Владимир Сотников - Фотограф (сборник)
Почему вездеход, поравнявшись с охотничьей избушкой, вдруг повернул и объехал ее вокруг? Сразу я подумал, что Константин хочет проверить сеть или просто поворачивает к лагерю – забыл что-нибудь. Но он молча смотрел вперед, потягивая на себя один рычаг – и вездеход опять выехал на свою колею, словно затянув петлю.
Я уже давно отвык от скорости – те километров сорок в час, которые выжимал Константин из вездехода, казались мне полетом. Мы взлетали на небольшие холмики и опадали вниз, и вода из луж-оконцев окатывала ветровое стекло, Майя охала, а я улыбался от удовольствия мягкого, как на качелях, падения. Да и не только от скорости я отвык. Чем жестче давила справа дверца, тем приятнее слева я чувствовал Майю, прижатость ко мне ее бедра, бока – ту самую тесноту, которая и где-нибудь в такси вдруг обратит на себя все внимание, как будто больше и думать не о чем.
Мчались мы так долго. Майя встала и высунулась из люка, как танкист, и что-то восхищенно вскрикивала, когда видела вспархивающих перепелок или уток.
Константин сбавил скорость и остановил вездеход.
– За тем перешейком могут быть олени, – сказал он.
Механизм охоты был прост, борзых и лошадей, о которых говорила Майя, заменял вездеход. На равнине олени не подпускали вездеход близко – лишь издали мы видели серые пятнышки, словно уносимые от нас сильным ветром. И с подветренной стороны мы на малой скорости приближались к какому-нибудь холму, который закрывал нас и гасил звук мотора. У подножия Константин врубал повышенную передачу – и в несколько секунд мы взмывали на вершину. Если в низине, за холмом, оказывались олени, они сразу же начинали убегать, но расстояние до них все-таки было достаточным для прицельного выстрела.
Мы с Майей поменялись местами – уже я стоял в люке, держа перед собой карабин, а ствол Константина торчал из левого окна. Уже несколько раз мы взмывали на гребни холмов, оглядывали открывшиеся распадки, но они были пусты. Лишь однажды мы застигли врасплох отставшего от стада оленя, но он сиганул в сторону и скрылся за боковой неровностью холма.
Подготовка к новому подъему занимала несколько километров, и у меня появилось время думать. О том, что я по сути своей – охотник, но меня сейчас больше занимает не желание обнаружить и настичь оленей, а назойливое ощущение вмешательства в чужое пространство, в котором легко растворялась и висела в воздухе, как осенняя паутина, живая жизнь.
Иногда мы видели облезлых от линьки песцов, петляющих между кочками. Я показал карабином на одного из них, и Константин, наверное, решил, что я хочу выстрелить:
– Не надо, сейчас они никому не нужны. И надо ж, мерзавцы, чувствуют это. Летом даже по лагерю шляются, а вот зимой, когда мех хороший, и близко не подпустят.
Через час мы остановились на привал – после того как погонялись за стаей куропаток. Они выпорхнули прямо из-под вездехода и приземлились метрах в ста. Константин достал из-за брезентовой перегородки, отделяющей кабину от кузовного отсека, ружье. Когда стая села в очередной раз, он почти не целясь выстрелил. Три куропатки уже не взлетели. Я сбегал за ними и бросил их в кузов. Подождав несколько минут, мы опять догнали и спугнули ту же стаю. Теперь стрелял я и подбил двух. Влет я выстрелил напрасно – не попал. Майя сразу же отказалась стрелять – она и так при каждом выстреле опускала голову и потом смотрела в сторону, в окно.
– Если покатаемся впустую, хоть куропатки будут на ужин, – сказал Константин.
Мы поели, попили чаю – заваренный на небольшой чайник целой пачкой, он не показался чрезмерно крепким.
– Сидим, как три охотника на картине, – сказала Майя.
