Лидия Гуардо - Исповедь. Пленница своего отца
Старушка раскраснелась, ее волосы свисали слева и справа от лица, как истертые половые тряпки. Она начала срывать с меня одежду и бросать ее на пол, залитый водой. Мне стало очень страшно, но она держала меня так крепко, что я не смогла бы вырваться и убежать.
— Ты сейчас примешь ванну — да-да, примешь ванну, — и я помою тебя. Я доберусь до твоих самых труднодоступных уголков!
Она схватила меня поперек тела и, поскольку моя кожа стала скользкой от пара, сжала так, что я уже не могла дышать.
Затем Старушка опустила меня в ванну.
В первое мгновение я ничего не почувствовала — мне только показалось, что вода такая же холодная, как промокшая от дождя одежда. Затем вдруг стало очень больно. Я закричала, и в рот стал проникать вездесущий пар.
Вода в ванне была горячей, как кипяток.
Я, наверное, потеряла сознание, потому что не помню, что происходило потом.
Когда я пришла в себя, то первым делом посмотрела на свои ноги и живот. Они были багрово-красными. От кожи кое-где отслоились частички и теперь плавали на поверхности воды. Мне было так плохо, что я не могла даже говорить.
— Смотри, это отстает грязь. Ты такая нечистоплотная, что грязь въелась в твою кожу!
Старушка схватила щетку и принялась изо всех сил тереть мои ноги, отдирая пласты кожи. На них виднелась кровь, которая, попадая в воду, расплывалась в разные стороны красноватыми пятнышками. Старушка схватила с полки над умывальником какой-то флакон и вылила все его содержимое на мой живот, продолжая тереть меня щеткой. У меня сильно защипало между ног: горячая вода обжигала половые губы.
— Вот увидишь, какой я тебя сделаю чистой, маленькая дрянь!
Она говорила это не мне — она прошипела это сквозь зубы как бы самой себе.
Старушка частенько произносила точно такие же слова, когда мыла посуду или чистила столовые приборы. Она делала это сильными решительными движениями, добираясь даже до самых труднодоступных уголков.
Мне вдруг стало холодно. Очень холодно. Я почувствовала сильную боль в нижней части туловища и теперь думала только о том, как бы мне избавиться от этой боли, едва не сводившей меня с ума.
Дверь в ванную вдруг резко распахнулась, и в нее заглянул Старик.
Он тут же начал орать:
— Что ты делаешь, Люсьен? О боже, что ты тут творишь…
Он отпихнул Старушку в сторону и посмотрел на меня.
Я всхлипывала и дрожала. Мне еще никогда не было так плохо, как в тот момент: я не могла пошевелить не то что рукой или ногой, но даже губами. Возникло ощущение, что меня прокалывают раскаленными докрасна иголками и что каждый удар моего сердца отдается болью во всем теле.
В ванной было так много пара, что мне казалось, я нахожусь под водой. У меня хватало сил лишь на то, чтобы делать небольшие вдохи, и вдыхаемый мною воздух обжигал мне легкие.
— Черт бы тебя побрал… Черт бы тебя побрал, ты, похоже, рехнулась…
Я так обрадовалась тому, что он пришел, что больше не чувствовала боли. Мне даже удалось протянуть к нему руки.
Старик взял большое полотенце и укутал меня, а затем вытащил из воды. Ткань натирала кожу, мне снова стало очень больно, и я вскрикнула.
Он вынес меня из ванной, и я опять смогла нормально дышать.
Я не слишком хорошо помню, что произошло потом.
Я сильно дрожала. Он положил меня на кровать. Я представляла собой сплошную свежую рану. Он вышел из комнаты, сказав: «Не шевелись».
Вскоре Старик вернулся, неся в руке бутылку растительного масла.
Того масла, которое использовалось для приготовления салата.
Он начал смазывать мне ноги. У меня не хватало смелости на них посмотреть, я уже видела, что они похожи на куски мяса — сплошь красные, с содранной кожей. Поначалу от масла стало лучше — ощущение жжения потихоньку исчезало.
Однако затем оно появилось снова и стало даже более мучительным, чем раньше.
Я не могла больше сдерживаться и начала громко стонать.
Тогда Старик сказал: «Черт возьми, придется вызвать скорую помощь!»
Он вышел из комнаты, а я, видимо, потеряла сознание, потому что ничего больше не помню.
Когда я очнулась, вокруг меня сидели какие-то люди. Я увидела, что нахожусь в машине скорой помощи. На лицо была надета дыхательная маска. Мне показалось, что меня разрезали на две части, потому что я не чувствовала нижней половины тела.
Надо мной наклонилась какая-то женщина.
Я услышала голос Старика:
— Это был несчастный случай. Вода оказалась слишком горячей! Это был несчастный случай!
Я снова впала в забытье.
Когда я пришла в себя, то увидела, что нахожусь в больничной палате. Я не могла даже чуточку пошевелиться. Мне по-прежнему было больно, но боль была уже не такой сильной, как раньше. Я лежала внутри какого-то желоба, а прямо передо мной высилась, словно белая гора, натянутая вертикально простыня.
Я покосилась глазами сначала в одну сторону, затем в другую. Сперва мне показалось, что я умерла и меня поместили то ли в огромный холодильник, то ли в какой-то кокон, зависший в пространстве. Затем я почувствовала удары своего сердца и поняла, что все еще жива.
Начиная с того дня Старик почти все время находился возле меня.
Расположившись у изголовья моего ложа, словно огромный и злой сторожевой пес, он поругивал медсестер, дружески болтал с санитарами-носильщиками и расспрашивал врачей, неизменно повторяя им одно и тоже.
— Это был несчастный случай, — говорил он, — и виновато в нем управление социального жилья. У них там черт знает что творится с подачей горячей воды, и она вдруг стала кипятком, когда моя дочь принимала ванну. Я подам на них жалобу! Посмотрите, в каком она оказалась состоянии! У нее на коже теперь навсегда останутся шрамы! Вот ведь негодяи, они мне за это заплатят! И дорого заплатят!
Моего мнения по этому поводу никто не спрашивал, а когда кто-то все же попытался со мной заговорить, Старик его тут же перебил:
— Может, оставите ее в покое, а? Вы что, не видите, что у нее ожоги третьей степени? Дайте ей возможность отдохнуть, уйдите отсюда!
Меня разместили в отделении реанимации. Те, кто ко мне приходил, были в просторных халатах и с марлевыми повязками на лице. Я чувствовала себя очень плохо, особенно когда мне меняли повязки.
Этот процесс представлял собой довольно длительную процедуру, и я приходила в ужас, когда утром и во второй половине дня ко мне подходили, чтобы сделать это. Мое тело само по себе начинало извиваться, а сердце — бешено колотиться. Несмотря на успокоительные средства, благодаря которым почти все время спала, я испытывала сильнейшие страдания.
