Александр Воронин - Я буду ездить на Форде
'… как говорится, 'в соку'. Мне баба ежедневно два раза нужна. Другие женятся и через год раз в неделю не осиляют. С первой женой мы семь лет жили, и два раза в день, а точнее, за ночь, было стабильно. И жена – всегда рада, всегда согласна, ни разу 'нет' не сказала. А с Наташкой почему-то никак не наладится. То ли она в чужом доме расслабиться не может, то ли удовольствия не получает, но уклониться пытается всеми правдами и неправдами. Мы месяц, как поженились, а до сих пор не могу к ней ключа подобрать. Даже когда уступит, согласится, чувствую – терпит, а не наслаждается. И мне такое в тягость – не муж, а, вроде, насильник. Опять же, нравится она мне, и организм требует. К воздержанию я не привык. В Якутске никаких проблем не было. Там местные бабы русских всегда якутам предпочитали. Может, потому, что дети-метисы очень красивые получаются, особенно, девочки. Скуластенькие, кожа матовая, как куклы. Лежу раз с одной якуткой, отдыхаю после бурных минут. Она посмотрела на мой член, отмерила две трети и говорит: 'У моего мужа вот такой, а мне побольше – приятнее'. Я от гордости…'
'…Бригаду архавцев подчинить нетрудно. В ней всегда кто-то лишнего выпендривается. Но, в глубине души, он понимает, что этого делать не стоит. Подходишь к такому и спокойно, без разговоров – прямой правой меж глаз. Тут же успокаивается. Работяги драться не умеют и не любят. Всё больше на разборки напирают: базар – вокзал. А получит в лоб, начинает соображать, что хорошо, а что – плохо. После такого урока несколько дней на меня волком смотрит, но потом успокоится, может даже предложить 'на мировую' выпить. И другим в бригаде – наука: они всё видели, всё поняли.
Вообще-то, кулаками лучше не драться, от них нервы расходятся. В драке побеждает не сильный, а спокойный и злой. Ребром ладони по шее или торцом под кадык – просто, эффективно и…'
'…Деньги я всегда умел зарабатывать. Конечно, не в Донецке, на шахте – там смертность жуткая. В газетах об этом не пишут, но у нас все знают – аварии чуть ли не каждый месяц. Да и так, от шахты – то с легкими проблемы, то рак, то еще какая гадость привяжется. Крупные деньги коммуняки мешают зарабатывать. Бизнес у нас запрещен, а лопатой и топором миллион не заработаешь. Поэтому нужно крутиться, какие-то варианты искать. У меня этих вариантов набралось не меньше, чем у Остапа Бендера. Ну, хотя бы, такой: покупаешь семена, точнее, луковицы тюльпанов, сажаешь дома, примерно, в феврале, я сроки еще точно не узнавал. Можно в любой квартире – стеллажи, ящики с землей – и к Восьмому Марта у тебя – море цветов. Луковица стоит совсем копейки, а тюльпан на Восьмое Марта – до трех рублей. С вычетом затрат около двух тысяч можно заработать. Представляешь, годовая зарплата среднего инженера – меньше чем за месяц. Оставшиеся одиннадцать месяцев – другие планы…'
'…Автомобиль – не роскошь, а средство передвижения. Это я опять Остапа Бендера цитирую, а от себя добавлю – и средство самоуважения. Знаешь, когда сидишь за рулем собственной машины, появляется ощущение хозяина жизни. Особенно, зимой – на улице холод, ветер, люди идут, кто боком, кто спиной вперед. А ты в теплых 'Жигулях' мимо неспеша катишь. Как говорится, кайф не в том, что у тебя в холодильнике осетрина, а в том, что у соседа ее нет. Зимой я обычно попутчиков не беру – если только кто знакомый попадется. А так – даст рубль, а снегу и грязи на трешницу натащит. Летом – другое дело, если голосуют – останавливаюсь. Один раз случай был – не поверишь. Ехали мы с другом на двух машинах ко мне. До Донецка еще больше ста километров оставалось. Смотрю, стоит на обочине бабёнка, лет так тридцати, приятная на вид – голосует. Друг проехал, а я – затормозил. Говорит – ей тоже в Донецк. Ну, едем, разговариваем, чувствую – она всё как-то к одной теме сводит. Не выдержал и говорю: 'Что мы всё теорию обсуждаем, может, практикой займемся?'. В ответ я какую-нибудь шутку ожидал, но она посмотрела не меня, улыбнулась и сказала такое, что я чуть в кювет не уехал:
– Можно, – говорит, – только ты мне сначала свой покажи.
– Как, сейчас? – растерялся я.
– А когда же еще? – отвечает.
Пока я ширинку расстегивал, доставал, он как каменный стал, аж звенит. От напряжения на кончике капелька выступила. Аккуратно так, двумя пальцами, сняла она эту капельку, посмотрела на нее:
– Вот теперь вижу, что ты не больной…'
– Знаешь, – сказал я Сашке, дослушав его очередную историю, – я, пожалуй, домой поеду. Назад, в теплые края. На улице ноябрь, полярная ночь начинается. Всё, что хотел здесь узнать, я узнал, всё, что хотел увидеть – увидел. Или почти всё. Со спиннингом на семужий ручей – не получилось. Лицензия шесть рублей стоит. Когда сезон был, я вагон с помидорами разгружал, чтобы с голоду не помереть. Какая тут рыбалка. А сейчас уже поздно.
