Пол Скотт - Жемчужина в короне
В общем, в Бибигхаре мы застряли прочно, и уже стало темнеть. Чай мы пропустили, а мне к семи надо было поспеть домой и переодеться к обеду, потому что Лили пригласила судью Менена с женой отметить возвращение миссис Менен из больницы. Я продрогла, меня стало знобить. Хотелось, чтобы он согрел меня. Англичанин на его месте уж наверняка примостился бы поближе, а мы все сидели на расстоянии двух футов друг от друга. Я стала нервничать. Очень хотелось взять его руку и прижаться к ней щекой.
* * *В тот вечер, когда мы вышли из Бибигхара после того, как спасались там от дождя, у меня было такое чувство, точно мы поссорились, хотя никакой ссоры не было. И опять я подумала: нет, так не годится, не годится, так ничего не выйдет. Он проводил меня домой, и, хотя это было под воскресенье, ни он, ни я не заговорили о следующей встрече. Я вернулась за несколько минут до Лили и уже залезла в ванну, когда услышала, как она с площадки зовет Раджу. Такой знакомый, домашний голос, я так обрадовалась, будто сто лет его не слышала. Гари я после этого не видела больше недели. Два вечера за это время провела в клубе — один раз с Роналдом, другой с нашей компанией, а остальные вечера с Лили. Но все время думала о Гари, хотела его увидеть и ничего для этого не предпринимала. Все равно как в детстве: сидишь, бывало, на пляже, смотришь на море — и хочется войти в воду, и страшно. Обещаешь себе, вот уйдет это облако, выглянет солнце, тогда войду в воду. И облако уходит, и солнце уже светит тепло и ласково, а море все пугает холодом.
Я внушала себе: плохо то, что мы исчерпали все места, куда можно пойти без риска, что на нас будут пялиться, что возникнет щекотливая ситуация. В клубе женщины, уже не скрываясь, отворачивались от меня. Я все думала, где же еще можно спрятаться, и так набрела на мысль о храме Тирупати.
Я спросила тетю Лили, пускают ли туда англичан. Она сказала, что понятия не имеет, никто, наверно, этим и не интересовался, ведь туристы в Майапуре не бывают и храм не знаменитый, но можно спросить у кого-нибудь из преподавателей Средней школы или Технического колледжа — уж если кто из англичан там побывал, так, скорее всего, учитель либо человек, изучающий индийское искусство и культуру. Я сказала, пусть не беспокоится, я спрошу Гари. Она сказала, да, можно, наверно, и так, и по выражению ее лица я поняла, что она готова углубиться в проблему, связанную с Гари, так что поспешила переменить разговор, стала рассказывать ей, как прошел день в больнице.
Я написала Гари письмо, всего несколько слов: «Мне бы очень хотелось побывать в храме Тирупати. Нельзя ли нам как-нибудь пойти туда вместе? Лучше вечером, потому что при искусственном освещении такие места всегда выглядят эффектнее».
Дня через два он позвонил мне из редакции. У тети Шалини телефона не было. Он застал меня перед самым уходом в больницу и сказал, что, если мне правда хочется туда пойти, он спросит дядюшку. Дядюшка его из тех людей, которые платят много денег жрецам в надежде купить себе праведность, обретать которую иным способом им некогда. Так, во всяком случае, объяснил это Гари. Я сказала, что пойти мне правда хочется, и, если он это устроит в субботу вечером, можно бы сперва спокойно пообедать у нас, а вернувшись, послушать пластинки. Голос его звучал холодновато. Я подумала, что, может, зря попросила его сводить меня в храм. Но все же мы ориентировочно сговорились на следующую субботу, когда Лили, я знала, будет играть в бридж. О более близкой встрече ничего не было сказано, но я думала, что он, может быть, зайдет во вторник в Святилище. Он не зашел и не давал о себе знать до пятницы вечером.
За это время я встретила в клубе Роналда и пообедала с ним там. Он отвез меня домой и по дороге пригласил пообедать у него в субботу. Я сказала, что не могу, потому что надеюсь в субботу попасть в храм. Когда он затормозил перед нашим домом, на крыльце никого не было. Раджу куда-то испарился. Но Роналд не вышел из машины открыть мне дверцу, а только спросил: «Кто вас туда поведет, мистер Кумар?» Я сказала, что да, и тогда он выложил все, что, по его словам, уже давно хотел мне сказать, — что о моей дружбе с индийцем идут разговоры, и это всегда небезопасно, а в такое время тем более, особенно если у человека «неважная репутация» и он «пытается спекулировать на том, что какое-то время прожил в Англии», и воображает, что от этого сам стал англичанином.
* * *И дальше Роналд сказал: «Вы знаете, как я к вам отношусь. Поэтому я до сих пор не говорил ничего. Но мой долг — предостеречь вас от этого общения с мистером Кумаром».
