Пётр Самотарж - Одиночество зверя
— Ты же президент!
— Вот именно, только президент. Я не принимаю законы, в том числе о бюджетах.
— А кто их принимает?
— Правительство готовит проект, а парламент его обсуждает и принимает.
— И ты не оказываешь никакого влияния?
— Могу, но только неофициально.
— Но администрация президента сотрудничает с правительством, хотя бы для определения основных направлений очередного бюджета?
— Я обсуждаю с Покровским примерные очертания.
— Но ты же выступаешь с посланиями о положении страны, отмечаешь проблемы и намечаешь пути решения! Куда же тебе без правительства?
— Никуда. Но подменить его администрацией президента тоже невозможно. Я могу думать, что мне угодно, но, как ты понимаешь, при подготовке бюджета никогда не возникает вопрос, куда деть лишние деньги, которые не получилось впихнуть ни в одну статью. Наоборот, всегда стоит вопрос, откуда взять деньги на удовлетворение самых необходимых нужд.
— И спасение человечества к ним не относится?
— Моё мнение не находит поддержки.
— Но ты же президент!
— Опять ты о том же. О чём я тебе сейчас говорил?
— О чём ты мне говорил?
— Президент — не царь и бог. Или ты за монархию?
— Я не за монархию, просто хочу понять: ты никак не можешь повлиять на политику государства?
— Почему сразу «никак»? Зачем бросаться в крайности. Ты ведь юрист, Конституцию должна знать.
— Я её знаю, и что?
— Закон о президенте тоже знаешь?
— Тоже. Имею некоторое представление.
— Президент где-нибудь назван всемогущим? Я имею в виду не в газетах, а в законодательстве?
— Не назван, но причём здесь название. Ты ведь назначаешь премьер-министра, разве нет?
— Назначаю.
— Назначение силовых министров тоже в твоём ведении, так?
— Так.
— Значит, ты имеешь законное право назначить на ключевые должности правительства своих людей, правильно?
— Премьер-министра должна утвердить Дума, а генерального прокурора — Совет Федерации. Ты рассуждаешь не как юрист, а как бабушка у подъезда, даже слышать странно.
— Ничего странного. С каких пор необходимость парламентского утверждения кандидатуры премьера стала представлять проблему для президента?
— С девяносто первого года. А ты не заметила? Ельцин своих премьеров продавливал в основном через придуманный им институт исполняющих обязанности, но стоит только какому-нибудь одному человеку опротестовать очередной подобный шаг президента в Конституционном суде, и порочная практика прекратится. На худой конец, от парламента потребуются только пара правок в тексте законов о правительстве и, может быть, о президенте, после чего глава государства окончательно упрётся в правительство парламентского большинства.
— Но ведь не упёрся пока?
— Почему не упёрся? Я не могу ничего приказать фракции Единой России в Думе.
— Но можешь назначить исполняющего обязанности премьер-министра.
— Вместо Покровского?
— Вместо Покровского.
— Как ты себе это представляешь?
— Очень просто, тебе нужно только подписать соответствующий указ.
— А если на следующий день против меня будет начата процедура импичмента?
— С какой стати?
— С такой, что закон требует утверждения кандидатуры премьер-министра нижней палатой парламента.
— То есть, тебе не только Единая Россия не подчиняется, но и генеральный прокурор и Верховный суд, раз ты боишься импичмента?
— А ты думаешь, они мне подчиняются?
— Де-юре — нет.
— Де-факто — тоже.
— Хочешь сказать, у нас в стране воцарилась демократия?
— А ты думаешь иначе?
— Разумеется. Думаю, прогресс по сравнению с советскими временами есть, но полное торжество народовластия пока не наступило.
— А ты можешь сказать, какие изменения существующих реалий убедят тебя в обратном?
— Если говорить о моей профессии, меня вполне устроил бы независимый некоррумпированный суд и вменяемая законодательная база. Но вряд ли можно реформировать страну по частям, поэтому от политического режима никуда не уйдёшь. Тем более, именно политические институты могут повлиять на систему правосудия.
— И что же с политическим режимом?
— Главным итогом успешного реформирования я бы сочла систему государственного устройства, в которой политики боятся избирателей, а не вышестоящего начальства.
— И эти политики кратно поднимут пенсии и пособия, во столько же раз снизят цены и скрутят в бараний рог крупные корпорации?
— Почему?
— Потому что большинство избирателей хочет именно этого.
— Но ведь большинство избирателей уже давно поддерживает Единую Россию, хотя та ничего подобного не делает.
— Они её поддерживают, поскольку считают все остальные партии ещё хуже. Кстати, не такое уж и большинство — чуть больше половины в среднем по стране, в отдельных областях — намного меньше. Якобы ужасную правящую партию, которая якобы подавляет оппозицию и угнетает народ, поддерживает около половины избирателей, а остальные голосуют за другие партии. Ты согласна?
