Евгений Гришковец - Асфальт
– Спасибо, Анечка, – сказал он и шагнул к двери с пакетом в руке.
– Когда вернёшься, если буду спать, не буди меня, – сказала она. – Ты ключи взял?
Он остановился и обернулся.
– Взял, – сказал он, беря ключи с полки. – Не волнуйся, я не поздно. Не хочу никуда ехать. Лучше бы этот вечер посидел дома.
– Остался бы дома, сидел бы и изнывал. Что я, не знаю.
что ли.
– Ну почему? Посидели бы, поговорили.
– Когда мы с тобой в последний раз сидели и разговаривали? Поезжай, Миша. Там тебя ждут.
– А ты что, не ждёшь меня? – спросил он, стоя у самой двери.
– Не цепляйся к словам, Миша! Не мучай меня такими вопросами! Я не знаю, как тебе ответить. Какой-то спектакль получается, в самом деле. Я вчера мучалась… Сегодня мучаюсь из-за того, что вчера надумала и сказала. Не спрашивай меня. Иди.
Миша быстро шагнул к ней и обнял. Пакет неприятно зашелестел, но не помешал. Он крепко прижал её к себе, поцеловал в щёку, а потом отыскал губы и поцеловал в губы сильно, но коротко. Она обняла его. Так они стояли, обнявшись.
– Прости меня, милая! – сказал он тихо.
– Как редко ты меня целуешь, обнимаешь и даже просто трогаешь. А я всегда жду, – сказала она тихо-тихо. – Я тебя всегда жду и всегда волнуюсь.
– Я скоро. Я недолго. А из Петрозаводска приеду, сядем и придумаем, куда съездим все вместе. Когда у Кати ближайшие каникулы?
– Ну нет, – прошептала она, прижавшись к нему, – надо куда-нибудь когда-нибудь съездить только вдвоём. А то я с девчонками намаюсь, как всегда. Это для меня не отдых. Хочу вдвоём. Только вдвоём. Мама моя пусть приедет и с ними тут сидит. А я хочу путешествия вдвоём. Ты понял?
– Я понял, милая, – прошептал он, поцеловал её волосы и разжал объятия.
Она опустила руки, глаза её блестели и ресницы намокли. Но слёзы не скатились по лицу. Аня едва заметно улыбалась.
– Кстати, пока не забыл, – сказал он в полный голос, – если будешь брать мою машину, обрати внимание, руль ведёт вправо. Надо обе машины ремонтировать. Надо будет найти время. Как же надоели все эти досадные мелочи.
– Что ты знаешь про досадные мелочи, Миша? У тебя большие дела! Досадные мелочи – это моя стихия. Иди.
– Ты что меня гонишь? – улыбаясь, сказал он.
– А сколько можно в прихожей торчать?
***
На улице было неприятно. Воздух пропитался влагой и совсем остыл. Дыхание превращалось в пар. Но не в такой пар, как зимой, не в белый и весёлый, а в пар, похожий на жидкий туман. На асфальте лежали тонкие тёмные лужи.
Миша прошёл двором, обогнул соседний дом, вышел на улицу и быстро поймал такси. В тот самый момент, когда он говорил водителю, куда надо ехать, позвонил Володя. Его дар звонить не вовремя работал безотказно. Володя спросил, приедет ли Миша, сказал, что уже семь часов, почти все в сборе, все волнуются. Миша сказал, что он немного опаздывает, но будет скоро. И ещё он намекнул, что если бы Володя не звонил, то он приехал бы скорее.
Миша сидел на заднем сидении такси. В машине было душновато, и чувствовалось, что таксист сильно курит. Машина и водитель были старенькие.
Миша попросил выключить радио, потому что таксист слушал песню про чью-то тюремную юность. Мелодия этой песни напоминала все мелодии подобных песен, и Миша не мог её в тот момент слышать. Таксист выполнил просьбу, но явно был уязвлён в лучших чувствах. А когда Миша попросил его не курить, тот совсем насупился и излучал обиду. Ехали они медленно. Из-под колёс других машин летели на стёкла такси мутные брызги. От всего этого московские огни горели как-то неубедительно и нечестно.
