Джоди Пиколт - Обещание
— Ты не смог рассчитать траекторию пули. И ничего не мог сделать с часами, потому что даже не знал об их существовании.
Она уцепилась в перегородку так, что пальцы побелели.
— Миссис Голд! — прервал ее судья.
— Ты убил ее! — выкрикнула Мэлани. — Ты убил моего ребенка, как убил и своего!
— Миссис Голд, немедленно прекратите! — негодовал Пакетт, стуча молотком. — Мисс Делани, успокойте своего свидетеля!
У Криса алели кончики ушей. Он как-то весь съежился рядом с Джорданом.
— Свидетель ваш, — произнесла Барри, передавая защите плачущую, упавшую духом женщину.
— Ваша честь, — сухо сказал Джордан. — Вероятно, нам понадобится небольшой перерыв.
Пакетт бросил на прокурора рассерженный взгляд.
— Вероятно, — согласился он.
Когда Мэлани снова заняла место за свидетельской трибуной, у нее были красные глаза, а щеки пылали. Но в остальном она была невозмутима.
— По вашим словам, миссис Голд, Эмили была прекрасной дочерью, — начал Джордан как ни в чем не бывало, оставаясь сидеть за столом защиты, словно пригласил женщину на обед. — Талантливая, красивая, доверяющая своим близким. О чем еще могут мечтать родители?
— О том, чтобы ребенок был жив, — холодно ответила Мэлани.
Джордан тут же засуетился — он не ожидал, что у нее окажется такой острый язык, — и отступил.
— Сколько часов в неделю вы проводили с Эмили, миссис Голд?
— Я работаю три дня в неделю, а Эмили ходила в школу.
— И…
— Я бы сказала, часа два по вечерам. По выходным, скорее всего, больше.
— Сколько времени они проводили с Крисом?
— Довольно много.
— Не могли бы вы назвать более конкретные цифры? Больше, чем два часа по вечерам и несколько часов по выходным?
— Да.
— Значит, в компании Криса она проводила больше времени, чем с вами?
— Да.
— Понятно. Эмили строила какие-то планы на будущее?
Удивленная сменой темы разговора, Мэлани кивнула.
— Еще какие!
— Похоже, вы очень чуткие родители.
— Да. Мы гордились успехами дочери в учебе и поддерживали ее интерес к искусству.
— Вы могли бы сказать, что для Эмили было важно соответствовать вашим ожиданиям?
— Думаю, да. Она знала, что мы ею гордимся.
Джордан кивнул.
— Вы также утверждали, что Эмили вам доверяла.
— Безусловно.
— Должен признаться, миссис Голд, что я вам немножко завидую, — вел свое адвокат. Он повернулся к присяжным, приглашая их к разговору. — У меня тринадцатилетний сын, и иногда мне трудно до него достучаться.
— Вероятно, вы не всегда можете его выслушать, — саркастически заметила Мэлани.
— Так вот чем вы занимались в течение этих двух часов и по выходным! Выслушивали то, что наболело у Эмили.
— Да. Она рассказывала мне обо всем.
Джордан оперся о перила, ограждающие скамью присяжных.
— Она сообщила вам, что беременна?
Мэлани поджала губы.
— Нет, — процедила она.
— За все эти одиннадцать недель во время ваших доверительных бесед она так и не упомянула о своей беременности?
— Я же сказала, что нет.
— Почему она вам ничего не сказала?
Мэлани разгладила юбку.
— Не знаю, — негромко призналась она.
— Может быть, она думала, что беременность никак не соответствует тем чрезвычайно высоким требованиям, которые вы к ней предъявляли? Что она может не стать художником, даже не поступить в колледж?
— Может быть, — произнесла Мэлани.
— Может быть, она настолько расстроилась из-за того, что не оправдала ваших ожиданий — что больше не является образцовой дочерью! — что побоялась вам обо всем рассказать?
Мэлани покачала головой, и слезы хлынули из ее глаз.
— Я жду ответа, миссис Голд, — мягко напомнил Джордан.
— Нет, она бы мне сказала.
— Но вы только что признались, что она вам ничего не говорила, — заметил Джордан. — А Эмили здесь нет, ее не спросишь. Итак, давайте посмотрим на факты. Вы утверждаете, что были настолько близки с Эмили, что дочь вам все рассказывала. Но о своей беременности она не сказала ни слова. Если она скрывала от вас такую важную информацию, то разве не существует вероятность того, что она скрывала и что-то еще — например, то, что подумывает свести счеты с жизнью?
Мэлани закрыла лицо руками.
— Нет, — пробормотала она.
— Существует ли вероятность того, что беременность послужила спусковым механизмом к суицидальным мыслям? Если она не может оправдать ваших ожиданий, зачем тогда жить?
Вину за случившееся переложили на плечи Мэлани, и под этим грузом она не выдержала. Она вся сжалась, как в тот вечер, когда узнала, что ее дочь умерла. Джордан понял, что не может продолжать допрос и не выглядеть чудовищем, поэтому подошел к свидетельской трибуне и положил руку Мэлани на плечо.
— Миссис Голд, — сказал он, протягивая ей носовой платок с узором пейси. — Мадам… Позвольте мне…
Она взяла платок и принялась вытирать слезы, а Джордан продолжал поглаживать ее по плечу.
— Сожалею, что так вас расстроил. Я знаю, как опустошают одни только предположения о подобном. Но для протокола я должен получить ваш ответ.
Невероятным усилием воли Мэлани села прямо, промокнула глаза и зажала предложенный Джорданом платок в кулаке.
— Прошу прощения, — с достоинством сказала она. — Теперь со мной все в порядке.
Джордан кивнул.
— Миссис Голд, существует ли вероятность того, что беременность заставила Эмили задуматься о самоубийстве?
— Нет, — твердо стояла на своем Мэлани. — Я знаю, какие у нас с дочерью были отношения, мистер Макфи. И знаю, что Эмили мне все рассказывала, хотя вы и пытаетесь выдвинуть эти лживые предположения. Она бы сказала, если бы ее что-то беспокоило. Если она промолчала, значит, ее это не тревожило. А может, она сама ничего не знала — не знала наверняка, что у нее будет ребенок.
Джордан наклонил голову к плечу.
— Если она не знала о ребенке, миссис Голд, как же она могла сообщить об этом Крису?
Мэлани пожала плечами.
— Может быть, она ничего и не говорила.
— Вы намекаете на то, что он мог не знать о ее беременности?
— Верно.
— Тогда зачем ему ее убивать? — задал Джордан резонный вопрос.
Когда Мэлани спустилась со свидетельской трибуны, присутствующие зашевелились. Она медленно шла по центральному проходу в сопровождении пристава. Как только за ней закрылись двери, в зале зашептались, повсюду, распространяясь подобно лихорадке, слышались вопросы и комментарии.
Крис улыбнулся Джордану, занявшему свое место.
— Это было потрясающе, — признался он.
