Виталий Бернштейн - В четверг протрубит ангел
– Я был во дворе, – отозвался Дэнис, – там пусто. Да и маловероятно, что похитители, если они члены клуба, ста-ли бы держать здесь этот фургон. Но выболтать что-нибудь, разговаривая друг с другом, они могут, и тогда наше прослушивание принесет плоды.
По мобильнику Пит связался с Пэги Мартинес, попросил позвонить на станцию, чтобы подключили телефон клуба. Заметив, что Дэнис растирает правое предплечье, спросил участливо:
– Ничего серьезного?
– Ломиком прошлись. Но кости целы.
Пит помолчал, вливаясь в поток машин на Пятой авеню. Потом глухо сказал:
– Такие подонки только играют на руку расистам. Тем становится легче клеветать на всех чернокожих американцев.
– Цвет кожи у подонков может быть разным, – ответил Дэнис. – У расистов – тоже.
15Во второй половине дня О'Браену позвонил Фридмэн.
– Наш старик слегка нервничает и поручил мне узнать, как продвигается это дело. С Карлой я здесь только что обстоятельно поговорил. Тебя, дружочек, тоже хотел бы сегодня повидать. Не возражаешь, если мы пообщаемся, а заодно и поужинаем в моем гольф-клубе? Повар там отличный… Договорились, жду к шести. Администратора я предупрежу.
О'Браен знал этот клуб для элитной публики, расположенный в одном из богатых пригородов Вашингтона. Но сам он не состоял его членом, как и никакого другого клуба. Если случалось свободное время, О'Браен предпочитал поехать куда-нибудь на рыбалку или просто поваляться дома с книжкой в руках. Лишь изредка жене удавалось вытащить его на концерт классической музыки. Кстати, в пятницу, послезавтра, О'Браену опять предстояло выполнять этот нелегкий супружеский долг – идти слушать какую-то там симфонию Моцарта…
В начале седьмого в обширном холле клуба с роскошным персидским ковром на полу было еще пусто. К О'Браену неторопливо приблизился высокий важный администратор во фраке. Сверху вниз окинул взглядом незнакомого толстячка в мятом костюме из магазина готовой одежды, вежливо-холодно поинтересовался, что тому угодно. О'Браен назвал себя. Было забавно наблюдать гамму чувств, пробежавших по лицу администратора: безразличие – удивление – восторг. Преданно заглядывая в глаза, администратор проводил О'Браена в зал, к столику, за которым уже сидел Фридмэн.
Ресторанный вечер только начинался. На столике уютно мерцала зажженная свечка. На эстраде, у противоположной стены одинокий пианист негромко наигрывал сладкие мелодии аргентинских танго.
Официант принес закуски, разлил вино. Фридмэн приблизил бокал к носу, понюхал. Потом сделал маленький глоток. С видом знатока заключил:
– Вино неплохое… И все же самым памятным глотком в моей жизни был глоток обыкновенного виски. Неужели не помнишь? Вьетнам, мы сидим в блиндаже, а снаружи моросит мерзкий тропический дождичек… Хлебнув из горлышка, ты пускаешь по кругу свою знаменитую плоскую фляжку. Когда наступает моя очередь, я делаю могучий глоток и захожусь в кашле. Я тогда и пить-то не умел, еврейский маменькин сынок из Бруклина… Все хохочут надо мной. А потом по телу разлвается тепло. Я нежно и тревожно вглядываюсь в лица ребят – как будто предчувствую, что через несколько дней троих из них не станет. Мина, что разметала их на кусочки, и мне оставила эту отметину.
Фридмэн ткнул пальцем в подбородок. Приподняв бокал, грустно предложил:
– За память о тех ребятах и за нашу молодость, которая неведомо как осталась далеко позади.
Они выпили, принялись за закуски.
– Теперь насчет «Анджелины», – произнес Фридмэн уже другим, деловым тоном. – У Карлы по существу ничего нового. Ее люди допросили всех, кто работает на складе, покопались в их прошлом и контактах. Нет никаких оснований подозревать кого-либо. Сейчас Карла озабочена прежде всего тем, чтобы эта штука не выпорхнула из страны. Ты, конечно, понимаешь – такой таможенный и пограничный контроль может продолжаться недели и месяцы. А наш старик резонно считает: каждый дополнительный день увеличивает риск, что сведения просочатся в прессу. И произойдет грандиозный скандал.
Фридмэн замолчал. Подошедший официант поставил на стол новые блюда, наполнил бокалы, неслышно удалился.
– Что-то сегодня встряхнуться хочется, – Фридмэн придвинул к себе бутылку. – Давай по второй?
– Не слишком ли торопимся? – возразил О'Браен. – Ты еще про Карлу не досказал.
