Эдуард Тополь - Русская дива
Анна пролистала книгу до 14-й страницы и вдруг вырвала эту страницу из книги.
— Что вы делаете? — оторопел Барский.
— Потом вклеим, — небрежно отмахнулась Анна, снова перелистала энциклопедию до разворота 42-43-й страниц и с той же спокойной деловитостью вырвала из книги и этот разворот.
— Анна, это библиотечная книга!
— Из вашей служебной библиотеки? — усмехнулась она. — Ничего, переживете. Посмотрите сюда. — И она положила перед Барским разворот 42-43-й страниц, но ткнула лакированным ногтем не в 42-ю, а в 43-ю страницу, где между портретами Глюка и Грига были фотографии композиторов братьев Грасс.
— Ну? И что? — в недоумении спросил Барский.
— Вы никогда не слышали об этих композиторах?
— Ну, слышал, конечно. Какие-то песни они писали, до войны еще.
— А фотографии их никогда не видели?
— Нет. Куда вы клоните, Анна? Тут какая-то ерунда!
— Угу…
Он почувствовал, что она смотрит на него с сожалением, как на неизлечимого ракового больного, и занервничал от этого еще больше.
— Я не понимаю…
А она сказала:
— Олег, дайте мне ваше служебное удостоверение.
— Зачем?
— Только на минуту. Я никуда с ним не сбегу.
Он нехотя достал из кармана темно-красную кожаную книжечку с золотым тиснением «КГБ СССР». Анна взяла это удостоверение, открыла. Внутри была черно-белая фотография Барского, запись тушью:
«Барский Олег Дмитриевич.
Звание: полковник госбезопасности.
Должность: начальник отдела»
и круглая печать Управления кадров КГБ СССР.
Анна положила раскрытое удостоверение Барского между фотографией его отца на 14-й странице музыкальной энциклопедии и точно такого же размера фотографиями братьев Абрама и Моисея Грасс на 43-й странице.
Не нужно было быть ни физиономистом, ни офицером КГБ, чтобы понять то, что немедленно бросалось в глаза.
С фотографии тридцатичетырехлетнего композитора Дмитрия Барского на вас смотрело круглое, открытое, курносое русское лицо с широкими татарскими скулами и глубоко посаженными светлыми глазами. А на трех остальных фотографиях все три лица имели удивительно идентичный — удлиненный медальный — овал, высокий куполообразный лоб с небольшой залысиной, темные выпуклые глаза и прямой, с широкими ноздрями, нос. Правда, не было в этих лицах того, что называется «характерными жидовскими признаками» — курчавых шевелюр и крючковатых носов, но и русскими эти лица тоже трудно было назвать. Особенно теперь, когда под двумя из них стояли такие еврейские фамилии.
Вперив изумленный взгляд в этот ряд фотографий, Барский молчал, хватая воздух короткими шумными глотками. Лицо его, уши и шея налились темной кровью ужаса и бешенства.
— Как вы это нашли? — глухо спросил он, не поднимая на Анну глаз.
Анна промолчала.
— Кто… Кто еще знает об этом?
— Думаю, что, кроме меня и Раппопорта, — никто.
— Нет! Это какой-то бред! Случайное совпадение!.. — Барский выбил из пачки «Данхилла» сигарету и стал нервно разминать ее прокуренными пальцами.
Анна открыла свой портфель, молча вытащила из него все тот же портативный «Грюндик» и нажала кнопку. Глухой, как у Луи Армстронга, голос старого, но хорошо известного в России певца сказал:
— …Знал ли я Митю Барского! А за что Барский получил Сталинскую премию, вы знаете?
— За «Марш победителей»? — полуспросил голос Анны.
— Вот именно!.. А знаете, как родилась эта песня?… Это же еще та история! В тридцать пятом, Анечка, когда вас, конечно, еще и в проекте не было, так что вы этого помнить не можете, Сталин начал сажать деятелей культуры. Бабеля, Гольберга, Мандельштама и так далее…
Анна смотрела на Барского. Сейчас этот человек узнает тайну своего рождения — тайну, скрытую от него все сорок лет его жизни. Что происходит в его душе? Его сухое жесткое лицо ожесточилось до крайности, его глаза впились в магнитофон, его правая рука застыла с бордовой пачкой «Данхилла» в кулаке, а пальцы его левой руки продолжают разминать сигарету, хотя табак из нее уже сыплется на скатерть, на его брюки…
— …когда молодая, красивая женщина, — продолжал голос Кащенко, — по ночам работает у рояля с двумя молодыми гениальными композиторами, а ее пьяный муж в это время лежит, извините, лицом в салате, то из этого, детка, получается не только «Марш комбайнеров». Из этого получился прелестный маленький мальчик. С единственным недостатком: маленьким родимым пятнышком под левой подмышкой — как раз там, где такие пятнышки у всех братьев Грасс…
Хрустнула картонная пачка «Данхилла» в правой руке полковника Барского. Он отшвырнул ее и нервно прикурил почти пустую, наполовину без табака сигарету, укрыв от Анны свое лицо за облаком дыма.
«…Боже мой, Анечка! — говорил голос Кащенко. — Я никогда не видел, чтобы мужчина так избил женщину. Ой, как он ее бил, это ужас! Если бы соседи не прибежали, он убил бы и ее, и ребенка! Ну, они его связали, сунули под холодный душ, но он все равно горел, как пожар. Позвонил Ежову и говорит: «Николай Иванович, докладывает Барский, лауреат Сталинской премии. Два врага проникли в советскую музыку и подрывают ее основы тлетворным влиянием еврейских местечковых мотивов…» А Ежов отвечает: «Спасибо. Сообщите в письменном виде». Короче, назавтра их взяли — и Мойшу, и Абрама. А Митя наутро схватился за голову, но поздно! И тогда он запил уже всерьез. Пил — не просыхая. От ужаса что он натворил! И буквально сжег себя водкой за три месяца — умер от белой горячки. А Мойша и Абрам получили по двадцать лет, ушли в сибирский лагерь и сгинули там, погибли…»
Анна выключила магнитофон и позвала официантку:
— Дайте нам водки. Двести граммов.
Барский, потрясенный услышанным, слепо смотрел в окно. Там, по просторной Манежной площади, катил обычный утренний поток машин и ремонтные рабочие растягивали на телеграфных столбах новые транспаранты — призывы ЦК КПСС крепить борьбу за мир во всем мире и повысить производительность труда в связи с приближающейся 61-й годовщиной Великого Октября. А с Красной площади послышались глухие, тягучие удары кремлевских курантов — один… второй… третий… четвертый… Казалось, им не будет конца. Пятый… шестой…
Официантка принесла графинчик с водкой. Анна налила всю водку в фужер и подвинула Барскому.
— Спасибо… — буркнул он и, все еще не глядя ей в глаза, залпом выпил. Куранты, ударив в десятый раз, смолкли.
Анна встала, выложила из портфеля на стол канцелярскую папку, в папке были какие-то документы.