Вот тут-то я рассмеялась и сказала: «Да не изображайте вы из себя полисмена!»
Он сказал: «А между прочим, это отчасти касается и полиции. Он одно время был на подозрении, оно и сейчас не снято, но вы, надо полагать, все это знаете».
Я сказала, что ничего такого не знаю и знать не хочу, я познакомилась с Гари в доме Макгрегора, и, раз Лили считает, что его можно пригласить в гости, для меня этого вполне достаточно. Сказала, что не желаю выслушивать наставления насчет того, с кем мне можно дружить, а с кем нет, и мне лично все равно, какого цвета у человека кожа, — а люди лезут в бутылку только оттого, что у Гари темная кожа, что он индиец.
Роналд сказал: «И кто только выдумал эту чушь, будто цвет кожи ничего не значит. Очень даже значит, черт возьми! Это основа основ».
Я стала вылезать из машины. Он попробовал удержать меня, схватил за руку, сказал: «Я плохо это выразил. Но молчать не могу. Даже мысль об этом мне глубоко противна».
Почему-то мне стало его жалко. Может, из-за его честности. Какой-то детской. Как у ребенка, который весь сосредоточен в себе. Мы называем это наивностью. Но это еще и невежество, и жестокость. Я сказала: «Не сердитесь, Роналд. Я понимаю».
Он выпустил мою руку, точно обжегся. Я захлопнула дверцу и сказала: «Спасибо за обед и что довезли до дому», но почувствовала, что не нужно было это говорить, а что еще сказать — не знала. Он уехал, а я вошла в дом.
* * *В пятницу вечером Гари прислал мне записку, в которой сообщал, что нам разрешено посетить храм завтра вечером, от 9.30 до 10.30, и я с тем же посыльным отправила ему ответ, что жду его в 7.30, а обед будет в 8.
Настала суббота, и он явился минута в минуту, словно хотел замолить прошлые грехи. Он нанял велорикшу, поэтому, наверно, и поспел вовремя, но я усмотрела в этом еще и желание подчеркнуть разницу между его жизнью и моей. И эта разница стала как бы лейтмотивом всего вечера. Он нарочно старался меня отвадить. Я это точно знаю. Он опять закурил — дешевые индийские папиросы, не «бири», но очень вонючие и невкусные. Я попробовала одну, но тут же бросила и курила свои. Еще он привез пластинки, сказал, что это мне подарок. Я хотела сразу их проиграть, но он сказал: нет, это когда вернемся из храма, и посмотрел на часы. Было только без четверти восемь, но он сказал, что пора бы и за стол. Я спросила: «А еще стаканчик?» Он отказался, но выразил готовность подождать, пока я допью, хотя было видно, что ему и ждать неохота, и я сказала Раджу, чтобы он сказал повару, что можно подавать обед, и мы пошли в столовую. Там он стал ворчать, что вентилятор крутится слишком быстро. Я велела Раджу сбавить обороты. Стало очень жарко. Когда подали еду, он не взял вилку, а стал подбирать подливку кусками чаппати. Я последовала его примеру. Он крикнул Раджу: «Бой, воды», и я чуть не поперхнулась от смеха, потому что вспомнила, как мы с тобой обедали в Дели и за соседним столиком сидела богатая индийская семья и как меня поразило, до чего грубо отец семейства обращался к официанту — «Бой, того. Бой, сего». Но ты мне объяснила, что это точный перевод их сахибского «пани лао». Я решила, что Гари затеял какую-то игру, имитирует индийских буржуа, может быть, выпил дома? Пальцы и губы у нас были все перемазаны жиром. Раджу — он все подмечал, хотя ничего и не понял, — принес нам салфетки и миски с теплой водой, и мы умылись. Я так и ждала, что Гари сейчас срыгнет и потребует зубочистку. Имитация была по-своему превосходная. Обычно он улыбался Раджу, но тут, если не считать этих отрывочных приказаний, будто и не замечал его присутствия. И я ломала себе голову — кто у кого перенял эту манеру, индийцы у англичан или англичане у индийцев, а может, это повелось с тех времен, когда слуг нигде не считали за людей, а в Империи этот обычай поддерживают только белые сахибы и их жены да еще современные индийцы, желающие показать, что и они не хуже.
И Гари, кроме всего прочего, изображал вот такого индийца, с виду очень вежливого, а по сути — самодура и эгоиста, который всем распоряжается, а на других ему плевать — прервал предобеденную выпивку, раньше времени уселся за стол, а теперь хочет раньше времени ехать в храм, но тут вышло наоборот, потому что в последнюю минуту он сказал, что лучше, пожалуй, сперва послушать пластинки, которые он купил, — это, мол, создаст нужное настроение — забавная перекличка с той танцевальной пластинкой, но я, заметив это, сразу насторожилась, почувствовав, что сейчас-то настроение у Гари не веселое, а скорее язвительное.
