Александра Маринина - Ад
— Извини, — виновато пробормотал Ворон, — но мне было важно поговорить с тобой насчет того, что лучше: любить и потерять или не терять, но и не любить. Меня этот вопрос мучает. Мне хочется для людей душевного покоя и счастья, а что-то никак не получается. Какие-то у них законы жизни такие мудреные, что я не могу к ним приспособиться. Видишь, я хотел, как лучше для Лели, а теперь выходит, что так было бы только хуже, хотя ты меня уверяешь, что было бы хорошо. Я запутался, — удрученно признался он. — Наверное, я тоже в людях ничего не понимаю.
— Ну и не страшно, — успокоил друга Камень. — Мы с тобой не люди, мы — Вечные, поэтому совершенно естественно, что мы чего-то не понимаем. Вон люди тоже мало что понимают в жизни пчел и дельфинов, столько столетий изучают — и все разобраться до конца не могут. Мы с тобой друг друга-то не всегда понимаем, хотя вроде бы одинаковые, и люди друг друга не понимают. Не комплексуй. Давай лучше дальше смотреть.
* * *Николай Дмитриевич Головин очень болезненно реагировал на информацию о террористических актах. И не только потому, что беспокоился за свою семью. Сам факт проявлений терроризма на территории России вызывал в нем гнев и ярость.
— В наше время это было невозможно! — восклицал он. — В наше время все жили в мире и согласии и никому даже в голову не приходило пытаться решать политические проблемы, убивая ни в чем не повинных людей. Вот до чего довели ваши демократические реформы! Трупы, кровь, слезы, страдания — вот ваша цена за так называемый суверенитет и свободу. Лично мне такая свобода не нужна, если за нее приходится платить чужими жизнями.
Люба, Родислав и Тамара пытались объяснить генералу, что терроризм — проблема не только российская, она остро стоит во всем мире — такое нынче время, но он ничего не хотел слушать, ругал демократов и хватался за сердце каждый раз, когда гремел очередной взрыв, устроенный террористами.
Во время событий в театральном центре на Дубровке он не отходил от телевизора, даже спать не ложился, ловя каждую крупицу новой информации, пил лекарства, и дважды Тамаре пришлось вызывать для отца «Скорую». А когда все закончилось, Николая Дмитриевича госпитализировали с тяжелейшим сердечным приступом.
Он остро переживал и взрывы жилых домов на улице Гурьянова и Каширском шоссе, и теракты на Пушкинской площади и в метро, и гибель людей во время рок-фестиваля «Крылья» в Тушине, у гостиницы «Националь» и у «Макдоналдса» на Юго-Западе Москвы, а также на автобусной остановке на Каширском шоссе. Но август и сентябрь 2004 года дались генерал-лейтенанту Головину тяжелее всего. Не успела страна прийти в себя от катастроф двух самолетов, как взрыв у станции метро «Рижская» принес новые жертвы. И снова заговорили о террористке-смертнице, которая якобы даже оказалась родной сестрой одной из шахидок, по вине которой взорвался самолет, летевший в Волгоград.
— Это немыслимо, — сокрушался Николай Дмитриевич. — Милиция и ФСБ совершенно утратили квалификацию! Установлена личность смертницы — и никто не проверил ее связи на территории России, и никто не выявил, что ее родная сестра находится в столице. Я не понимаю, как это могло случиться! Я не понимаю, как уровень профессионализма мог упасть так низко! Что происходит, Родька? Может, хоть ты мне скажешь?
Родислав подавленно молчал и ничего не отвечал. Да и что он мог ответить? Он уже больше десяти лет не служил в МВД. Кроме того, от взрыва у метро «Рижская» пострадали жена и дочь его сотрудника, которые приехали накануне начала учебного года в универмаг «Крестовский» за покупками. Весь фасад универмага теперь стоял без стекол, из стен торчали куски арматуры, стекол не было даже в тех витринах, которые находились с другой стороны от вестибюля метро. Жена и дочь сотрудника лежали в больнице в тяжелом состоянии, и Бегорский потребовал, чтобы Родислав организовал самую лучшую медицинскую помощь за счет компании и лично за всем проследил. Для Родислава поручение оказалось тягостным во второй его части: он мог организовать все, что угодно, но больниц он боялся и ходить в них не любил. Обычно посещением стационаров вместо него занималась Люба, она и к Николаше ходила, и к старухе Кемарской, и к Геннадию, и к Николаю Дмитриевичу, когда он лежал в госпитале после «Норд-Оста», помогла она и в этот раз.
Ночь с 31 августа на 1 сентября Люба провела неспокойно, она тревожилась за отца, который, по словам Тамары, весь день следил за новостями о взрыве, переживал, злился на бывших коллег и их «смежников» и жаловался на сердце. Она четко договорилась с сестрой, что, если что случится и отцу станет хуже, Тамара тут же перезвонит, но все равно на душе было тяжело, и Люба несколько раз бралась за телефонную трубку, чтобы позвонить и спросить, как папа, но вовремя себя одергивала: люди спят, а она собирается их разбудить только для того, чтобы они сказали, что все в порядке. Потому что если бы что-то было не в порядке, Тамара позвонила бы, она ведь обещала.
Утром 1 сентября, в среду, Люба уже успела не только доехать до работы, но и просмотреть почту, когда на страну обрушился новый удар: в Беслане, в Северной Осетии, пятнадцать боевиков захватили школу, погибли охранявшие школу милиционеры, количество заложников пока не установлено, но, по предварительным оценкам, оно может быть от 200 до 600 человек. Люба тут же кинулась звонить сестре, которая в тот день не работала.
— Тома, новый теракт, в Беслане. Присмотри за отцом. Не включай телевизор, и радио тоже выключи, — торопливо проговорила она.
— Поздно, — грустно откликнулась Тамара. — Он уже знает. У нас со вчерашнего дня ни радио, ни телевизор не выключаются.
— И как он?
— Пока держится. Но если новости будут тяжелыми, то я ни за что поручиться не могу.
Люба услышала глуховатый голос отца рядом с телефонной трубкой, и тут же раздался голос Тамары:
— Папа, не дергай ее, она на работе.
— Дай мне трубку! Любочка, мне нужен Интернет.
Люба ушам своим не поверила.
— Что тебе нужно?
— Интернет. Почему у нас до сих пор нет компьютера и Интернета? Почему мы с Тамарой должны жить, как в каменном веке? — сердито заговорил Головин. — Я не могу узнавать новости из телевизора, я не желаю ждать, пока они соизволят мне что-то сообщить, я хочу получать информацию немедленно, по мере ее появления. Если бы у нас был Интернет, сейчас бы Томочка села за компьютер, и мы бы все сразу узнавали.
У Любы голова пошла кругом. Что он узнавал бы? Какую информацию? Какая ему разница, узнает он обо всем немедленно или спустя полчаса, когда будет очередной выпуск новостей? Он же не Президент и не премьер-министр, которые должны постоянно держать руку на пульсе, чтобы принимать быстрые решения и адекватно реагировать на постоянно меняющуюся ситуацию, он — восьмидесятивосьмилетний пенсионер, генерал-лейтенант в отставке. Неужели это проявление типично мужского начала: стремления к информации, которое равнозначно стремлению к власти? В таком-то возрасте!
