Анна Борисова - Креативщик
«Доброе утро», – чуть поклонился он.
Она охотно поздоровалась и спросила:
«Мы разве знакомы? Не припомню что-то».
«Нет, не знакомы. Но я подумал, что раз вы тут сидите, то наверняка живете в этом доме. Значит, соседи».
«Я-то живу, а вот вас в первый раз вижу. Вы с какого этажа?»
«С девятого. Из 76-й».
«Это где Валентина Сергеевна жила? Вы родственник ее? По завещанию квартиру получили? Или очередник?»
«Пожалуй, очередник, – немного подумав, ответил он. – Да, вот именно. Очередник. Вы позволите присесть? Ноги с утра не держат».
«Меня тоже. – Она засмеялась. – Но все-таки лучше, чем вечером».
«Да? А меня вечером встретите – не узнаете. Как заново родился. – Он сел. – Всю жизнь сова. Медленно просыпаюсь, с трудом засыпаю».
Старуха собеседнику обрадовалась. Она вообще была легкая, веселая, с живыми, молодыми глазами.
«Я когда-то была заводная, по несколько суток могла не ложиться. Утром жаворонок, ночью сова, спать скучно и некогда. Теперь тоже почти не сплю, но ложиться ложусь. Не поднимете».
Она снова рассмеялась, и он тоже улыбнулся.
Друг на дружку они смотрели с удовольствием, предвкушая неторопливый, аппетитный разговор.
Помолчали.
Начала дама.
«Всю жизнь смотрела, как старухи у парадной сидят, ужасалась. Думала, если выпадет одинокая старость, лучше дома буду киснуть, в стенку глядеть. Как бы не так. На стенку долго смотреть – одно грустное видишь. Лучше уж тут, где люди ходят».
«Понимаю вас. „Всюду жизнь“. Художник Ярошенко».
«Что?»
«Помните картину? Ярошенко, передвижника? Как арестанты смотрят из-за решетки на беззаботных птичек?»
«А, да. Правда, похоже. Это не про арестантов картина, а про старость. Очень верно подмечено. – Старушка одобрительно покивала. – Старость, как клетка. Сидишь в ней, смотришь на беззаботных птичек. Причем сидишь все время одна. Вы замечаете, что бабушки теперь на скамейках у парадных не сидят, как раньше? Перемерли все, что ли».
«Телевизор смотрят. Дневные сериалы», – со знанием дела пояснил старик.
«А я телевизор не смотрю. Всё не про меня и не для меня. То же самое ощущение – будто из-за решетки за чужой жизнью подглядываешь. А со старушками я бы поговорила. С людьми из своего времени интересней».
«И они умеют слушать! – горячо подхватил старик, должно быть, вспомнив девочку из лифта. – В старости что обидней всего? Человек прожил жизнь, набрался и опыта, и ума. Есть что людям сказать, есть, чем помочь. А не слушает никто. Мудрость из тебя, можно сказать, так и льется. Но никому она не нужна».
Первая тема была исчерпана. Собеседники послушали друг друга, произвели предварительную разведку, и, кажется, оба остались довольны.
Старушка мечтательно произнесла:
«Сегодня 25 мая. Последний звонок… Утром одиннадцатиклассницы пошли в школу такие нарядные, взволнованные. Такие милые! И на меня нахлынуло, нахлынуло… В мои времена традиции отмечать последний звонок еще не было. Но мне вспомнился выпускной бал. Он тогда не „бал“ назывался, а „выпускной вечер“. Обучение после войны, как вы помните, было раздельное. Здание одно и директор один, а школы две. В утреннюю смену – девочки, в вечернюю – мальчики. В переходном возрасте такое сочетание близости и отдаленности очень волнует. Находишь в парте записочку. Признание в любви. И думаешь: кто написал? Тот или, быть может, вон тот? Могли ведь общаться без записочек, во дворе или на улице. Жили-то все рядом. Но так было интересней. На бумаге подростки смелей, чем при живом общении.
Опять же таинственность, романтичность. В 17 лет это так важно! Сейчас они чуть не с восьмого класса, извините, живут половой жизнью. И не осталось тайны, голова не кружится. Одна голая физиология».
«Давайте не будем осуждать молодежь. Это скучно и даже пошло», – сказал старик, смягчив слова шутливым тоном и улыбкой.
Собеседница не обиделась, а тоже улыбнулась.
«Да я не осуждаю. К „голой физиологии“ всю жизнь хорошо относилась, ханжить не стану. Сейчас трудно поверить, но в юности я красивая была. Очень красивая. На выпускном вечере, который я тут вспоминала, мне от кавалеров отбоя не было. Выражаясь по-нынешнему, я была настоящая „королева бала“. Представляете, в меня были влюблены три мальчика. Очень славные, каждый по-своему. И очень разные. А звали их одинаково. И все трое в тот вечер признались мне в любви. Я была дурочка молоденькая. Мне и самой ужасно хотелось влюбиться. Только не знала, в которого. Кто меня за руку держал, в того и была влюблена. Сердце замирало… Что вы смотрите? Думаете, фантазирую? Честное слово, получила за одну ночь три предложения любви до гроба. Не верите?»
Вид у старика был скорее испуганный, чем недоверчивый.
«Невероятно… – прошептал он. – Этого не может быть…»
«Что невероятно? Почему не может быть?»
Она спустила с носа очки. В ее лице что-то дрогнуло.
«Мы точно не встречались? Вы какую школу кончали?»
Он замахал рукой.
«Нет-нет. Я на вашем выпускном вечере не был и в любви вам не признавался. Невероятно другое… Понимаете, я драматург. Пьесы сочиняю».
«Правда? А как ваша фамилия?»
«Вы вряд ли слышали».
«Зря вы так. Я обожаю театр! Раньше не пропускала ни одной премьеры. Товстоногова обожала! А еще больше Владимирова. Вы любили Владимирова?»
«Не очень… И потом, видите ли, я не совсем обычный драматург. Я пишу не для профессиональных театров, а для любительских. Это особый жанр драматургии. Называется „натуральный перформанс“. На Западе это направление театра довольно хорошо развито, у нас пока не очень. Здесь принципиально, что играют не актеры, а обычные люди. Пускай неуклюже, даже фальшиво, зато волнуются по-настоящему. И от этого возникает ощущение неповторимости, искренности, подлинности. Иногда – если настроение правильное. А в следующий раз тот же самый спектакль может выйти чудовищно. В том и прелесть „натурального перформанса“. Всё на живую нитку. Стоп, стоп! – Он покаянно опустил голову. – Это я сел на любимого конька. Могу говорить на эту тему часами».
«Ну и говорите. Очень интересно».
«Интересно то, что вы мне рассказали. – Драматург в волнении всплеснул руками. – Именно мне! И именно сейчас! Я объясню… Я только что сочинил пьесу. Для студенческого театрального фестиваля в Торонто. Тема фестиваля – „Перечитывая Чехова“. Интерпретации чеховских произведений, римейки, вариации и все такое прочее. Хороший челлендж для постановщиков и драматургов. Я выбрал один рассказ…»
«Я всегда обожала Чехова!»
Старик слегка порозовел, опустил глаза.
«А хотите… Хотите, я вам прочитаю свою пьесу? Не всю, конечно. С пропусками, – добавил он поспешно. – Знаете, когда что-то написал, только об этом и думаешь. Пристаешь ко всем… Вы со мной не церемоньтесь. Не хотите – так и скажите».
![Анна Одувалова - Изумрудное сердце [СИ]](/uploads/posts/books/144939/144939.jpg)