Евгений Гришковец - Асфальт
– Дима, братец! Не горячись, – сказал Миша, пронзённый его словами и гневом, в этих словах прозвучавшим, – извини, что задал тебе этот вопрос. Видишь, до чего доводят разговоры о погоде? Это я пошутил, – попробовал пошутить он.
– Про нашу погоду тебе шутить уже не позволено. Ты про свою московскую шути, – пробурчал Дима. – Но смотри, чтобы к моему приезду погоду подготовил хорошую.
– Постараюсь. Есть у меня пара верных телефонов. Я позвоню насчёт погоды. Напомни, когда ты точно приезжаешь?
В это время Мишино такси обгоняла, мигая огнями и завывая сиреной, пожарная машина, следом за ней другая такая же. Несколько секунд из-за воя сирен Диминого голоса не было слышно.
– Это что там такое у тебя происходит? – спросил Дима, когда стало тише.
– Да ничего, – ответил Миша рассеянно. – Это я тут в такси еду по твоей любимой Москве. Где-то что-то, видимо, горит. Пожарные проехали.
– Катаешься?
– Еду к приятелю.
– Да-а-а, красиво жить не запретишь! Выпивать небось будете? Взял такси, чтобы выпить? Правильно! Пьяный за рулём – преступник! Это я тебе как прокурор заявляю.
– Всё верно, брат. От прокуратуры ничего не утаить. Выпить придётся. Ты давай, приезжай скорее!
– Приеду, приеду. Готовься, – сказал Дима снова лениво. – А я как услышал там у тебя сирены, подумал: что это там у тебя? Тоже, что ли, кино с погонями или настоящая погоня? Во, думаю, брат Миша там даёт!
– Эх, брат! Если бы! – ответил Миша с горькой ухмылкой.
***
Когда он наконец расплатился с таксистом, который всё же довёз его куда было нужно, тот, не дождавшись, пока Миша выйдет из машины, резко и громко включил музыку и поспешил закурить. Звучавшая песня была практически такая же, как та, что Миша попросил выключить, только более жалостливая. Покидая такси, он успел услышать про то, как птицы летели над тюрьмой.
***
Миша опоздал почти на час. Володина студия находилась в полуподвале какого-то административного здания. Там к Мишиному приходу было уже или ещё скучно. Собрались ребята Володиного с Мишей возраста, в основном бывшие однокашники и просто те, кто когда-то играл музыку под Володиным началом в гараже возле дома на Кутузовском. Пришло человек пятнадцать бывших юных музыкантов, некоторые с жёнами. Все знали и помнили Юлю, да и не могли не помнить. Все побывали у неё на кухне, все хоть немного но попили сваренного ею кофе, все с ней хоть раз поговорили. Многим она помогала впоследствии, когда уже те не репетировали с Володей в гараже, да и вообще, забыли про музыку. К ней обращались бывшие гаражные музыканты со своими семейными медицинскими проблемами. Короче, все, кто собрался в студии, Юлю хорошо знали.
Когда Миша спустился и вошёл, в студии громко звучала музыка. Все собравшиеся сидели вдоль стен кто на чём. Свет горел приглушённо, в разных местах были расставлены зажжённые свечи. В центре большого квадратного помещения стоял стол, на котором было много разных бутылок, пластмассовых тарелок с закуской и одноразовых стаканов. У дальней от входа стены были установлены барабаны, аппаратура и другие инструменты. Но это было помещение не самой студии. Это было что-то вроде фойе. Двери в студийные пространства, где стояла всякая дорогая и высокопрофессиональная музыкальная техника, были закрыты. Володя никогда не пустил бы туда так много народа сразу.
Володя играл на гитаре, а на других инструментах те ребята, которые многие годы, хотя бы изредка, заходили к нему поиграть по старой памяти. Миша тоже, бывало, принимал участие, но давно уже не захаживал туда, чтобы помузицировать.
Звучал какой-то очень сложный и бесконечный блюз Володиного сочинения. Все, кто не играл, сидели и слушали с грустными, а кое-кто и со скорбными лицами. Горели свечи. Мише всё это не понравилось.
Он и в свечах, и в лицах, и в блюзе, но главным образом в свечах, увидел неправду и фальшь. Ему не захотелось в этом участвовать. Слова брата Димы из их последнего разговора вошли в сознание, как гвоздь. Миша устал за последние шесть дней от присутствия Юли в его жизни. Так много и активно она при жизни в его жизни не присутствовала. Он просто от неё устал. И его сильно напугало то, что Димины страшные и жёсткие слова ему показались справедливыми по отношению к Юле. А он не хотел так думать. Он Юлю любил и, как ему казалось до утра вторника, знал её и понимал.
Миша услышал блюз, увидел лица, свечи и сразу подумал, что Юле всё это тоже не понравилось бы. Она обязательно как-нибудь остро пошутила бы по поводу кислых лиц и тягостной атмосферы. Она не потерпела бы фальши. И блюз этот тоже не стала бы слушать. Пошла бы курить или начала бы громко зевать.
Миша вошёл, блюз оборвался.
– Ну вот и долгожданный Миша, – сказал Володя громко. – Клавиши тебя ждут.
– И мы тоже заждались, – сказала Вика из дальнего угла. Миша некоторое время со всеми здоровался. Кого-то из ребят он не видел лет десять. Все сильно изменились. Пара человек до сих пор носила длинные волосы, не такие длинные, как у Володи, конечно, но всё равно длинные. А кто-то, наоборот, был в костюме, при галстуке и аккуратно стрижен. Пришедшие жёны были разных возрастов, но кого-то Миша помнил ещё студентками. Миша здоровался с ними, обменивался короткими вопросами, ответами и думал: «Хорошо, что я ни разу не ездил в свою школу на встречу выпускников. И не поеду. А я думал, что надо съездить. Теперь точно не поеду».
Но кому-то Миша был рад. С несколькими парнями он когда-то сильно дружил. Миша поставил принесённую бутылку на общий стол.
Потом некогда очень худой и очень кудрявый юноша, а теперь не очень, но всё же худой и совершенно лысый мужчина, в прошлом Мишин близкий друг и бас-гитарист, сказал длинный, но хороший тост или скорее речь о Юле. Он сказал, что она помогала всем, всегда и чем могла, что она удивительно умела помогать. И что невозможно поверить, что Юли больше нет. Он сказал, все выпили.
После этого Володя, как и много лет назад, распорядился, кто какой инструмент возьмёт и какую песню надо исполнить. Миша встал за клавиши. Свою партию он знал и помнил. Некоторое время пошумели, понастраивали инструменты и звук, а потом сыграли свою самую старую песню, одну из первых Володиного сочинения. Миша играл и даже покачивался в такт. Играть ему нравилось. Да и песня была хоть и наивная по всем статьям, зато своя и старая.
Ребята за инструментами менялись, только Володя не уступал никому гитару, да Мишу никто не мог заменить за клавишами.
Сыграли и спели штук пять песен из времён самых первых гаражных репетиций. Все песни были на английском языке. Володя был всегда уверен, что по-русски петь невозможно. Он сам знал английский плохо и часто просил Юлю ему помочь, подсказать какое-нибудь слово или проверить уже написанное. Юля подшучивала над Володей или смеялась, читая то, что он ей подсовывал. Она как-то даже сказала брату, прочитав очередное его стихотворение: «Володя, скоро у нас английский будет знать большинство населения, тогда тебе придётся сочинять на каком-то другом языке. Но о том, чтобы сочинять на русском языке, ты даже не думай!»
