Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)
За всю свою жизнь Корсаков не видел таких безотрадных и зловещих мест, как те, через которые 574 проходила группа. На первую дневку они остановились в заброшенном кишлаке, но тщетно Корсаков высматривал в бинокль из укрытия хоть малейший признак жизни: повсюду его глазам представало только пыльное, без единой травинки плоскогорье, вспоротое там и сям скалистыми отрогами гор. В развилках кишлака гудел ветер, и под этот монотонный шум Корсаков погрузился в сон. Когда он проснулся, то услышал рядом с собой французскую речь — Фабрициус и Терлинк сидели, прислонившись спинами к стене, и Терлинк что-то горячо втолковывал своему командиру. Фабрициус недоверчиво покачивал головой, однако слушал внимательно.
— Поверь, Кристоф, мне никогда ничего не мерещится, — убеждал его Терлинк. — Просто я замечаю то, чего не замечают другие. Я всю жизнь был разведчиком, такой уж у меня глаз. Поверь мне, Кристоф: сейчас мы лезем прямо к черту в пасть, а черт следит за тем, как мы это делаем, и ждет, чтобы мы залезли поглубже. Потом ему останется только глотнуть, и все.
.— Какой еще черт, Рене, о чем ты говоришь? — поморщился Фабрициус. — Ты можешь сказать, что ты конкретно видел?
— В том-то и штука, что ничего конкретного, — ответил Терлинк. — Но я чувствую, что за нами следят, — на такие вещи у меня нюх, меня не обманешь. И потом, какое-то движение я даже вижу, но только краем глаза, а стоит мне повернуться, и все пропадает. Те, кто следят за нами, — сущие дьяволы, Кристоф, я в жизни не видел, чтобы люди умели так прятаться там, где и спрятаться-то негде. И при этом они идут, идут за нами, они со всех сторон...
— Рене, ты, может, перебрал коньячку? — сочувственно спросил Фабрициус. — Хотя вроде бы не похоже. Я, между прочим, тоже не слепой, но ничего особенного не заметил. Ты, должно быть, просто устал. Ну ничего, вернемся и целый месяц будем отдыхать. Представляешь, какая лафа?
— Ты мне зубы не заговаривай! — обозлился Тер-линк. — Я не какой-нибудь необстрелянный молокосос, которому всюду видятся всякие страхи. Если надо, я готов здесь подохнуть, но ты мой командир, и я обязан тебя предупредить. Мы не можем очертя голову лезть на рожон.
— Я и без тебя знаю, что мы можем и чего не можем, — рассердился в свою очередь Фабрициус. — Не можем мы, к примеру, уйти назад только потому, что тебе почудилось, будто нас преследуют. Мы вообще не можем прервать эту операцию: она главная для нас, мы должны довести ее до конца во что бы то ни стало. Будь начеку, Рене, но не паникуй — мы идем вперед.
Пока они говорили, Корсаков сосредоточенно припоминал все, что видел во время перехода, и то странное чувство, которое охватывало его время от времени. В ночных пространствах, обесцвеченных оптикой ночного видения, не замечалось никакого движения, и все-таки пустыня казалась одушевленной и наблюдала за идущими множеством враждебных глаз. Корсаков сказал, заставив собеседников вздрогнуть:
— По-моему, Рене прав. Я тоже почувствовал нечто подобное. Странно одно: чувствую, что за нами следят, но не могу никого заметить. Такого со мной никогда еще не бывало. Жутковатое ощущение, надо сказать.
— Интересно, с кем мы тут собираемся воевать? — понизив голос, произнес Терлинк. — А вдруг это вообще не люди? Разве могут люди обитать в таких местах? Разве мог бы я не заметить их, если бы это были люди?
— Тебе надо выспаться, Рене, — холодно сказал Фабрициус, поднимаясь на ноги. — Когда отдох' нешь — поймешь, что мы должны выполнить это задание. Поймешь и то, что если нас и вправду так плотно пасут, как тебе кажется, то противник находится повсюду, в том числе и сзади. Отступать нам некуда, стало быть, мы идем вперед, и не будем больше говорить об этом.
— Я не за себя боюсь, Кристоф, я уже сто раз должен был погибнуть, — проворчал Терлинк. — Но ты еще вспомнишь этот разговор.
— Конечно, вспомню, Рене, — улыбнулся Фабрициус, — Когда вернемся на базу, с тебя бутылка джина.
— Ловко придумано, — хмыкнул Терлинк. — А что я получу с тебя, если мы не вернемся?
