Владимир Шпаков - Возвращение из Мексики
Охранник с бронзовым лицом указывает на кресло, затем звонит по внутреннему телефону. Следует несколько фраз на испанском, затем говорят, мол, надо подождать, такие проблемы решает только господин посол. Да какая тут проблема?! Всего лишь виза, а на почтовую пересылку, если угодно, я и сам потрачусь! Но мне опять вежливо говорят, мол, ждите господина посла, он будет после обеда. Что ж, «В Мексику можно только верить», и я, поверив стражу, опускаюсь в кресло.
Огромный стол охранника с множеством бумаг и грудой папок говорит о том, что тот совмещает свою должность с секретарской. Однако погрузиться в бумаги не дают – в холле появляется долговязая личность с огромной черной сумкой через плечо, отчего по бронзовому лицу пробегает тень.
– Ну, и как? – личность нависает над столом, – Опробовал, амиго?
Охранник вынимает из ящика стола какой-то прибор размером с мини-приемник и кладет его на стол.
– Спасибо, но я имею стиральную машину.
– Машина – ерунда в сравнении с этой штукой! Детский лепет, она никогда не отстирает так, как ультразвук!
– Спасибо, не…
– Между прочим, в посольстве Чили купили сразу три штуки!
– Спасибо, но я видел…
– Да ничего ты в этой жизни не видел! Это же продукт конверсии, ты знаешь, какие тут технологии забиты?! Не знаешь, а сказать я тебе не могу, государственная тайна! В общем, Чили – три штуки, Камерун – две, даже Индонезия купила!
Бронза темнеет, вроде как лицо наливается горячей индейской кровью.
– Вы не даете мне ничего сказать… Я видел такой же прибор – американский. Он лучше работает и к тому же дешевле…
– Американский лучше?! Я тебя умоляю! Дешевле – возможно, но за хорошее надо платить, амиго, заруби себе на носу! Америке до этих технологий, как до Китая – раком, извини за выражение! А если ты хочешь скидку, так и скажи – мы не жадные, скинем, если надо!
Они полемизируют, затем звонит телефон. Охранник слушает, после чего обращается ко мне, мол, извините, сегодня господина посла не будет. А завтра? И завтра не будет, и вообще, как выясняется, неизвестно, когда будет этот грёбаный посол, надо звонить, и я с унынием записываю номер. Охранник смотрит на часы и настойчиво просит освободить помещение – приемные часы закончились.
– Вот козел! – сплевывает на улице долговязый, – Штатовский прибор – лучше! Пусть своей мексиканской бабушке это рассказывает, а наше НПО еще никто не переплюнул!
– Оборонщик? – спрашиваю.
– Ага – бывший. Теперь вот клепаем эти штуки: опускаешь в ведро или таз с водой, туда же – грязное белье, и через несколько минут вся грязь отстала, будто ее и не было! Не нужна? Всего двадцать баксов прошу, считай, даром! Нет? Ну, тогда я к вьетнамцам, юго-восточные ребята новые технологии ценят!
В нашем «страшном городе» происходило что-то похожее: многокилометровая цепочка заводов вместо двигателей для военных кораблей и радиолокационных станций производила теперь бритвенные станки и плуги, которыми распахивали приусадебные участки. Гора рожала мышь, а вскоре, по слухам, ей и вовсе грозило бесплодие. Но пока жалкая зарплата капала, «хмельная тропа» – так называли дорожку, что спускалась с дамбы в самогонный овраг – не пустовала. Госпродукция постоянно дорожала, самогонщики же держали божескую цену, и потому каждый вечер (сверху это хорошо было видно) по дорожке двигался нескончаемый поток людей: вниз – торопливо, нервно, вверх – не торопясь, предвкушая удовольствие от первого обжигающего глотка. На моем счету был очерк и парочка репортажей об этой городской клоаке, однако ни я, ни Горыныч не смогли и на йоту повлиять на процесс. А Ник и вовсе сказал: не ломай, дескать, людям кайф! Мы с тобой по-своему оттягиваемся, они по-своему. Все как-то оттягиваются, хотят сбежать от жизни: в другой город, в другую страну, как наш Белкин сбежал. Ты что, думаешь, он там зубами скрипеть перестал? Помяни мое слово: он там или сопьется, или застрелит кого-нибудь, или сам застрелится! А еще бывает, что человек вообще сбегает в другой мир, где алкоголь или мескалин превращают жизнь в перманентный балдеж!
– Кастанеда – тоже? – спросил я, – Ну, тоже побег в другой мир?
– Если и так, то это самый честный побег. И самый интересный. Ну, разве нас сравнишь с этими муравьями, а?!
