами отца: «М.Литвинов», «М.Литвинов», «М.Литвинов»… Отец так нервничал во время объяснения, что расписывался без конца на листке бумаги, попавшем под руку.
Уже ничего не изменить…
Папа пытался устроить ее жизнь, брал повсюду на встречи, но все напрасно. У нее завязался роман с охранником, и довольно долгий. Максим Максимович, когда узнал, сильно расстроился и поставил на Зине крест, хотел отлепить ее от семьи, его жег стыд – с охранником! – он считал себя опозоренным.
