Джозеф Хеллер - Лавочка закрывается
— Соотечественники, — сказал генерал Бернард Бингам. — Откровенно говоря, я не больше вашего знаю о причинах, по которым должна была начаться эта война, но нам всем прекрасно известно, что эти причины были весьма основательны и что наше дело правое, и наша военная операция увенчается полным успехом, как и все операции, проводившиеся нами ранее. Наши ракетные противоракетные части находятся на боевом дежурстве и, вероятно, достигают невероятного успеха в борьбе с ракетами противника, который, возможно, дождем обрушил на нас удар возмездия. Наше самое сильное место в настоящий момент — это наши тяжелые бомбардировщики. У нас их сотни для нашего первого удара, и мы немедленно собираемся поднять их в воздух в качестве чисто превентивной меры. Вам сейчас будет позволено услышать мой разговор с командующим нашими аэрокосмическими силами. Я включаюсь. Алло, алло. Вызывает Бингам, Бингам, Бингам, Берни Бингам, я говорю из нашего подземного штаба на складе Бен энд Джеррис в Вашингтоне. Ответьте, ответьте, командующий, пожалуйста, ответьте мне.
— Häagen-Dazs.
— Благодарю вас, командующий Уайтхед. Где вы?
— На высоте пятьдесят две тысячи футов в нашем летающем стратегическом командном пункте над географическим центром страны.
— Отлично. Отдайте приказ вашим подразделениям продолжать в том же духе. Время сейчас — критический фактор. А потом смените дислокацию.
— Мы уже сменили дислокацию, как раз когда я вам докладывал.
— Значит, теперь ваши данные не точны?
— Они были не точны и раньше.
— Отлично. Докладывайте о появлении всех вражеских ракет и самолетов. Мы введем вас в курс дела, когда вы все вернетесь.
— Прекрасно, сэр. Куда мы должны вернуться?
— Гммммм. Возможно, возвращаться-то вам будет некуда. Кажется, об этом мы не подумали. Вы вполне могли бы приземлиться на уничтоженных вами территориях. Продолжайте, как запланировано.
— Вы уверены, генерал Бингам?
— Абсолютно, командующий Уайтхед.
— Häagen Dazs.
— Бен энд Джеррис. Доктор Стрейнджлав?
— Это было великолепно.
— Вы уверены, доктор Стрейнджлав?
— Абсолютно, генерал Бингам. Мы все предусмотрели. Но сейчас я должен извиниться перед всеми вами, потому что об одной маленькой вещице мы все же забыли. — Он продолжил, намеренно глотая слова в самоуничижительном и шутливом извинении. — Мы не взяли сюда с собой женщин. О, я могу себе представить, как все вы, мужчины в расцвете сил, хватаетесь за головы и начинаете стонать, изображая напускное страдание. Но вы подумайте о склоках, которые начались бы здесь уже сейчас. Я не уполномочен давать официальные рекомендации, но наш главный врач напоминает мне о том, что воздержание всегда оказывалось превосходной заменой слабого пола. Другими вполне адекватными заменителями женщин являются мастурбация, фелашио и содомия. Мы рекомендуем презервативы, огромные запасы которых вы найдете в ваших аптеках и супермаркетах. Чтобы поддерживать численность населения на необходимом уровне, нам, возможно, придется впустить сюда некоторое количество женщин, если только кто-нибудь из них останется в живых. Что касается священнослужителей, то, кажется, у нас есть некоторое количество от всех наших главных вероисповеданий. Пока мы их не обнаружим, у нас имеется человек, не верящий ни во что, и он готов удовлетворять духовные потребности людей всех вероисповеданий. Что касается исхода, то я прошу вас не беспокоиться. Мы предусмотрели все. После нашего первого удара у нас есть секретные наступательно-оборонительные самолеты, готовые для второго удара, чтобы атаковать и уничтожить все оружие, которое не было уничтожено нашим первым ударом и может быть использовано против нас. Единственное, чего вы должны страшиться, это самого страха. Мы почти абсолютно уверены, что нам почти не о чем беспокоиться благодаря нашим новым старым моделям старого нового бомбардировщика «Стелс», моего собственного «Б-Страшного бомбардировщика Стрейнджлава» и «Шшшшшш!» Миндербиндера. Газет здесь не будет. Поскольку все сообщения будут даваться официальными источниками, у вас не будет никаких оснований им верить и они будут сведены к минимуму. Häagen Dazs.
— «Шшшшшш»!? — Йоссарян был ошеломлен.
— Я же вам говорил, что они будут летать.
— Гэффни, что будет дальше?
— Я отрезан от моих источников.
Спуск в лифте на семимильный уровень со скоростью сто миль в час занял почти пять минут. Остальной путь до конечной отметки должен был занять еще минут двадцать, и они решили какую-то часть проехать на эскалаторах.
— Вы умеете угадывать? Где все это кончится?
Ответ у Гэффни был.