Миша подумал про Сергея и сам себе усмехнулся. Ему было интересно, дотянет Сергей до девяти или хотя бы до восьми вечера или позвонит Соне раньше. Он представил, как Сергей посматривает на часы и волнуется.
Миша ехал и улыбался. Разговор с Аней в прихожей оставил в нём странное, тонкое чувство вины и что-то светлое, хорошее, очень важное, но непроговариваемое. Ехать предстояло ещё немало. К тому же таксист явно пытался выразить своё неудовольствие пассажиром и не торопился. Неожиданно Миша вспомнил свой разговор с братом и свою к нему просьбу. Он сразу достал телефон и позвонил Диме.
– Дима, это Миша, привет!
– Здравствуй ещё раз за сегодня, – ответил Дима лениво. Миша услышал в телефоне помимо голоса брата какие-то громкие голоса, звуки, похожие на визг тормозов и выстрелы.
– Что там у тебя происходит? Что за шум? – громко спросил он брата.
– Кино смотрю. Погоди, сейчас сделаю телевизор тише, – сказал Дима, и через пару секунд лишние звуки затихли, – смотрю какую-то дрянь. Вот так весело проходят выходные борцов с беззаконием. А ты как?
– Я хорошо, брат. Знаешь, моя история, про которую я тебе утром говорил, закончилась. Не надо ничего узнавать. Мне позвонили, извинились и сказали, что ошиблись.
– Не надо, так не надо. Тем лучше, – почти сонно сказал Дима. – Хорошо, что так. А то я представить себе не мог, как я буду твою эту комедию ребятам рассказывать и просить помочь. Ну что ещё у тебя хорошего?
– Да всё в порядке. Завтра полечу утром в Петрозаводск. Буду пару дней ближе к Северу. А как в родных краях погода? Какая в этом году осень?
– Погода, брат, с сентября такая, что легче застрелиться. Скорее бы уже нормальная зима.
– И что, кто-то застрелился? – спросил Миша неожиданно для самого себя.
– Благо у населения огнестрельного оружия мало, – ответил Дима и усмехнулся.
– А скажи, брат, а много у нас в родном городе народу накладывает на себя руки?
– Самоубийства, что ли?
– Ну да.
– Не больше, чем в целом по стране. Уж точно не больше, чем у тебя в Москве-столице. А что?
Миша не сразу ответил. Он не знал, что ответить, но зачем-то продолжил.
– Да так, интересно. К слову пришлось. Ты же сам сказал про застрелиться.
– Не дождутся! – строго сказал Дима. – Интересно, говоришь? А мне вот неинтересно. Мне противно. Знаешь, сколько я на них насмотрелся?! Особенно поначалу. Сейчас-то я уже на суициды не выезжаю. Противно мне. А раньше меня всё время посылали. Теперь я посылаю. Сам не езжу. Ни-ни.
– Ладно, ладно! Это я так спросил, не подумал.
– Поаккуратнее с такими темами, Миша! Тебя-то это никак не касается. А я-то их, синих, опухших, по неделям в квартирах лежащих, в ваннах плавающих, висящих, газом травленных, ох, нагляделся и нанюхался. Терпеть не могу! Для меня они худшие преступники. Не по христианским законам, а по нашим реальным законам. Они убийство совершают, а наказать некого. Малолеток ещё мне жалко. Их друзья-подруги затравят, или отчим какой-нибудь педрило допечёт, они раз – и в окно. Но когда взрослые люди туда же… Знаешь, мне не важно, тонкая у них душевная организация или они с перепою. Для меня всё едино. Мне на их мотивы насрать! Потому что им вообще на всё, и на меня в том числе, насрать. Им насрать, а мне с ними возиться?…
