Дэвид Митчелл - Облачный атлас
Воинственный возглас в шести ярдах сзади:
— Руки вверх!
Луиза поворачивается.
— Я сказал — руки вверх, мать твою!
Руки Луизы повинуются. Киллер держит под прицелом Нейпира.
— Повернись, Нейпир! Медленно!!! Бросай свой ствол!
Сеньора пронзительно кричит:
— Нет стрелять я! Нет стрелять я, сеньор! Они заставить я показать дверь! Они сказать, они убить…
— Заткни пасть, дрянь мокрозадая![214] Мотай отсюда! Прочь с дороги!
Женщина пробирается мимо него, вжимаясь в стену и выкрикивая:
— No dispares! No dispares! No quiero morir![215]
Перекрывая доносящийся по туннелю фабричный шум, Нейпир кричит:
— Успокойся, Биско, сколько тебе платят?
Биско вопит в ответ:
— Не беспокойся, Нейпир! Последние слова?
— Не слышу! Что ты говоришь?
— ТВОИ — ПОСЛЕДНИЕ — СЛОВА?
— Последние слова? Ты кто такой? Грязный Гарри?
Рот Биско искривляется в усмешке.
— У меня целая книга последних слов, а вот это были твои. Ты?
Он глядит на Луизу, по-прежнему целясь в Нейпира.
Пистолетный выстрел пробивает дыру в металлическом звоне, и Луиза зажмуривается. Что-то тяжелое касается пальцев ее ноги. Она заставляет себя открыть глаза. Это пистолет, заскользивший по полу и остановившийся. Лицо Биско искажено невообразимым страданием. Разводной гаечный ключ сеньоры проносится в воздухе и дробит нижнюю челюсть Биско. Следуют еще десять или более ударов неимоверной ярости — все они заставляют Луизу морщиться и отделяются один от другого словами:
— Yo! Amaba! A! Ese! Jodido! Perro![216]
Луиза оборачивается к Джо Нейпиру. Он смотрит на нее, не раненый, но ошеломленный.
Сеньора утирает ладонью рот и склоняется над неподвижным Биско, чье лицо превращено в бесформенную массу.
— И не смей называть меня «мокрозадой»!
Она переступает через его размозженную голову и отпирает дверь.
— Если хотите, скажите двоим другим, что это я так с ним разделался, — говорит ей Нейпир, нашаривая на полу пистолет Биско.
Сеньора обращается к Луизе:
— Quitatelo de encima, carina. Anda con gentuza у Dios mio! ese viejo podria ser tu padre.[217]
65
Нейпир сидит в вагоне подземки, испещренном граффити, и наблюдает за дочерью Лестера Рея. Она потрясена, всклокочена, вся дрожит, а ее одежда все еще не просохла от спринклеров, сработавших в банке.
— Как вы меня нашли? — спрашивает она наконец.
— Помог здоровый толстый парень из вашей редакции. Носбумер или что-то вроде.
— Нуссбаум.
— Точно. Долго пришлось его убеждать.
Молчание длится от площади Воссоединения до Семнадцатой авеню. Луиза ковыряет в дырке, появившейся сегодня на ее джинсах.
— Я так думаю, в Приморской корпорации вы больше не работаете.
— Вчера меня отправили на пастбище.
— Увольнение?
— Нет. Досрочная отставка. Да. Отправили на пастбище.
— А сегодня утром вы с пастбища вернулись?
— Примерно так.
На этот раз молчание длится от Семнадцатой авеню до парка Макнайта.
— У меня такое чувство, — неуверенно говорит Луиза, — что я… нет, что вы разрушили там какое-то предопределение. Как будто Буэнас-Йербас решил, что сегодня я должна умереть. А я — вот она.
Нейпир задумывается над ее словами.
— Нет. Городу все равно. И вы можете считать, что это ваш отец спас вам жизнь, когда тридцать лет назад отбросил ногой гранату, катившуюся в мою сторону. — Их вагон содрогается и постанывает. — Нам надо заехать по дороге в оружейный магазин. С незаряженными пистолетами я нервничаю.
Поезд выныривает на солнечный свет. Луиза щурится.
— Куда мы едем?
— Кое с кем повидаться. — Нейпир смотрит на часы. — Она прилетела специально.
Луиза трет свои красные глаза.
— А эта кое-кто может дать нам копию отчета Сиксмита? Потому что это досье — единственный для меня выход.
— Пока не знаю.