— Согласна, ну и что?
— Какие же ещё доказательства тебе нужны? Я не собираюсь доказывать, будто Россия стала мировым оплотом демократии, но называть её автократическим режимом просто некорректно!
— Тогда у меня к тебе прямой вопрос. Только отвечай тоже прямо, не виляй. Договорились?
— Договорились.
— Каков, по-твоему, был бы уровень электоральной поддержки Единой России и особенно лично Покровского, если бы федеральные телевизионные каналы не контролировались его же собственной администрацией?
Саранцев замолчал и некоторое время смотрел на Корсунскую, пытаясь увидеть на её лице признаки улыбки или другие появления несерьёзности. Солидная образованная женщина, а рассуждает, как восторжённые молокососы на демонстрациях.
— Тогда у меня встречный вопрос: где сейчас была бы вся нынешняя самоотверженная оппозиция, если бы не Покровский? Ты думаешь, во власти?
— Сомневаюсь.
— Молодец, а то бы я усомнился в твоём психическом здоровье. Они живы, на свободе, не в подполье и не в эмиграции благодаря генералу, но не считают нужным даже «спасибо» из себя выдавить. Кто победит на свободных выборах со свободной прессой, когда все мало-мальски заметные деятели окажутся облиты помоями с ног до головы? Леваки и националисты всех сортов, а процентов семьдесят избирателей нашлют чуму на оба дома и просто не пойдут голосовать — ввиду отсутствия достойных кандидатов. Экономика рухнет, страна расползётся по швам, либералов станут вешать на фонарях. Неужели опыта семнадцатого года вам не достаточно для осознания проблемы? Покровский сейчас — едва ли не единственный барьер между обозлённым народом и крупным бизнесом.
— Положим, коммунальные и транспортные тарифы растут старанием государства, а не крупного бизнеса.
— Их официально объясняют ростом цен на энергоносители и сырьё. И вообще, кому какое дело до реальных причин, главное — найти козла отпущения. В любом случае, Покровский вполне успешно сдерживает социальное недовольство. До некоторых пор, кстати, и таким эффективным способом, как реальное повышение уровня жизни в стране. Когда либералы спрашивают, куда делось море нефтедолларов, пришедших в страну за годы правления Покровского, они только доказывают, что, либо не имеют ни малейшего представления о положении страны, либо сознательно занимаются диффамацией. Средний уровень реальных доходов при Покровском вырос раз в десять.
— Пока кризис не разразился.
— Да, пока кризис не разразился. Но и сейчас реальные доходы населения многократно превышают уровень девяностых годов.
— Так и нефть с девяностых годов на мировых рынках изрядно подорожала.
— Разве кто-нибудь отрицает зависимость России от нефтегазовых доходов? Ты скажи, где и когда я или Покровский делали публичные заявления обратного содержания?
— Может, и не делали, но как теперь вылезать из создавшегося тупика?
— Трудно, но можно. И политический разлад в обществе именно сейчас совершенно не нужен. В Швеции социал-демократы, а в Японии либерал-демократы в кризисные периоды истории бессменно находились у власти по несколько десятилетий.
— Видимо, сумели консолидировать вокруг себя общество.
— Вот и Единая Россия консолидирует.
— С чего ты взял? Мне кажется, у тебя в принципе превратное представление о народе.
— В чём же оно проявляется?
— Ты же сам сказал: свободные выборы приведут к катастрофе. Если ты так боишься собственных избирателей, зачем вообще занимаешь своё нынешнее место?
— А как ты вообще представляешь свободные выборы? До сих пор вся оппозиция вместе взятая так и не удосужилась предъявить достаточные доказательства массовых фальсификаций при подсчёте голосов, ведущих к кардинальному изменению результатов в масштабе страны. Злоупотребления, конечно, есть, но, как они ни тужились, смогли выявить только считанные проценты избирательных участков, где махинации удались. Случались несколько раз крупные истории в регионах, через суд результаты отменялись, но всё равно — их размер не давал возможности повлиять на общий расклад сил в целом по стране. Покровский и я не участвовали в теледебатах, но это не является ужасным свидетельством диктатуры. В США республиканцы и демократы дебатируют исключительно друг с другом, только в девяносто втором году Росс Перо стал третьим, но он к тому времени имел значимую поддержку избирателей. В американских избирательных бюллетенях обычно указываются больше десятка кандидатов от разных партий, но какая-нибудь социалистическая рабочая или либертарианская партия в ходе предвыборной кампании упоминается на телевидении не чаще, чем в наших кампаниях — представители пресловутой внесистемной оппозиции. Они не хотят или действительно не могут понять простую истину: в России либералы — такие же маргиналы, как в США — социалисты или нацисты. А возможно — понимают, но не хотят принять.
