Сюзанна Кейсен - Прерванная жизнь
Посему, когда мы со свитой медсестер направлялись в кафе-мороженое Бэйли на Площадь Уэверли, структура атомов нашей молекулы была гораздо сложнее, чем это могло показаться инженерским женам, сидящим за окнами с чашечками кофе и вежливо притворяющимся, что нас не видят.
С нами не было Лизы. После третьего побега Лиза никогда уже не вышла за систему «один на один». Система «один на один» относилась так же и к Полли, но не затем, чтобы поддерживать над нею надзор, но лишь для того, чтобы гарантировать ей чувство безопасности. Полли охотно с этим соглашалась. Я с Джорджиной должны были ходить в группе, но, поскольку кроме нас мало кто относился к привилегии группы, мы, собственно, подчинялись системе «один на двоих». Подобной системе подчинялись еще Цинтия и девушка Мартиана, в связи с чем можно было бы подумать, будто бы я с Джорджиной шизануты в той же самой степени, что и они. Но это было неправдой, и иногда даже неприятно обижало нас. У Дэзи была привилегия полностью открытого пространства, как на территории больницы, так и вне ее. Никто из нас так и не смог понять: почему.
Шесть пациенток, три медсестры.
Это была десяти– или же пятнадцатиминутная прогулка вниз по склону холма, вдоль ряда розовых кустов и величественных деревьев нашей прелестной больницы. По мере удаления от отделения медсестры все сильнее начинали нервничать. К тому моменту, когда мы уже добирались до улицы, они молча стискивали губы и окружали нас тесным кольцом, приняв мину вечного безразличия, означавшую приблизительно следующее: «Я вовсе даже и не медсестра, эскортирующая шестерых лунатичек в кафе-мороженое Бэйли».
Но ведь они были такими медсестрами, а мы были теми самыми шестерыми лунатичками, поэтому мы и вели себя как лунатички.
Нет, мы не творили чего-то особенного. Совсем наоборот, каждая из нас вела себя точно то же и делала то же самое, что и в отделении; плакала, жаловалась, погыркивала или презрительно бурчала себе под нос. Дэзи раздавала всем пинки, а Джорджина всем жаловалась на то, что она вовсе и не шизанутая как Цинтия и девушка Мартиана.
– Ведите себя нормально, – все время напоминали нам медсестры.
Иногда, пытаясь нас успокоить, они щипались или, словно Дэзи, пихали локтями под ребра. Мы вовсе не протестовали, а они не сердились на то, что мы остаемся самими собой. В конце концов, только это у нас и оставалось: правда. И медсестры прекрасно об этом знали.
МОРОЖЕНОЕ
Был чудный весенний день. Подобные дни приносят людям надежду: приятный ветерок, в воздухе тонкие запахи, бьющие от теплой земли. Самоубийственная аура. Неделю тому назад Дэзи покончила с собой. Скорее всего кто-то посчитал, что нам следует немного развеяться. Без Дэзи наша численность уменьшилась: пять пациенток на три медсестры.
Мы направлялись вниз по склону холма, проходили мимо магнолий, уже постепенно теряющих свои цветки, на которых розовость переходила в коричневатую гниль на концах лепестков. Мы прошли мимо засохших нарциссов, затем рядом с лавровыми деревцами с липкими листьями, которые могли украсить наши виски или же отравить нас. В тот день медсестры были на улице не такими нервными, как обычно. Возможно это весенняя горячка вызвала то, что они проявляли больше беззаботности, а может просто почувствовали себя уверенней в связи с улучшившимися количественными пропорциями.
Полы в кафе-мороженом Бэйли вызывали во мне уже известное беспокойство. Они представляли собой черно-белый шахматный узор, сложенный из крупных плиток, побольше тех, которые я видела в супермаркетах. Если бы я всматривалась исключительно в белые плитки, все, возможно, было бы и не так плохо; только ведь нельзя было не видеть других – черных. Этот контраст мне дико мешал. В кафе-мороженом Бэйли я всегда чувствовала раздражение. Полы говорили мне: «да», «нет», «то», «это», «вверх», «вниз», «день», «ночь» – то есть, выражала все сомнения и противоположности, которые в самой жизни были совершенно невыносимыми, так что не было необходимости акцентировать еще и на полу.
Нас обслуживал какой-то новый паренек. К стойке мы подвалили всей кучей.
– Восемь порций в вафельных стаканчиках, – сделала заказ одна из медсестер.
– Ну конечно, пожалуйста, – ответил паренек, беря стаканчики. У него было симпатичная, прыщеватая мордашка.
Понадобилось какое-то время, пока все не выбрали себе мороженое с любимым вкусом. Это всегда забирало массу времени.
– Мятное на палочке, – потребовала девушка Мартиана.
– Будет достаточно, если ты скажешь просто: мятное, – поправила ее Джорджина.
– Мятное на хуечке.
– Господи, да как ты можешь… – ужаснулась Джорджина.
– Мятное на пиздюшке.
На сей раз девица Мартиана получила от медсестры напоминание в форме пинка под ребра.
Больше никто не требовал мятного мороженого, наибольшим успехом пользовалось шоколадное. Но этой весной у Бэйли появилась новинка: персиковая мельба. Я заказала ее для себя.
– С орешками?[3] – спросил парнишка.
Все мы переглянулись, скорчив гримасы. Сказать ему пару теплых и ласковых? Медсестры затаили дыхание. За окошком чирикали весенние птички.
– И без орешков обойдемся, – бросила наконец Джорджина.
ПРОВЕРКА
Проверка каждые пять минут, проверка каждые пятнадцать минут, проверка каждые полчаса. Некоторые медсестры, открывая двери, громко предупреждали: «Проверка!» Щелк, поворот дверной ручки; шшш– шорох открываемой двери; «проверка!», шшш – шорох закрываемой двери; щелк – поворот дверной ручки. Проверка каждые пять минут – слишком мало времени, чтобы принять душ, выпить чашку кофе или прочесть три страницы в книжке.
Когда через несколько лет появились электронные цифровые часы, они напомнили мне те самые уходящие пятиминутки между двумя проверками. Точно таким же образом убивали они время; медленно, отрезая секунды одну за другой, выбрасывая их кратким писком в мусорную корзину, а в конце концов сообщали, что время уже истекло. Щелк, шшш, «проверка!», шшш, щелк: еще пяток минут жизни пошло коту под хвост. И следующие пять минут, проведенные в том же самом месте.
Через какое-то время меня перевели на получасовую проверку, но Джорджина оставалась на пятнадцатиминутках, посему, пока мы занимали совместную палату, перевод не играл для меня ровно никакого значения – щелк, шшш, «проверка!», шшш, щелк.
Это было одной из причин, в связи с которой мы предпочитали торчать в коридоре, напротив дежурки медсестер. Дежурной достаточно было высунуть голову и зыркнуть на нас внимательным взором, совершенно не мешая нам.