Я, как увижу в кино среднерусскую природу, так сердце щемит. Зеленые поля, синее небо, высокие, прямые деревья. Сидишь и думаешь: живут же люди! А здесь? Серое небо, серая земля, деревьев совсем нет, какие-то скрюченные уродцы стоят. Воздух пустой, как пахта. Не могу больше. Беру расчет и уезжаю.
– Уезжай, – сказал Сашка, – но если писать мне не будешь, я к тебе приеду, и ты получишь один раз в лоб и один – по шее. А я здесь останусь. Попробую свою нишу найти. Самое трудное – квартирный вопрос решить. Дальше будет легче. Голова и руки у меня есть, деньги зарабатывать умею, остальное приложится. Обживусь, разбогатею, 'Форд' себе куплю.
– Почему 'Форд'? – удивился я. – Смотри, какие 'Вольво' у шведского консульства стоят. Передние бамперы, как нижние челюсти выпятили, – мрачные, серьезные.
– Да разве 'Вольво' – это фирма. – возразил Сашка. – Сколько они автомобилей выпускают? По сравнению с 'Фордом' – десятую часть. А конвейер кто изобрел? Заводы 'Форда' и в Европе, и в Америке, и в Австралии. 'Вольво' – это несерьезно.
Забегая на четверть века вперед, хочу некоторым образом подтвердить Сашкины слова. Сороковая серия у 'Вольво' – не что иное, как слегка 'переодетые' 'Мицубиси Харизма', а сменят их новые, на платформе 'Форда Фокус'. Различаться они будут, главным образом, по фирменной эмблеме и решетке радиатора. Как говорят 'новые русские': 'Это не критично'.
– Я слышал, – продолжал Сашка, – в каждом мужике сидит комплекс 'приехать в свою деревню на 'Мерседесе''. Не знаю, почему, но у меня не 'Мерседес', а 'Форд'. И в свою деревню ехать не хочется. В жизни у меня всякое было и неизвестно еще, что будет, но в одном я абсолютно уверен – когда-нибудь я буду ездить на 'Форде'!
Тогда я еще не понимал, что не о машине Сашка мечтает, а о счастливой, свободной и независимой жизни, какой никогда ни у кого и нигде не бывает.
Форд 'Фиеста'
Это я езжу на 'Фиесте'. Но всё По-порядку.
Первое, что делает аусзидлер, приехав в Германию – покупает автомобиль. Еще на 'шпрахи' (так они называют курсы по изучению немецкого) не оттоптал, еще ни пфенига не заработал, а уже стоит около хайма ржавый 'Пассат' или мятая 'Ауди'. И каждый вечер, очумев на 'шпрахах', проветривает аусзидлер мозги, дышит свежим никотином и, отставив ногу, гордо смотрит на воплотившуюся мечту.
Второй этап наступает, когда 'шпрахи' заканчиваются, и настоящий аусзидлер (о других и говорить не стоит) идет работать. По статистике в Германии четыре миллиона безработных, но из них миллион – с прежней работы уволившихся, а на новом месте приступающих с первого числа. Еще миллион – не желающих работать ниже своей квалификации. Оставшиеся два миллиона не хотят работать вообще, потому что на пособие по безработице можно вполне неплохо жить. Так что, неквалифицированная работа имеется всегда. Литейный цех, стройка, старенький грузовик – обычные места работы аусзидлера. Три месяца испытательного срока пролетают без проблем, и, закрепившись на рабочем месте, аусзидлер цапает с разбега 'крутую тачку', самое малое, тысяч за тридцать. Еще живет в хайме и будет следующие полтора года ютиться в одной комнате с женой и двумя детьми. Конечно, в любой момент можно обратиться к маклеру и, покопавшись неделю-другую в предлагаемом изобилии, выбрать квартиру по цене и вкусу. Но аусзидлер этого не сделает, а терпеливо будет ждать очереди на дешевое социальное жилье, чтобы жить там среди таких, как он сам, в районе, где его дети станут наркоманами быстрее, чем совершеннолетними. Еще спит он с женой на двухэтажной кровати и казенных простынях, но уже рулит в шикарном 'Форде Гэлакси', гордо поглядывая на прохожих – все ли видят, на какой машине он едет. К сожалению, никому нет до него дела, у других – свои заботы. Разве что, иногда такой же брат-аусзидлер, возвращаясь со 'шпрахов', случайно, по золотым зубам, по подержанной роже или, просто, по кожаной фуражке, опознает своего и завистливо подумает: 'Богатым стал, давно в Германии живет!'.
Занятый работой, машиной, квартирой, пьянками, скандалами, отбившимися от рук детьми, несчастный аусзидлер не замечает, что его ломает и может совсем сломать другая, более важная, проблема. Выражение 'национально-культурная идентификация' звучит на его слух мудрёно, но, как говорят в нарсуде, незнание закона не освобождает от ответственности за него. Чтобы проблему хоть как-то решить, аусзидлеры придумали для себя новую национальность – 'русак'.
