Анна и Сергей Литвиновы - Над пропастью жизнь ярче
Встала в очередь перед окошком регистратуры. Парень, что ждал впереди, подмигнул:
– За лекарствами?
– Чего?
Вгляделась ему в лицо. Кожа на крыльях носа шелушится. В уголках рта заеды.
Отступила подальше.
Он хихикнул:
– Шарахайся, шарахайся. Скоро сама такая будешь!
Саша гневно отвернулась. Не будет она такой. Сейчас ей выдадут бумажку с волшебным словом «отрицательный». Она помчится в районную поликлинику, растолкает противных бабулек, триумфально бросит листок врачихе на стол…
Но от окошка регистратуры ее сразу повели на второй этаж. Под конвоем: впереди регистраторша, сзади охранник. Она шла по щербатой, старинной лестнице, в окно продолжало ломиться солнце, а горло, будто веревкой, стягивал страх. Душил все сильней и сильней.
А потом, когда зачитали приговор, с Сашей случилась истерика.
Настоящая, как в кино. Она визжала, пыталась разбить себе голову о стену и швырнула стакан с водой в медсестру.
Тщетно врачи, а сбежался их немалый табунчик, пытались ей объяснить, что она пока лишь инфицирована, но не больна. И что сейчас – и возможно, даже несколько ближайших лет – ей не надо будет пить никаких таблеток. Просто контролировать уровень лимфоцитов CD4+. И только если он упадет, придется принимать специальную терапию.
– Всего несколько таблеток в день, лекарства хорошо переносятся, никто ничего и замечать не будет, – разливались соловьями врачи.
На Сашу сыпались имена западных знаменитостей, кто прекрасно живет с диагнозом. Ей рассказывали про российских больных, все они, конечно, не сдались, делают карьеру, рожают детей. И вообще, заверяли доктора, скоро изобретут вакцину. И победят СПИД навсегда.
Но девушка продолжала кричать:
– Нет! Нет!
А когда удалось чуть-чуть успокоиться, прошептала сквозь слезы:
– Я грант выиграла. На учебу в Америке. Меня теперь не возьмут?
Доктора переглянулись.
– Не возьмут?! – безнадежно повторила она.
Наконец один из врачей пробормотал:
– Ну, они с дискриминацией борются. Если человек грин-карту получил – обязаны взять. Или если статус беженца есть. А студенческую визу… ее не выдают просто, когда такой диагноз. Их право.
Осознать кошмар было невозможно.
Ладно, бог с ней, с Америкой.
Но что ей теперь говорить – маме с папой? Мишке? Что будет, если в институте узнают? Или соседи?!
– Никто не узнает, если вы сами не скажете, – уверяли врачи.
Однако при этом – взяли ее на учет.
И в поликлинику по месту жительства сказали, что сообщат:
– Как иначе? С вами теперь по особым правилам надо работать.
И еще потребовали, чтобы ее половой партнер пришел. В течение недели. Сам.
– А если… у меня его нет? – Саша втянула голову в плечи.
– Найдем, – заверил доктор-мужчина.
А дама в белом халате с укором произнесла:
– Неужели вы не понимаете, что это в ваших интересах? Мы должны как можно скорее предотвратить дальнейшее развитие инфекции!
– Да плевать мне на это! – буркнула Александра.
– Вот из-за таких, как вы, СПИД и распространяется катастрофическими темпами!.. – задохнулась докторша.
Мужчина ее осадил:
– Хорош, Любовь Ивановна. Девушка и так в стрессе, не добивай.
И мягко произнес:
– Родителям, Саша, тоже придется признаться. Бытовым путем вирус не передается, но им нужно предпринимать меры предосторожности. У тебя должна быть отдельная кружка. Свои столовые приборы. Полотенца.
– Мама этого не вынесет. А отец меня просто убьет, – пробормотала Александра.
– Все так говорят, – утешил врач. – Но никто еще никого не убил. Из дома да, выгоняют. Ты тогда к нам приходи, что-нибудь придумаем.
«Сколько я походила королевой? – горько подумала Саша. – Месяц?»
А теперь она снова – ничтожество. Изгой. Навсегда.
Вместо Америки – неизлечимая, позорная болезнь.
Аппендицит понадобится вырезать – только в инфекционке. Рожать – там же.
Она теперь навечно меченая. С клеймом.
И зачем тогда жить?
* * *Саша в церковь не ходила. Но к Богу с просьбами обращалась. Перед экзаменами.
Казалось бы, что Всевышнему за дело до ее учебы?
Но ведь работало!
Саша несколько раз специально эксперименты ставила. Решала: «Предмет легкий, я вроде все выучила, не буду сегодня Бога утруждать». Но после таких слов обязательно или билет доставался самый ужасный, или препод дополнительными вопросами измучивал. Так что Саша уверилась: куда надежнее сказать ласково: «Боженька, милый, пожалуйста, помоги!»
И потом радостно бежать домой с пятеркой.
Бог делал ей добро бескорыстно, словно надежный, проверенный друг. Саша не соблюдала посты, не ходила на службы, не исповедовалась.
И сейчас, когда вся жизнь ее разом рухнула, она в первую очередь подумала о Боге.
Просить Всевышнего? Не мимоходом, но пасть Ему в ноги? Пойти наконец в храм, покаяться, причаститься? И молить, молить, чтобы излечил?
Но только врачи сказали определенно: ее болезнь – это навсегда. Никакое чудо не спасет, никакая молитва.
Даже раковая опухоль может исчезнуть – необъяснимым, чудесным образом. Но вирус ВИЧ из крови изгнать нельзя. Никак. В лучшем случае его концентрация снизится до «неопределяемого уровня». Но клеймо «ВИЧ-инфекция» на ее медицинской карте все равно будет присутствовать. Всю жизнь.
«Зато не надо гадать, отчего я умру», – мрачно думала Саша.
Иммунитет станет слабеть с каждым прожитым месяцем. Сначала она всего лишь начнет чаще простужаться. На губах будет выскакивать герпес, под глазом колоситься ячмень. Потом настанет черед болячек посерьезнее: пневмонии или гепатита. Дальше последует туберкулез – у ВИЧ-инфицированных он чаще поражает не легкие, а почки, печень, мозг. Ей предложат операцию, и, возможно, все пройдет удачно. Только через пару месяцев в организме появятся новые туберкулезные очаги…
Кому нужно подобное жалкое существование? Зачем бороться? И тем более чего-то добиваться, строить карьеру?!
Доктора, когда брали ее на учет, пытались зазвать в группу поддержки, на сеансы к психологу. Но Александра гневно отказалась. Только этого не хватало! Кто-то здоровый будет учить ее принять свою болезнь. А общаться с инфицированными вообще кошмар. «Я Эвелина, проститутка, и у меня СПИД». «Я Радик, гомосексуалист, и я горд, что мой диагноз такой же, как у Фредди Меркьюри».
Никогда и ни за что.
Стать улиткой, забиться в раковинку.
И никому пока ничего не говорить.
И даже выяснять не хотелось: откуда взялась болезнь.
Какая теперь разница, кто виноват.
