Шарлотта Линк - Хозяйка розария
Он стоял в «Хэрроде» и думал: «Этого просто не может быть! Я говорю ей: мы идем за покупками. „Покупка“ всегда было для нее волшебным словом. Она же знает, что поход в магазин открывает ей возможность получить массу всяких вещей. Она должна была бросить все на свете и броситься со мной по магазинам, в которых побывала в течение последней недели. Но вместо этого она едет в дом престарелых к Эдит Уайетт!»
Все воскресенье он читал, сидя на скамейке в Сень-Джеймсском парке, и чувствовал себя очень одиноко. С наступлением вечера он вернулся домой, надеясь застать там Майю и пойти с ней куда-нибудь выпить, а потом поужинать. Но в квартире было пусто и тихо. Он смешал себе джин с тоником, зная, что перейдет к более крепким напиткам, если Майя не придет в самое ближайшее время. Пока она жила у него, Алан стал воздерживаться от выпивки. Теперь она была не нужна ему вечерами, когда Майя встречала его нежной улыбкой, когда обвивала его руками, когда он целовал ее, вдыхая ее запах; запах, казавшийся ему невероятно сладким, теплым и знакомым, томительно манящим и принадлежащим ему одному. Сердце, душа, или что там еще есть, начинали бурлить при одном воспоминании о ней. «Господи, — беспомощно думал он, — можно ли в это поверить!»
Всю субботу и все воскресенье у Алана чесались руки — так ему хотелось взять телефонную трубку и позвонить Эдит, узнать, у нее ли Майя или уже ушла. На самом деле, ему, конечно же, хотелось узнать, была ли она там вообще.
Он казался себе подлым отвратительным шпиком, и каждый раз откладывал трубку в сторону. Он не стал звонить Эдит, потому что не хотел шпионить за Майей. Или, может быть, потому, что не хотел ничего знать.
В десять часов вечера он выпил первую порцию виски, потом вторую, потом третью. Алана тошнило, он едва не дрожал от холода. Где она болтается так поздно, черт бы ее побрал? В полночь Алан был уже в полном отчаянии. Собственно, в субботу она вернулась домой раньше, чем в воскресенье, но при ее образе жизни Майе абсолютно все равно — выходной завтра или рабочий день, она все равно будет спать до полудня. Но можно ли посетителям так поздно находиться в доме престарелых? Это было просто невероятно. В половине первого он лег в постель, но, несмотря на выпитый виски, уснуть он не мог. Ворочаясь, он непроизвольно прислушивался к тиканью часов. Услышав тихий стук входной двери, он посмотрел на дисплей электронного будильника, стоявшего на ночном столике, и убедился, что была уже половина третьего. Этому уже не могло быть никакого разумного объяснения — при всей его готовности поверить всему, что она ему скажет.
«Не сейчас, — думал он, — только не сейчас. Мне нужно время, чтобы все обдумать и взвесить. Главное — никаких опрометчивых действий».
Он притворился спящим, хотя ему казалось, что кровать сотрясается от невыносимо громких ударов сердца. Майя долго пробыла в ванной, а потом на цыпочках прокралась в спальню. Изо всех сил стараясь не шуметь, она заползла в постель. «Естественно, — раздраженно подумал он, — она ни в коем случае не хочет меня разбудить, чтобы я не знал, в котором часу она явилась домой».
Под утро он забылся сном, но в половине седьмого снова открыл глаза. Короткий сон не освежил его, скорее, лишил последних сил. Рядом слышалось ровное дыхание Майи. Солнечный свет сочился сквозь щели жалюзи, не оставив и следа от ночной темноты. Он видел только разметавшиеся по постели волосы Майи. Она зарылась лицом в подушку, плотно завернувшись в одеяло. Проснется она теперь нескоро.
И вот он сидит за красиво накрытым столом и думает, ради чего потратил он столько усилий, зачем, угождая Майе, он не пошел сегодня на работу. Он изо всех сил старался не обращать внимания на пульсировавшую в голове боль. Вчера он выпил слишком много виски, и теперь придется терпеть последствия. Теперь, после того как он в течение двух недель воздерживался — по его меркам — от алкоголя, похмелье давало себя знать сильнее, чем обычно. Сможет ли он когда-нибудь отказаться от алкоголя, как от средства утешения?
«Он погибает, — подумал Алан и потер горевшие, словно песком засыпанные, глаза. — Он сам видит, что погибает, но ничего не может с этим поделать».
Он посмотрел на себя беспощадным взглядом, без следа той мягкости, какую обычно проявлял по отношению даже к самым грубым из своих клиентов. Он видел перед собой сорокатрехлетнего человека, в одиночестве сидящего за завтраком, прогулявшего работу и неспособного притронуться ни к одному из стоявших перед ним гастрономических изысков. Он видел человека, на лице которого многолетнее злоупотребление спиртным оставило неизгладимые следы — мешки под глазами, бледность и расширенные поры. Алан видел некогда красивого мужчину, который изо всех сил стремился к краю пропасти: он рискует потерять почву под ногами, сломаться и через пять лет стать похожим на шестидесятилетнего алкоголика. Но у него еще есть время вывернуть руль. Честность, с которой он сейчас на себя смотрел, указывала ему возможности. Он еще достаточно молод, чтобы заново возродиться. Он еще может избавиться от отпечатков нездоровых излишеств. У него еще есть шанс.
Но как ему воспользоваться этим шансом, если с каждым днем ему вся яснее становилось, насколько основательно он уже успел испортить свою жизнь! Множество никчемных романов вместо долгих, основанных на доверии и товариществе, отношений. Почему он до сих пор не женат, почему у него нет двоих детей, дома, сада и собаки? Зачем он спутался с женщиной на двадцать лет моложе себя, с женщиной, которая спит с каждым первым встречным мужчиной? С женщиной, которая его использует, каждый раз заманивая лживыми обещаниями, делает его смешным, играет с ним, как ей хочется, и годами мешает ему вступить в отношения с другой женщиной, в отношения, которые, в любом случае, будут лучше, чем авантюра с Майей.
Он должен, просто обязан от нее избавиться, выбросить ее из своей жизни. «Наверняка, — думал он, — и вчера и позавчера она была с каким-нибудь парнем. Вероятно, она обманывает его уже всю неделю, и, при этом не стыдится угощать его байками о прабабушке Эдит, которую она так самоотверженно навещает».
Он понимал, что должен стать агрессивным и злым для того, чтобы указать Майе на дверь. Но по каким-то, ему самому не понятным причинам, он не чувствовал злобы — только печаль, смирение и полную беспомощность.
Франке снилось, что она забивает в стену гвоздь, чтобы повесить картину. Она изо всех сил била по шляпке, но гвоздь ни в какую не желал входить в бетон.
«Наверное, гвоздь, вообще, невозможно забить в бетон», — подумала она и в этот момент проснулась и растерянно посмотрела по сторонам. Она хорошо понимала, что все это ей приснилось, но почему тогда не стихают удары молотка? Гремело во всем доме, и только через несколько секунд до Франки дошло, что кто-то стоит у входной двери и непременно желает попасть в дом.
