Джонатан Франзен - Поправки
– Некоторые служащие устраивают перерыв на кофе, – предупредил Альфред дочь в первый рабочий день, везя ее навстречу розовому восходу. – Учти, пожалуйста: им платят не за то, чтобы они пили кофе. Надеюсь, ты себе таких поблажек делать не станешь. Дорога оказала нам любезность, предоставив тебе работу, и тебе платят за восьмичасовой рабочий день. Будь добра, помни об этом. Если ты приложишь к труду ту же энергию, какую вкладывала в учебу и игру на трубе, тебя запомнят как прекрасного работника.
Дениз кивнула. Без преувеличения можно сказать: она стремилась во всем быть первой. В школьном оркестре на трубе играли две девочки и двенадцать мальчиков. Дениз стояла впереди, все мальчики – за ней, а дальше всех девочка из глубинки, наполовину чероки, которая вместо верхнего ми выдувала до первой октавы – такого рода дисгармония почему-то необходима в любом школьном оркестре. Музыку Дениз не любила, но всей душой жаждала отличий, а ее мать полагала, что ребенку полезно играть в оркестре. Инид восхищалась строгой дисциплиной духового оркестра, его оптимистичностью, нормальностью, патриотизмом. Гари в свое время был талантливым трубачом, и даже Чип недолго и гнусаво помучил фагот. Когда настала очередь Дениз, она захотела пойти по стопам Гари, хотя Инид считала, что девочке труба не идет, девочке больше под стать флейта. Но Дениз стояла на своем: она не собиралась состязаться с девчонками. Альфред ее поддержал, а там и Инид сообразила, что можно передать дочери старую трубу Гари и сэкономить на прокате флейты.
Увы, в отличие от нотных значков схемы сигнализации, которые Дениз пришлось тем летом копировать и подшивать в папки, повергали ее в недоумение. С чертежниками она соревноваться не могла, но пыталась хотя бы держаться на одном уровне с парнишкой, проходившим практику в отделе сигнализации и прошлым, и позапрошлым летом, – с Аланом Джамборетсом, сыном адвоката; правда, и его результаты Дениз никоим образом перекрыть не могла, так что ей оставалось лишь трудиться с такой добросовестностью, с какой никто из коллег равняться не мог.
– Эй, Дениз, слышь, черт возьми! – заводил разговор Ларедо Боб, вечно потный техасец, глядя, как она разрезает и складывает светокопии.
– Что?
– Будешь так усердствовать, сгоришь на работе.
– Вообще-то мне нравится. Главное – войти в ритм.
– Знаешь, кое-что можно и на завтра отложить, – советовал Ларедо Боб.
– Мне это не настолько нравится.
– Ладно, но сейчас у нас перерыв на кофе. Ты меня слышишь?
Чертежники весело окликали друг друга по пути в коридор:
– Кофе пить!
– Закусь прибыла!
– Кофе пить!
Дениз работала, не снижая скорости.
Ларедо, коротышка, обычно исполнявший всю эту рутинную работу, пока в летние каникулы не приходили на помощь студенты, мог бы злиться, глядя, как Дениз на глазах у босса за полчаса управляется с бумажной волокитой, которой лично он предпочитал посвятить все утро, пожевывая при этом сигару «Свишер свит». Однако Ларедо Боб полагал, что судьба человека определяется характером. Трудолюбие Дениз явно свидетельствовало о том, чья она дочка, и вскоре она конечно же сделается начальницей, как ее папаша, а Ларедо Боб так и будет возиться с бумажной рутиной в том неспешном темпе, в каком выполняют подобную работу люди, обреченные выполнять ее пожизненно. Кроме того, Ларедо Боб искренне верил, что все женщины – ангелы, а мужчины – жалкие грешники. Ангел, взятый им в жены, проявлял свою кротость и милосердие главным образом в том, что, не попрекая мужа за курение, кормил и одевал четырех детей на скудные его доходишки, но Ларедо Боб нисколько не удивился, когда вечная женственность обнаружила сверхъестественное прилежание, сортируя по алфавиту тысячи ящичков с микропленками на карточках и наклеивая на них ярлычки. Дениз сделалась в его глазах существом дивным и прекрасным. Вскоре у Ларедо Боба появилась привычка напевать при виде Дениз – поутру и когда она возвращалась после обеденного перерыва из маленького убогого городского парка через дорогу – нечто вроде кантри-рока: «О Дениз, ты зачем это сделала?»
Начальник чертежного отдела, Сэм Бейерляйн, грозился следующим летом платить Дениз за то, чтобы она не ходила на работу, ведь нынешним летом она вкалывала за двоих.
Веселый арканзасец Ламар Паркер (у него были очки с толстенными стеклами и предраковые шишки на лбу) поинтересовался у Дениз, предупреждал ли папочка, какие никчемные и подлые ребята работают тут, в сигнализации.
– Просто никчемные, – поправила его Дениз, – насчет подлых он ничего не говорил.
Ламар захихикал, попыхтел «Тарейтоном» и повторил слова Дениз во всеуслышание, а то вдруг до кого-нибудь не дошло.
– Хе-хе-хе, – с неприязненным сарказмом проворчал Дон Армор, чертежник.
Единственный в отделе сигналов он, видимо, недолюбливал Дениз. Это был крепко сбитый, коротконогий ветеран вьетнамской войны, выскобленные бритвой щеки отливали синевой, точно сливы. Массивные плечи с трудом помещались в рукавах блейзера; циркуль и карандаш в его руках казались игрушечными; выглядел он, словно подросток, застрявший в первом классе. В отличие от коллег, Дон Армор не ставил ноги на круглую опору высокого кресла-вертушки, а свешивал их и мысками касался пола. Он всем телом ложился на ватман, от глаз до рапидографа – считаные сантиметры. Проработав часок в такой позе, он сдавался, утыкался носом в стол или закрывал лицо руками и стонал. Перерыв на кофе он проводил, рухнув головой на стол, точно убитый, зажав в кулаке пластиковые авиационные очки.
При первом знакомстве с Дениз Дон Армор, глядя в сторону, еле-еле пожал ей руку. Работая в дальнем конце помещения, она слышала, как Дон что-то бормочет вполголоса и мужчины рядом с ним смеются, но, едва она подходила ближе, Дон замолкал и только яростно фыркал у себя за столом. Дениз он напоминал «умников», что в классе сидели на задних партах.
Однажды в июле, зайдя в туалет, она услышала снаружи голоса Армора и Ламара – эти двое стояли у питьевого фонтанчика. Ламар ополаскивал чашки из-под кофе. Став у двери, Дениз прислушалась.
– Помнишь, мы-то считали трудоголиком старину Алана? – сказал Ламар.
– Надо отдать должное Джамборетсу, – откликнулся Дон Армор, – смотреть на него было куда приятней.
– Хи-хи!
– Поди-ка поработай, когда красуля, не хуже Алана Джамборетса, разгуливает рядом в коротенькой юбочке.
– Алан собой хорош, что правда, то правда.
Послышался стон.
– Богом клянусь, Ламар, – сказал Дон Армор, – я жалобу подам в охрану труда. Это жестокое и необычное наказание. Ты видел ее юбчонку?
– Видел-видел. Давай потише.