– Нечего и досказывать. Она мне с важным видом сообщила, что на лесной полянке, недалеко от склада, ее люди нашли на песке следы автомобильных шин и сделали отпечатки. Это, дескать, поможет распознать подозрительную машину. Если, конечно, ее найдут… А еще они обнаружили там окурок с остатками слюны – слюна тоже будет, мол, способствовать идентификации преступника. Ты его поймай сперва… Не нравится мне все это. Выпьем.
Ресторанный зал постепенно заполнялся. Многие, увидев Фридмэна, раскланивались издали. В ответ он приветственно махал рукой.
– Ну, а как по твоей линии? – спросил Фридмэн. – Вчера мне уже пришел из Нью-Йоркского управления ФБР запрос на телефонные прослушивания. Что-нибудь удалось выяснить?
– Я поручил это дело одному из самых толковых работников в управлении. Если всплывет что-нибудь существенное, он незамедлительно даст знать. А сам ему сегодня не звонил, мне по собственному опыту известно – такие звонки только нервируют. Да и что можно ожидать от следователя, у которого руки связаны. Осмотреть место происшествия нельзя, допросить работающих на складе тоже нельзя. Вчера в Овальном офисе из уважения к его хозяину я сдержался. Вас заботит прежде всего возможный скандал – вдруг газетчики пронюхают про «Анджелину». А другой вариант вы полностью исключаете? А что если она вдруг сработает – на другом континенте или даже здесь? На кону огромная ставка, а дело ведется удивительно непрофессионально – в угоду этой мадам.
О'Браен раздраженно покрутил головой, налил себе еще вина, залпом выпил. Фридмэн последовал его примеру, потом подозвал официанта, заказал вторую бутылку.
– Дружочек, ты и прав, и неправ. В условиях демократии высшее искусство политика – умение идти на компромисс. За четыре месяца до выборов от этой мадам, как ты выразился, зависят голоса чрезвычайно активной группы избирателей. Мы не имеем права их терять. И все же наш старик уже склоняется к решению. У Карлы в запасе сутки. Если завтра до вечера ее люди не выйдут на «Анджелину», а это при их расторопности маловероятно, твоему ведомству будет официально приказано возглавить расследование.
Фридмэн помахал рукой даме, усаживавшейся со своим спутником за столик неподалеку. Было видно, что дама уже далеко не первой молодости, но фигурка еще хорошая.
– Ах, какая очаровательная девочка была. Лет тридцать назад… Хоть есть, что вспомнить, – Фридмэн грустно вздохнул. – Так вот, дружочек, нам опять предстоит собраться вчетвером. Ты, конечно, знаешь: завтра наш старик выступает в Нью-Йорке на Генеральной ассамблее. Начинает в пять. К шести, думаю, закончит. А в десять тридцать мы с ним вылетаем из аэропорта Кеннеди в Европу. В промежутке он и хотел бы собраться – Карла доложит о ходе расследования. Тебе нетрудно завтра к семи быть в Нью-Йорке, в его резиденции?
Сосредоточенно пережевывая кусок горячей осетрины, О'Браен утвердительно кивнул. Фридмэн опять разлил по бокалам вино, они выпили.
– Все, хватит, – сказал О'Браен, отодвигая пустой бокал, – пора заказывать кофе.
– А как же это? – огорченный Фридмэн показал на вторую бутылку. – Еще больше половины осталось.
– Нет, не могу, – возразил О'Браен. – Я свою норму знаю. Еще глоток – и буянить начну, как в том сайгонском кабаке. Помнишь?.. Заказывай кофе.
– Дружочек, уж ты прости, но кофе тут делать не умеют. Если ты понимаешь толк в кофе, едем ко мне, я его приготовлю по собственному рецепту – закачаешься. Едем, едем… Жена сейчас на съемках, никто нам мешать не будет. И поболтаем еще.
Машина Фридмэна ждала возле клуба. За рулем – молчаливый шофер-охранник, положенный Фридмэну по должности. Они уселись на заднее сиденье. Следом шофер О'Браена пристроил свою машину.
Фридмэн с женой жили вдвоем; его дети от предыдущих браков давно выросли и стали самостоятельными. Жена была лет на тридцать моложе. Смазливое личико, некоторые актерские способности, а главное, приятельские связи Фридмэна в Голливуде позволяли ей получать время от времени небольшие роли в кино. Гостиная, куда они вошли, отражала, видимо, вкусы хозяйки. Мягкие диванчики и пуфики, на тумбочках разностильные безделушки, на стенах фотографии хозяйки в компании тех или иных кинозвезд. У широкого окна, на подоконнике – горшочки с яркими цветами. От них исходил чуть слышный пряный аромат. Фридмэн увидел наклонившегося к цветам О'Браена, хлопнул себя по лбу:
– Опять я утром позабыл! Уезжая, жена наказала поливать цветы каждый день… Ничего – полью перед сном.
