Татьяна Чекасина - Маленький парашютист
В один из зимних дней Чупова надела платье «серебряное», принесённое соседкой с похорон, красное пальто в зелёный горошек, купленное в «Детском мире», и двинула в Научный городок. Там её никто не ждал, брать не хотели, но в правильно работающий отдел кадров внезапно заскочил Владлен Афанасьевич Добрынин. Он всегда куда-то спешил, ронял бумаги, карандаши и перфокарты. На доводы кадровицы с пучком седины на бывалой голове он ответил оптимистической глухотой:
– Вот и прекрасно! – собрал упавшие предметы: – Принимайте, иначе я сойду с ума!
И Чупову приняли.
После её появления в лаборатории, математики, работавшие над созданием электронных микропроцессоров, ранее ничему в жизни не удивлявшиеся, кроме своей науки, стали задавать друг другу необычные вопросы:
– Что у неё на голове? – спросила младший программист Муза, заметив на новой лаборантке шляпу, «облагороженную» крашеной лисой: мех шёл узкой полоской вокруг кривой тульи.
Никто не ответил: не знали, где выкапывают такие головные уборы с такими лисами.
– А как вам платье с косым подолом? – дополнила старший программист Ирины Машкина.
– Крикливо, что ли? – не понял научный сотрудник Пряников.
– Очень пёстро? – пробормотал кандидат наук Ковров, сразив остальных нехарактерной для себя наблюдательностью («даже Коврик заметил!»)
– Ну, Владлен! «Решил» кадровый вопрос! – воскликнула Ирина.
– Кого ты принял? – набросились они дружно, стоило заведующему лабораторией переступить порог.
– А кого же, собственно, я принял? – озадачился Владлен Афанасьевич.
– Вот-вот, напряги ячейки памяти!
– Да, ладно вам, радуйтесь, что помощница есть! – оптимизм Добрынина перешёл границы и он дал дёру.
– Ошибка в алгoле! – сказал Ковров, но не о новенькой.
И остальные математики следом за ним пошли на погружение в стихию чисел. Каждый из них окунулся в свою реку, впадавшую в море, именуемое темой (не всё же говорить о какой-то Чуповой).
– Ковров, ты опять тапочки забыл, – в дверях появился научный сотрудник другой лаборатории, швырнул стоптанную обувку на середину комнаты.
– Спасибо! – из своего уголка резво выскочил молодой учёный в носках, машинально обулся. – «Шапку» снова закодировать! – проговорил, не отрываясь от работы.
– Пора обсуждать Новый год, – предложила Муза.
– У тебя баран на балконе, ты своё сделала. А мне самая возня, – притворно возмутилась Ирина Машкина.
– Тортики, тортики, – светлого рая привет! – пропел Пряников: сам шутит о сочетании своей фамилии с любовью к сладостям.
– Какой ты жадный, Пряник, – Ирине приятна её незаменимость в их компании, состоящей из бывших однокурсников. – Добрынины могут не прийти…
В своё время (лучшее время Ирины Машкиной) Владлен Афанасьевич хотел жениться на ней, да передумал. Долго оба порознь холостяковали (она и до сих пор), оставаясь друзьями, но вот он устроил жизнь с молодой аспиранткой, у них сынок пяти дней. Ирине хочется, чтоб мамашу с ребёночком подзадержали в роддоме, а папаша бы встретил с ними Новый год.
– Да выпишут их! – разочаровывает Муза. Из неё учёного не вышло, зато получилась неплохая жена Пряникова, мать двоих детей, профсоюзный лидер. – Ковровы купят ёлку, как всегда.
За окнами всё молочно-творожное: иней, ледяной туман…
– А вот – и мы! – из другого корпуса с поздравлениями от дирекции явился Владлен Афанасьевич. – Дед Мороз, он подарки вам принёс!
За ним – лаборантка Чупова. Озябшими руками она держит стопку книг.
– Сейчас раздам! – суетится завлаб, роняя предметы.
– Научная фантастика есть? – бесшумной поступью подлетел Ковров. – Ребята, чур, мне, научную фантастику!
От лаборантки («На что мне книжки, – пять классов всего!») веет заразным насморком несчастья. Она похожа на суслика, выгнанного из норы водяным потоком. Поля шляпы заиндевели, с них уже капает. На сапоге грязно-песочного цвета сломана молния. Голенище раскрылось, будто шкурка надорванного банана.
Владлен ушёл к себе (кабинет на этаже рядом), остальные – в числа. Ковров и всегда за дощатым барьером, словно в бочке. Пряников, если надо поговорить, стучит в «забор»: «Эй, Диоген…» У лаборантки есть столик у дверей, недавно – ничейный, поставлен так, что она сидит спиной к остальным.