Мы тогда «пыхнули» травки и, будто воскресшие индейские боги, стояли на дамбе, наблюдая, как крошечные людишки спотыкаются и падают на осклизлой после дождя тропе. Кайф уже выветривался, и я, поежившись, сказал, мол, не очень-то мы от них отличаемся. И вообще меня занимает вопрос: как все это любить? Разве возможно? А ведь родной город, страна тоже родная, чтоб она провалилась…
– Не знаю, не знаю… – задумчиво проговорил Ник, – Меня тоже занимает, если честно, только я тебе помочь не могу – сам в тупике.
9
Забежать в Гидрометцентр заставляет мысль о телефоне: надо звякнуть в посольство, а мелочи – йок! У Бориса Михайловича, которого встречаю в коридоре, вид такой, будто его еще раз «поставили к стенке»: понурый, он движется по коридору, как сомнамбула, и скрывается в кабинете. В отделе пусто, только Саня сидит перед телевизором.
– Салют! – говорит, не оборачиваясь, – Звякнуть надо? Вон телефон, звякай!
Набирая номер, замечаю, что возле стула стоит ополовиненная бутылка «Абсолюта», а звук у телевизора выключен. Или это у меня опять что-то с ушами? Я прочищаю мизинцем ухо, затем слышу отчетливый (и смачный!) глоток – Саня хлещет прямо из горла.
– Чего празднуешь? Эй, слышишь?!
В этот момент в трубке что-то спрашивают по-испански. Выясняю, что посла нет, следуют короткие гудки, и я какое-то время созерцаю сонм политиков, раскрывающих рты на телеэкране, как безмолвные рыбы. На лицах нешуточные страсти: негодование, презрение, святая злость, ладони разрубают воздух, как сабли, однако ощущение аквариума остается. Или это мы – в аквариуме, а они смотрят на нас оттуда, и любуются, как мы здесь плаваем? Что, мол, ребята, маловато воздуха? И водичка мутноватая? Ну, извините, на всех чистой воды не напасешься!
– Хочешь? – спрашивает Саня, не отрываясь от экрана, – Михалыч уже не может, а я никак не могу остановиться. Сегодня у нас праздник наоборот: начальство зарубило нашу разработку. Три года – в задницу, представляешь? Я такой программный продукт сделал – пальчики оближешь, но он, оказывается, на хер никому не нужен! Ни нашему начальству, ни этой шушере в телевизоре!
Первый раз вижу нашего вундеркинда в таком состоянии. Ему всегда легко все давалось, и потому два старших класса он провел в интернате при МГУ. Отличник, светлая голова, еще в студенческие годы сделался классным спецом по физике атмосферы, но вот, и на старуху нашлась проруха…
Я молча присоединяюсь, и мы за пять минут добиваем литровую емкость. Я вдруг вспоминаю, что сегодня должен состояться обещанный Ником сбор в Трубниковском, и предлагаю развеяться. Саня раздумывает, потом машет рукой: какая, мол, разница? И пусть попробуют его не отпустить – плевать он на всех хотел! Он вообще уйдет из этой шарашкиной конторы! Он свой продукт американцам продаст, немцам, наконец, индусам…
– Мексиканцам продай, – говорю, – Я скоро с их послом закорешусь, а твоя программа – не какой-то там прибор для стирки белья!
– Какой еще прибор для стирки? – тупо спрашивает Саня.
– Долго объяснять. Давай, ставь в известность Михалыча и пошли!
По дороге мы еще цепляем по сто, так что к желтенькому особнячку в тихом переулке подкатываем теплыми. В нескольких зальчиках, выстроенных анфиладой, прогуливается разношерстная публика, то ли общаясь, то ли чего-то ожидая.
Первым навстречу попадается шаман с бубном, и Саня агрессивно хмыкает: надо же! Он обходит шамана по кругу, слово экспонат в этнографическом музее, затем тормозит возле хиппозной парочки, которая живо обменивается впечатлениями. Спустя минуту Саня подзывает меня, мол, послушай!
– … умора – комендантский час придумали! Патрули по улицам пустили! Да я на эти патрули – срать хотел!
Патлатый мужик гомерически хохочет, а его собеседница подхихикивает:
– У меня тоже документы спросили, а я говорю: нет документов, я – гражданка мира! Так они мне ка-ак врежут дубинкой! Женщин уже бьют, представляешь?!
– Бьют?! Не представляю. То есть, их просто не надо к себе подпускать! Меня, например, в два часа ночи патруль остановил, но я и пальцем не позволил себя тронуть!
– Да-а?! И как же это?
– Очень просто: заслонился биополем и пошел своей дорогой. А они остались.
Саня опять хмыкает, мол, свежо предание, но верится с трудом. Может, вы попробуете прямо здесь? То есть, от меня заслонитесь вашим полем?
– А ты что – мент? – спрашивает патлатый, – Тогда тебе лучше убраться с мероприятия – здесь вашего брата не любят.
Я подхватываю Саню под руку и утаскиваю, мол, помалкивай, пока не вышвырнули без всякого биополя! В этот момент перед глазами проплывает очередное знакомое лицо, и я толкаю Саню в бок: я ее по ящику видел!
