Сергей Минаев - Р.А.Б.
На мой вопрос: «Зачем это?» он лишь развел руками, предположив, что будут созданы новые компании, которым необходим квалифицированный персонал. Для того и создается «единая информационная база», как написано в распоряжении.
– Тем более что ты из Москвы, – улыбнулся комендант, – а там такие нужны…
– Ну да, – кивнул я, засовывая анкету во внутренний карман.
Что-то подсказывало мне, что «туда», где «такие нужны», мне попадать не хочется. Настроение стремительно портилось. То ли из-за дождя, то ли оттого, что я слишком хорошо знал, что такое «единая информационная база», то ли из-за внезапно появившегося у меня ощущения, что атмосфера в городе безвозвратно меняется. Становилось душно…
Первыми ласточками грядущих перемен стали «Мерседесы» с мигалками, в одночасье сменившие камуфлированные УАЗы. Сначала их было несколько, и передвигались на них исключительно руководители «барсов». Потом парк спецтранспорта начал быстро расширяться, лобовые стекла машин украсили разноцветные пропуска и талоны, обозначавшие принадлежность к разным комитетам, а вооруженная охрана, гонявшая ранее на «Нивах», пересела в свинообразные джипы. Однажды, проходя мимо Казанского кремля, я заметил, что вся площадь перед зданием администрации заполнена машинами. На их бортах был герб «барсов», и в лапах у зверя вместо автомата появился российский флаг. Нефтяная вышка на заднем фоне пока оставалась.
Потом в городе появилась мобильная связь и строительная техника. Понеслись слухи о том, что «Москва утвердила бюджет на восстановление», вскоре все наладится, и будет много нового жилья, а главное, работы. Но работа теперь будет другой, не такой, как до кризиса. Впрочем, какой именно она будет, не уточнялось.
Дыхание этого нового ветра первыми почувствовали клерки, которые стали собираться группами у бывших офисов. Каждое утро по дороге на работу я видел этих людей, одетых в деловые костюмы. Сначала они стояли с растерянными лицами, не понимая, что того места, куда нельзя опаздывать, больше не было. В их сознании не укладывалось, что двери офисов никто не откроет, их просто некому открыть. Рабочие столы клерков давно покрылись пылью, документооборот умер, начальников больше не было, а корпоративные столовые были завалены грязной посудой. Но клерки продолжали приходить сюда, грустно смотреть на окна своих бывших кабинетов, дергать ручки входных дверей и задавать коллегам один и тот же вопрос: «Когда?». Им больше нечем было заполнить пространство с девяти утра до шести вечера. Некуда себя деть, ведь там, за стеклянными дверьми, была их настоящая жизнь. Жизнь, в которой «весело и вкусно», «креативно и увлекательно», «стабильно и перспективно». Я не мог поверить, что многие из этих людей в феврале стояли на улицах, но так оно и было. И я снова вспомнил Нотова. Похоже, он был прав: они выходили не делать революцию, они выходили торговаться. И между собой вчерашними и собой сегодняшними не видели никаких противоречий. Так же, как и их старшие товарищи, сменившие камуфляж и расшатанные сиденья военных джипов на темно-синие костюмы и мягкие кресла лимузинов.
С каждым новым утром лица клерков менялись. Страх пропадал из бегающих глаз, и лица обретали уверенность. Они чувствовали, что двери скоро откроют, как собаки издали чувствуют возвращение хозяев. Другая работа скоро появится. Жизнь наладится, и все будет по-прежнему. Не хуже, чем у людей, или как там говорится? Мой напарник по траншее сказал, что, по слухам, через две недели отменят комендантский час, а в магазинах прекратятся перебои с сигаретами…
Через неделю после заполнения анкеты меня неожиданно вызвали к начальнику Комитета по труду, успевшему к тому времени преобразоваться в Региональное агентство по трудоустройству. Офис агентства находился на улице Ленинградской в здании гостиницы «Палас» и занимал весь второй этаж. Секретарша мариновала меня в приемной часа полтора, объясняя это невероятно плотным графиком и «постоянно сдвигающимися совещаниями» Волосова, начальника агентства. Судя по хорошему кофе и пачкам московских глянцевых журналов, которыми была завалена приемная, здесь восстановление уже началось. И другая работа тоже появилась.
Я смотрел в окно, наблюдая за тем, как блестит на куполе Кул-Шарифа медленно заходящее солнце, я видел людей, торопящихся в мечеть, я наблюдал за детьми, игравшими на улице в мяч. Потом мой взгляд уперся в Кремль, над которым теперь реяли два флага: «барсовский» и российский, а чуть в стороне от Кремля, на магистрали дорожные рабочие заканчивали устанавливать опоры для рекламного щита. Я уже начал понимать, для чего меня сюда пригласили и о чем пойдет разговор. А в приемной тихо играло радио, и Земфира пела о том, что ей «приснилось небо Лондона, в нем приснился долгий поцелуй», а я думал, что мне уже давно ничего не снится. Ни поцелуи, ни небо, ни ее глаза. Каждую ночь я засыпал, молясь неизвестно кому, чтобы увидеть во сне Аню. Но ничего не происходило. Я не видел снов. Только темные провалы между сумерками сознания и рваными краями неба в моменты пробуждения.
Наконец меня вызвали в кабинет. Секретарша, описав бедром параболу, достойную олимпийской чемпионки по гимнастике, открыла дверь кабинета на себя и жестом пригласила меня войти. Я нехотя поднялся. Навстречу из кабинета выкатились несколько мужчин примерно моего возраста, с папками подмышкой. Каждый из них заискивающе прощался с секретаршей, выбегая из приемной семенящей походкой. Входя я обернулся, будто проверяя, не забыл ли чего, хотя на самом деле мне хотелось еще раз глянуть в окно на заходящее солнце. Но с той точки, где я стоял, его уже не было видно…
– Ты дверь за собой прикрой поплотнее. – Нестеров сидел полуразвалившись в массивном кресле коричневой кожи, видимо, перемещенном сюда из бывшего лобби-бара, и курил сигару. На нем был темно-синий костюм, белая сорочка и темный галстук, повязанный невероятно большим узлом. На столе стояли монитор и бутылка виски. По столу были нарочито разбросаны пухлые картонные папки с регистрационным номером и тисненым «барсовским» гербом, так что сидящий напротив мог прочесть на каждой «Личное дело соискателя». Обстановка была слишком театральной, как это и бывает в провинциальных учреждениях и кабинетах небольших начальников, наделенных ограниченными полномочиями. Тошнотворная «совковая» помпа, призванная поразить воображение просителя. Но меня трудно было чем-либо поразить, тем более что я ни о чем и не просил. Даже то, что в моей жизни снова появился Нестеров, не стало для меня сюрпризом. Пожалуй, я даже недоумевал, как эта встреча не произошла раньше. В кабинете следователя, например. Я пришел к тому, что последние события настолько связаны друг с другом, настолько убийственно логичны, что места для сюрпризов просто не осталось. Уж в чем в чем, а в этом я был уверен теперь на сто процентов.
