Лена Элтанг - Другие барабаны
Меня угостила маленькая, стриженная под мальчика актриса в вильнюсском баре на улице Пилес, где я смешивал коктейли за стойкой вишневого дерева. Она жаловалась, что ей не дают ролей красавиц, а только все пажей и обледенелых Каев, я выкурил с ней первую в жизни потешную сигарету, и с тех пор этот вид медитации в моем словаре отмечен как «хорошо травести время».
Я люблю maconha за то же, за что люблю австралийские мифы: стоит кому-то попытаться варить ямс или улиток, как те выпрыгивают из костра и начинают плясать, а если змей проглотит детей и женщин, то они пощекочут ему брюхо и выпрыгнут живые и румяные.
Щелк-щелк, цок-цок, нет, это не костяшки, это ножницы лунного садовника, стригущего кассию, на которой тотчас отрастают новые ветки. С ним и с белым кроликом поселилась на небесах красавица Чан Э, выпившая по ошибке ядовитое лекарство, избавившее ее от боли на целую лунную вечность. А может, и не по ошибке.
* * *I mi son un che, guando
Amore spira, noto ed in quel modo
Che detta dento vo significando.
Вот это да, сегодня с утра пошел снег. Ледяной град! В середине апреля, такого в этой стране я еще не видел. Озябший охранник пришел за мной в бараньей жилетке поверх формы, похожий на пастуха из какой-нибудь Миранделы. Этот — новенький, я его раньше не видел и сразу окрестил Козопасом. Его, похоже, не предупредили, что порядки изменились, и он хотел было надеть мне на голову бумажный пакет, но я обозвал его porra и cabrão, и он успокоился. Португальцы просто шелковые делаются, как только услышат старинную лузитанскую брань, это даже на тюремный конвой действует.
Улыбающийся Пруэнса встретил нас в своем предбаннике, быстро коснулся моего плеча, будто бы осалил, и посторонился, пропуская меня в кабинет. Охранник остался за дверями, из чего я сделал вывод, что разговор будет не слишком формальным. Лампу Пруэнса не включал, в тусклом свете его прокуренные зубы казались сплошными — наверное, так выглядела бы костяная улыбка Левкроты, я про нее читал в «Естественной истории», уж не помню, в каком томе.
— Я прочел ваше признание, — сказал Пруэнса, усаживаясь за стол. — Золотые позументы, плащи, кораллы и прочая блошиная дребедень. Вы утверждаете, что смогли забраться в охраняемое здание через окно второго этажа, взломать систему охраны, пройти мимо полицейского в отставке, открыть сейф и украсть вещей на четыреста тысяч. Браво, Кайрис, вы сильно выросли в моих глазах. Хотите чаю?
— Нет уж, спасибо. Вы туда какую-то дрянь подливаете, я от нее целыми днями сплю.
— Правда? А я думал, вы любитель разного рода стимуляторов. — Пруэнса полистал папку с моим делом и ткнул пальцем в страницу. — При обыске у вас найдено больше семи граммов наркотических веществ, и мы еще не слишком старательно искали.
— Хранение травы считается административным нарушением с две тысячи первого года, — сказал я, с удовольствием употребив колючее слово descriminalização.
— Ну да, ну да, — следователь резко захлопнул папку, над ней взвилось облачко пыли, и я подумал, что он не слишком-то часто заглядывает в мое досье. — Зато за ограбление галереи вы получите года четыре с конфискацией имущества в пользу страховой компании. Если сумеете доказать, что вы там были. И объяснить, почему сразу в этом не признались.
— Мое имущество на днях пойдет с торгов, как вы сами изволили заметить, так что страховой компании придется платить галеристам из своего кармана. Что касается четырех лет, то это мелочи, если подумать о приговоре за убийство, так что я не переживаю. Доказать, что я был в галерее, не так уж сложно: я работал без перчаток, потому что в таком деле они мешают. К тому же, моих пальцев нет ни в одной полицейской картотеке.
— Не было, — весело поправил меня следователь. — Зато теперь есть. И что они доказывают? Может быть, вы к хозяину в гости приходили с бутылочкой портвейна. За день до ограбления.
— А вы хозяина спросите.
— Вот если бы здесь, — он постучал согнутым пальцем по столешнице, — прямо здесь появились все эти краденые вещицы, мы могли бы соединить вас, ваши трофеи и время пребывания грабителя в Эшториле. Тогда следствие было бы вынуждено пересмотреть некоторые улики. Хотя объяснить появление вашего ингалятора на месте преступления будет не так просто. А еще этот пистолет!