Когда стемнело, группа, успевшая засветло собраться, по команде Фабрициуса вновь тронулась в путь и девять часов шла в темноте по пустынным плоскогорьям, переваливая порой через невысокие горные кряжи. Подъемы и спуски_в темноте отнимали массу времени, так как приборы ночного видения не позволяли отчетливо рассмотреть склон под ногами и приходилось долго примериваться перед тем, как сделать шаг. Фабрициус нервно поглядывал на часы, но не решался торопить своих людей: если бы в спешке кто-нибудь сломал ногу, получилось бы еще хуже. На ровной местности группа прибавляла ходу, стремясь к рассвету добраться до места дневки. В черной небесной толще над головами идущих плавно роились звезды, напоминая частицы мути в воде, сносимые течением, но все же упорно стремящиеся ко дну. Вокруг по-прежнему расстилались безжизненные пространства — каменистые равнины, там и сям прорезанные скальными отрогами, однако за их внешней неподвижностью Корсаков теперь явственно ощущал сгущающуюся угрозу. Если бы он увидел хоть одного вражеского разведчика, ему стало бы легче: безмолвие и неподвижность, наполненные невидимой враждебной жизнью, тяжким гнетом ложились на душу. Даже усталость от долгого ночного перехода не рассеивала копившегося в душе глухого беспокойства, и когда пришло время остановиться на дневку, Корсаков понял, что не сможет заснуть.
День им предстояло провести в заброшенном мусульманском монастыре — его строения темной массой выросли на фоне звездного неба. Группа рассыпалась среди камней, дожидаясь, пока разведчики, Терлинк и Вьен, прочешут монастырь. Вернувшись, разведчики повели группу за собой — к увенчанному куполом каменному кубу мечети. К мечети были пристроены башня минарета и длинное, приземистое жилое помещение для шейха, его учеников и паломников. Оказавшись в просторном гулком помещении, люди, располагаясь на отдых, невольно переговаривались полушепотом. Сняв с себя снаряжение и оружие, Корсаков привалился к стене и вытянул ноги. Ему не спалось, хотя он мог спокойно вздремнуть, потому что в караул Фабрициус назначил самого себя и Жака Вьена. Мрак, царивший в мечети, начал бледнеть, и Корсаков разглядел в стене проем, а в проеме — подножье лестницы, которая вела на крышу мечети и на минарет. Фабрициус и Вьен, пригибаясь, нырнули в этот проем и стали подниматься наверх, а Терлинк подхватил свой рюкзак и направился в проход, соединявший молитвенную залу с жилыми помещениями. Вернулся он без рюкзака и пояснил смотревшему на него Корсакову:
— Оставил подарочек для тех, кто туда, не дай бог, заберется. — И он подкинул на ладони плоский . пульт — передающее устройство для подрыва радиоуправляемых зарядов на расстоянии. Корсаков кивнул, вспомнив о том, что в этот рейд Терлинк взял немалое количество взрывчатки.
Мало-помалу совсем рассвело, Розе и «близнецы» крепко спали, но Корсаков продолжал сидеть у стены, словно ожидая чего-то. Он видел, что и Тер-линк тоже не спит. Бельгиец бесцельно перебирал свое снаряжение и тоже, казалось, чего-то ждал. На лице его ясно читалось беспокойство, он встал и несколько раз прошелся взад-вперед, не находя себе места. И когда на крыше вдруг прогремела пулеметная очередь, Терлинк произнес с нескрываемым облегчением:
— Ну вот и началось.
Томас и Байтлих, словно подброшенные пружиной, вскочили и, схватив автоматы, кинулись к окнам, скорее напоминавшим бойницы. Переход от сна к полной боевой готовности занял у «близнецов» считаные секунды. Розе поднялся на ноги не торопясь и деловито, словно и не спал. Осторожно глянув в бойницу, он издал стон, походивший на мычание коровы.
Припав к ближайшему окну, Корсаков понял, что его так поразило. Плато, ночью казавшееся совершенно пустынным, теперь кишело людьми: из-за каждого валуна, из-за каждой скалы высовывались головы в чалмах или в плоских шапочках и торчали стволы. То и дело группы из нескольких человек поднимались и перебегали поближе к монастырю. Никто не стрелял, все происходило в полной тишине. Перестали стрелять и часовые на крыше, ограничившись одной предупредительной очередью, — видимо, у Фабрициуса оставалась слабая надежда мирно поладить с хозяевами гор. «Черт, они же совсем рядом», — подумал Корсаков, нашарил рукой прислоненную к стене винтовку и выставил ее в окно. В перекрестье прицела он поймал бородатого горца, присевшего возле установленной на треноге безоткатной пушки. Каждая минута ожидания казалась ему мучительно долгой, тем более что осаждающие не прекращали своего неторопливого продвижения к убежищу группы. «Все, начинаю стрелять», — решил Корсаков, но в этот момент кто-то закричал в мегафон на ломаном английском:
— Эй вы, гнусные наемники, сдавайтесь! Вы окружены, сопротивление бесполезно! Сдавайтесь, и Горный Старец сохранит вам жизнь!