Согрелась Чупова. Думает. Вызов с Севера, которого она ждала, ведь Чупов обещал, видно, не придёт, зимовать придётся одной. Родственники ей – не подмога. Семейка-то – держись! Оба братика с жёнами скандалят. У каждого по дитю: мальчик и девочка, и они цапаются вкровь. Мама у них тоже горазда руками махать. Она с «заячьей губой». От носа ко рту шрам. Мычит, но близкие понимают. Мама подъезды моет. Отец дворником работает. Он недомерочек: голова, как у всех, ножки карлика, но метлой может шарахнуть. В трёхкомнатной квартире тесно, вот и привёл старший братец мужа: «Тихая у меня сестрёнка». Это верно, они воюют (и ей перепадает), но никогда никого не обзовёт, а всё: «мама», «батя», «братец Павлуша», «братец Николаша». Нет, чтоб им в хари, – возмущались соседи.
И вот Чупов перевёз её с одной окраины на другую, но не сложилось. Ничего не умеет баба: ни сготовить, ни прибрать, только посуду моет. К этому приучена с детства: в семье никто, кроме неё, посуду не мыл. А ещё она всё хихикает. Само собой, житьё с мужем для девчонки, просидевшей под строгим контролем родни до восемнадцати лет дома, в новинку, но Чупову не нравилось. «Чё хихикаешь, недоразвитая, чё ли?!» – заорёт он бывало. Даже бить её пробовал. Она проплачется и снова: «хи-хи» да «хи-хи». Однажды пришлось вызвать «скорую». Отсидев пятнадцать суток, Чупов забрал жену из больницы, где ушибы ей быстро подлечили. В палате с ней была интеллигентная старуха. Она сказала: «Как вы могли руку поднять, у неё взгляд беспредельно-доверчивый». Загоревал Чупов. Потому и умотал вскоре строить газопровод. Он денег ей оставил. Хватило на месяц. Когда деньги кончились, на автобусе, троллейбусе и на маршрутке с последними рублями прикатила она к своим: беда, – сгинул Чупов. Отец взял из уголка в прихожей импортную метёлку, мать замычала:
– Я-те, гадине, покажу, от хороших жён не сбегают!
Написала письмо в загс: «Помогите вернуть мужа…» Ждёт ответа, но уборщица в кафе «Али-Баба и разбойники», где Чупова за комплексный обед из двух блюд с минералкой, стала мыть посуду, успокоила: «Никого тебе не найдут». В Научном городке её приняли, как она считает, «всей душой» (она им так благодарна!) Владлен Афанасьевич полушубок обещал. Тут так хорошо! Ковры в комнатах и коридорах, в туалете чище, чем у Али-Бабы на кухне. Никто не суёт «клешни» в морду, не припечатывает друг дружку матом. Недаром она приглядела для себя это место работы. Мимо в трамвае ездила: от Али-Бабы домой. Мечтала. И мечта сбылась. Тёмно-синие глаза Чуповой под светлыми ресницами поблёскивают радостью бытия.
Ирина Игоревна учит её работать (многому научила!) Работа – одно удовольствие. Их комната называется лаборатория (слово трудное, но запомнила, и не одно!) Ещё есть операторский зал. Стены и потолок в нём из белых квадратиков в дырочках. Там садишься за кодировщик и, стукая пальцами по гладким кнопкам, набиваешь цифры и буквы иностранные, которые на листке бумаги. Потом – за перфоратор. Из него выскакивают карточки с мелкими продолговатыми оконцами, пробитыми в разных местах. Готово! Ирина Игоревна смотрит одну перфокарту, другую, наводя на свет:
– О, боже, – почему-то говорит она.
Ввинчивая тонкие каблучки красивых туфель в ковёр, она проносится ветром приятных духов, разметав концы шали, связанной в узор, похожий на тот, что сейчас на морозном стекле. Чупова смекает: с её обучением что-то не так. Подходит Ковров, кладёт ей на стол свою задачу, и она снова спешит в операторский зал. Другие девочки, лаборантки из других лабораторий, смотрят косо, а потому Чупова спешит, стараясь никого не беспокоить, быстро тыкает пальцами в клавиши. Готово! Ковров выбрасывает из колоды перфокарт бракованные и, пробормотав: «Ничего, научишься», выходит. Лаборантка – за ним. Он ещё не старый, но с блёстками седины в причёске ёжиком. Покорно склонясь над клавиатурой, выполняет Ковров не свою, «техническую», то есть, Чуповскую работу. Научные сотрудники должны думать, – пояснила ей Ирина Игоревна. Когда он возвращается за свою конторку, она по примеру Пряникова тихонько стучит по доскам «забора». Глядит она таким доверчивым взглядом, что Ковров предлагает:
– Хочешь, научу тебя расшифровывать выдачу с ЭВМ? Вместо чисел вот по этой таблице надо написать эти значки…
В лаборатории воцаряется ироническая тишина. Вскоре становится ясно: его способности как педагога ниже, чем у Ирины Машкиной. Ковров разочарованно уползает в работу. Инстинкт самосохранения подсказал ему, что лучше без «помощницы», будто нет её и никогда не будет. Женщины переглядываются: эмпирическим путём этот теоретик установил им известную истину.