— Там же, где и началось. Так говорят физики. Об этом-то я и напишу, если все же сяду за свой роман. Он начинается после обеих историй создания Адама и Евы. Вы знаете, что их две?
— Знаю, — сказал Йоссарян.
— Вы бы удивились, если узнали, скольким людям это не известно. Моя история начинается в конце шестого дня творения.
— И куда движется?
— Назад, — торжественно заявил Гэффни, раскрывая эту задумку для своего романа так, будто тот уже произвел фурор. — Она движется назад, в пятый день, как кинофильм, который крутят в обратном направлении. В начале моей истории Господь превращает Еву в ребро и вставляет его назад в Адама так, как об этом говорится во второй версии. Он просто, словно их и не существовало, стирает Адама и Еву из своего воображения, как об этом говорится в первой. Он просто уходит их, а вместе с ними весь скот и других тварей и гадов ползучих, созданных в тот шестой день. В мой второй день, у него это пятый, назад забираются птицы и рыбы. Потом исчезают солнце и луна, а вместе с ними и другие огни на тверди небесной. Потом со сцены исчезают фруктовые деревья и вся растительность третьего дня, воды стекаются воедино и суша, называемая землей, исчезает. Это был третий день, а на следующий он уничтожает твердь, которая называлась небесами и была установлена посреди воды. А потом, в первый день, у меня это шестой, исчезает и свет и не остается ничего, чтобы отделить тьму от света, а земля снова становится безвидной и пустой. Мы вернулись в самое начало, когда еще ничего не было. Потом я делаю очень ловкий ход, заимствуя из Нового Завета. Вначале было слово, и слово было Богом, помните? А теперь мы, конечно, забираем и слово, а без слова нет и Бога. Ну, что вы об этом скажете?
Йоссарян ядовито ответил:
— Детям это понравится.
— А фильм из этого получится? Как раз для сериала, ведь там все начинается заново через два или три миллиарда лет и повторяется все в точности до мельчайших деталей.
— Гэффни, я столько ждать не могу. У меня наверху беременная подружка, у которой, если я ей позволю, скоро родится ребенок. Проедем на эскалаторе еще пару миль, что-то я не доверяю этому лифту.
Глядя вниз в направлении движения, Йоссарян вдруг не поверил своим глазам. Он не сразу нашел очки. Но даже и в очках он не сразу поверил увиденному — тому, что двигалось на него снизу.
Услышав сигнал тревоги, генерал Лесли Р. Гроувс, скончавшийся от сердечного заболевания в 1970 году, решил, не щадя жизни, нестись вниз, к раскаленному центру земли, где, насколько ему было известно, жара стояла как в преисподней, но эта жара все же не шла ни в какое сравнение с температурой ядерного взрыва или с той температурой, которую будет выделять капеллан, если и дальше с таким же успехом будет эволюционировать, генерируя ядерную смесь трития с дейтеридом лития, и достигнет критической массы.
— Не бейте его! Не хватайте его! Не касайтесь его! — пролаял он приказ, исполняя долг перед своей страной и проявляя в последний раз доброе отношение к капеллану, который отказался идти с ним и спастись. — Смотрите, чтобы он не перегрелся. Он может взорваться.
Увидев, как улепетывает генерал, все его ученые, техники, инженеры и обслуживающий персонал тоже бросились кто куда, и, если не считать вооруженных солдат на своих боевых постах у всех входов, капеллан остался один.
* * *Когда поезд дернулся и остановился, капеллан увидел, как сверкающий ледяной каток в Рокфеллеровском центре выпал из его картинки, а окружающие его небоскребы начали раскачиваться на видеоэкране, а потом замерли, неустойчиво накренившись. Как-то раз некоторое время назад капеллан видел здесь Йоссаряна, переходившего улицу рядом с более молодым человеком, который вполне мог быть его сыном; он видел, как они уселись на заднем сиденье длинного жемчужно-серого лимузина, колеса которого, казалось, оставляли за собой кровавые следы, а какая-то зловещая, костлявая личность с зеленым рюкзаком за спиной и с тростью, злобно скосив глаза, следила за ними. Найти Йоссаряна еще раз ему не удалось даже у музея искусств Метрополитен, куда он переключался несколько раз и замирал в ожидании. Ему не пришло в голову поискать Йоссаряна в автобусном вокзале Администрации порта, когда он переключился туда, задумчиво разглядывая комплекс зданий. В первый раз в Нью-Йорк он приехал на автобусе и попал в город, выйдя из автобусного вокзала. Воспоминания об обратных поездках домой, в Кеношу, теперь болью отзывались в его сердце. Три вечера в неделю он наблюдал, как его жена медленно направляется к вдове, живущей по другую сторону улицы, а потом — как они едут на машине в пресвитерианскую церковь, чтобы провести время за бриджем в компании, состоящей в основном из мужчин и женщин, потерявших спутника жизни; он наблюдал за ней с горечью, потому что больше не был частью ее жизни.