— Я сто раз говорил, что пистолет был украден из моего дома. Что до ингалятора, то такие продаются в каждой аптеке. Список сокровищ можете повесить в рамочке на своей облупленной стене. Я верну только одну вещь, остальные уже проданы.
— Проданы, значит, — сказал Пруэнса, вставая и подходя к окну со списком на гербовой бумаге. — Как быстро вам удалось продать вот эти четки с головами ангелов в золотой оправе за номером шесть и вот эту шкатулку музыкальную с сапфирами за номером девять. А может, не проданы, а спрятаны? Неплохо было бы увидеть их воочию. Наш департамент получит вознаграждение, а я куплю себе новый свитер.
Я посмотрел на его свитер (моя мать называла такую фактуру «сибирь и ссылка») и только теперь заметил, что на спине у него вывязаны бегущие олени, как будто Пруэнса надел свитер задом наперед, чтобы спине было теплее. В этой тюрьме, похоже, топят только в комнате для свиданий, в прошлый раз я заметил там керамический стержень старомодного электрообогревателя. За все эти дни я ни разу не видел следователя в форме, только в заношенных твидовых пиджаках или свитерах с лыжным воротником — может быть, у него и звания капитанского нет?
Двадцать лет назад у меня тоже был такой свитер, только не с оленями, а с полярным медведем, он достался мне от бабушкиной подруги Ядвиги, которая появлялась у нас по воскресеньям после мессы и всегда приносила слипшиеся сладости в бумажном кульке. На левом глазу у пани Ядвиги была черная повязка, хотя, по словам бабушки, глаз у нее был на месте, просто не видел. Однажды мне приснился ее спрятанный глаз, он был светлее и ярче зрячего и во сне бегал от меня по двору на четырех ногах, будто шальная дворняжка.
Я отдал свитер Лютасу, были рождественские дни, и другого подарка у меня все равно не было. Через два часа я нашел у двери Лютасов боевой велосипед, давно ставший предметом моей зависти, несмотря на увечье: тормозов у него не было, так что остановиться можно было, только загребая ногой по земле. На руле болтался бантик из проволоки, я понял, что это ответный подарок, запрыгнул на него и поехал, виляя, по улице Соду, прочерченной ледяными дорожками. Непривычная щедрость друга томила меня до полудня, пока я не узнал, что его отчим, жестянщик, разорился к празднику на новый «Аист» — красный, с изогнутой рамой, минского завода. Что может сравниться с ездой на красном велике по пустому заснеженному городу?
В Лиссабоне я первым делом завел себе велосипед, но через пару месяцев уступил его Байше для поездок на рынок и к сестре, живущей в северной части города, прямо за госпиталем Святой Марии. По этому городу нужно ходить пешком, это так же ясно, как то, что в каждом патио должно быть ведро для дождевой воды, у консьержки можно купить утреннюю газету за полцены, а на заднем дворе овощной лавки хозяин выложит перезрелые манго для тех, кто сидит на мели.
— Итак, — в голосе Пруэнсы мне послышалось сожаление, — вы подпишете свои новые показания, а к завтрашнему дню предоставите следствию украденные предметы. Подписи поставьте на каждом листке в его нижней части.
— Один предмет, — поправил я, расписываясь. — Теперь я должен увидеться с адвокатом.
— Это лишнее. Что вам нужно, так это сообщить сержанту, где можно найти то, что вы хотите нам показать, — он по-прежнему стоял ко мне спиной, приподняв плечи, и смотрел в окно.
В коридоре раздался звук, похожий на щелканье деревянных колец, когда отдергивают портьеру, и мы оба повернули головы к двери. Дверь открылась, и в кабинет вошла женщина с вешалкой для одежды в одной руке и меховым пальто в другой. На голове у нее был высокий кожаный колпак, нечто подобное в Персии надевали на голову ручного гепарда, я на одной старой гравюре видел.
— У вас нет места, где я могу положить свое пальто и шляпу, — сказала она вскочившему со стула Пруэнсе, — все такое грязное и неприятное. Здесь вообще кто-нибудь убирает?
Неужели это жена следователя, подумал я, разглядывая злое скуластое лицо. Гепардам за хорошую охоту давали сливочное масло, а чем нищий Пруэнса кормит эту хищницу?
— Садитесь, сеньора, — следователь уступил ей свой стул, а сам прислонился к стене, сложив руки на груди. Вид у него был ошарашенный, но при этом почтительный, так что я стал склоняться к мысли, что дама не его жена, а жена начальника тюрьмы или шефа полиции.
— Я хотела посмотреть на него, я проиграла сорок тысяч, вышла из игры и думаю, что имею право посмотреть на него. Слушай, ленивый засранец, ты долго собираешься тут торчать? — она вытянула палец в мою сторону.