66
Меган Сиксмит сидит на низкой скамейке в Музее современного искусства Буэнас-Йербаса и глядит на огромное, по-медвежьи грубое лицо старой дамы, образованное переплетением серых и черных линий на холсте, больше ничем не тронутом. Будучи единственным образцом фигуративной живописи в зале с Поллоком,[218] де Кунингом[219] и Миро,[220] этот портрет тихо тревожит. «Смотри, говорит она, — думает Меган, — на свое будущее. Когда-нибудь твое лицо тоже станет таким, как у меня». Время оплело ее кожу паутиной морщин. Мышцы в одних местах провисли, в других натянулись, веки набрякли и опустились. На шее у нее нить жемчужин, скорее всего, самого низкого качества, а волосы всклокочены после целого дня возни с внуками. «Но она видит то, что мне недоступно».
Рядом с ней садится женщина примерно ее возраста. Ей стоило бы умыться и переодеться.
— Меган Сиксмит?
Меган смотрит на нее искоса.
— Луиза Рей?
Та кивает в сторону портрета:
— Она мне всегда нравилась. Мой отец был с ней знаком — я имею в виду, в жизни. Она выжила после Холокоста и осела в Буэнас-Йербасе. Держала пансион в португальском квартале. Сдавала комнату художнику.
«Мужество произрастает повсюду, — думает Меган Сиксмит, — словно сорняки».
— Джо Нейпир сказал, что вы прилетели сегодня из Гонолулу.
— Он здесь?
— Вот тот, позади меня, в хлопчатобумажной рубашке. Притворяется, что рассматривает картину Уорхола,[221] а на самом деле приглядывает за нами. Боюсь, его паранойя оправдана.
— Да. Мне надо убедиться, что вы та, за кого себя выдаете.
— Счастлива это слышать. Что предложите?
— Как назывался фильм Хичкока, который больше всего нравился моему дяде?
Женщина, утверждающая, что она — Луиза Рей, на мгновение задумывается и улыбается.
— Мы говорили о Хичкоке в лифте — наверное, он написал вам об этом, — но не помню, чтобы он называл свой любимый фильм. Он восхищался бессловесным отрывком из «Головокружения», где на фоне видов Сан-Франциско Джимми Стюарт преследует таинственную женщину до портового района. А еще ему нравилась «Шарада» — я знаю, что это не Хичкок, но его позабавило, когда вы сказали, что у Одри Хепберн «крыша течет».
Меган откидывается на спинку скамьи.
— Да, мой дядя упоминал о вас в открытке, которую прислал из отеля аэропорта. Она была взволнованной, беспокойной, пестрела фразами типа «Если со мной что-нибудь случится» — но не имела никакого отношения к самоубийству. Ничто не могло заставить сделать Руфуса то, о чем заявляет полиция. — «Спроси ее и перестань, ради бога, так дрожать». — Мисс Рей… думаете, моего дядю убили?
— Боюсь, я это знаю наверняка, — отвечает Луиза Рей — Мне очень жаль.
Убежденность журналистки не оставляет сомнения. Меган глубоко вздыхает.
— Я знаю о его работе на Приморскую корпорацию и Министерство обороны. Целиком его отчета я не видела, но проверяла его математические расчеты, когда навещала Руфуса в июле. Мы правили работы друг друга.
— Министерство обороны? Энергетики, вы хотели сказать?
— Обороны. Побочным продуктом реактора «ГИДРА-зеро» является уран, который можно использовать для производства боеголовок. Уран высшего качества и в огромных количествах.
Меган дает Луизе возможность осознать новый расклад.
— Так что вам требуется?
— Отчет, только отчет сокрушит Приморскую корпорацию на общественном и правовом поле. И, между прочим, спасет мою собственную шкуру.
«Довериться этой незнакомке или встать и уйти?»
Цепочка держащихся за руки школьников шумит вокруг портрета старой женщины. Под звук короткой речи гида Меган негромко произносит:
— Руфус хранил свои научные работы, данные, заметки, первоначальные наброски и прочее на «Морской звезде» — своей яхте — для дальнейшего их использования. Его похороны состоятся на следующей неделе, завещание до тех пор оглашаться не будет, так что этот тайник останется пока нетронутым. Я могла бы поспорить на что угодно, что он хранил на борту и копию отчета. Возможно, люди из Приморской корпорации уже прочесали судно, но на «Морской звезде» есть одна штуковина, о которой нигде не упоминается…
— Где сейчас стоит «Морская звезда»?
67
Нейпир паркует взятый напрокат «форд» возле обшитого досками здания клуба, которое некогда было эллингом. Ярко освещенные окна выставляют напоказ гостеприимный бар, а под вечерним ветром жестко шуршат морские флаги. Когда Луиза и Нейпир проходят через клубный сад и спускаются по лестнице на обширную эспланаду, с дюн доносятся смех и собачий лай. Трехмачтовое деревянное судно силуэтом вырисовывается на фоне меркнущего востока, возвышаясь над лоснящимися стекловолоконными яхтами вокруг него. На пристанях и яхтах движутся люди, но их немного.