Я поглядывал на Константина – мне непонятно было его спокойствие. Наверное, я ожидал, что он будет перед Майей ходить петухом, выставляться с лучшей стороны. Но он, казалось, был еще более сдержан, чем всегда. Ну, покатался лихо – но так он, наверное, ездит всегда. Все было обычно, и обычность эта так спокойно воспринималась Константином, что нам с Майей передавалась радость его спокойствия. Он показывал рукой в разные стороны острова, рассказывал, что где находится, какие там красивые места, и горы, закрытые пока дымкой, и ручей с водопадом, и мы туда обязательно заедем. Мы крутили головой и, казалось, уже видели все это перед собой.
После обеда мы уже не искали оленей – может, сами попадутся, сказал Константин, – и поехали к южному окончанию острова. Здесь берег был высоким и крутым, внизу мощно набегали и бились в мерзлоту волны. Они подмыли берег, и прямо под нашими ногами Константин заметил выступающий бивень мамонта. Он торчал, будто кто-то огромным острым суком заткнул птичью нору. Константин размотал трос, сделал петлю и накинул ее на бивень. Взревел мотор, трос натянулся, врезался в берег – внизу раздался треск. Мы с Майей стояли сбоку и смотрели, как бивень сломался, взметнулся вверх, от него полетели вниз щепки.
– Старый, – сказал Константин, разглядывая бивень. – Потому так легко и выдернулся. Но ничего, разрежу на три части – на память.
Когда он нес к вездеходу бивень, от него отпала маленькая продольная щепка. Я поднял ее и положил в карман.
– Там, за проливом – материк, – показал рукой Константин. – А один раз я видел на горизонте корабль. Интересно было – плывет себе один – на тысячи километров.
– Может, и мы увидим? – Майя повернулась и пошла обратно к берегу. Мы остались стоять у вездехода. Я заметил, как Константин поднял что-то с земли, повертел в руке и выбросил щелчком, как окурок. Это был маленький желтый цветок.
– Надо было здесь привал делать. Место хорошее, – сказал я.
– Там хорошо, где нас нет, – ответил Константин.
Я взглянул на него. Какая-то глубокая грусть, непривычная для него, была на его лице. Словно на нем отражалось это холодное море и дымчатое небо с растворенным светом слабого солнца.
А ведь мы никогда не видим своего лица, подумал я, никогда. В зеркале мы меняемся. Вот эта тень, нашедшая на лицо Константина, есть и во мне. И мы сейчас так похожи.
– Все-таки хорошее место, – сказал я. – У меня в таких местах – озноб по спине. И в такие минуты почему-то мне кажется, что я жду наказания. За прошлую жизнь.
Константин взглянул удивленно:
– В чем же ты так сильно виноват?
Я пожал плечами:
– Знаешь, подробностей этой вины как будто и нет.
Константин хмыкнул:
– Значит, тебе кажется. Креститься надо, если кажется. Я как-то раз тоже думал, что виноват, попросил прощения – так на меня посмотрели, как на дурака. А другой раз считают тебя подлецом, а ты-то знаешь, что это не так. Так что, брат, всем не угодишь. Не бери в голову. А то – тебя послушать, так жить не хочется. Наказание, наказание! Какое наказание? Посмотри вокруг – ничего нет!
– Ну да, ну да, – ухмыльнулся я, глядя под ноги.
– Да что ты насмехаешься надо мной! Я утром на тебя глянул и понял – все, не даст покоя этот умник. Ты ж все придумываешь! Про нас с Майкой…
– Про вас с Майкой придумал ты, – тихо перебил я его, – ты же решил не наскоком брать, а видишь как – с моей помощью. Сам же вчера сказал.
Я думал, Константин сейчас взорвется. Но он тихо и спокойно произнес:
– Все. Это как-то не по-моему. Позвал девку на охоту, а ты вон что навертел. Поехали. А то счас тебя молнией с неба как шандарахнет. Наказание.
Подошла Майя:
– Вы что, поссорились?
– Подружились, – ответил Константин. – Поехали дальше.
Я был уверен, что мы возвращаемся в лагерь. Мне уже было стыдно: я жалел не о своей роли, а о своем поведении. Казалось, что я и вправду все усложнил и помешал этим Константину жить своей нормальной жизнью. «И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов?» – с улыбкой я вспомнил фразу.
Но, наверное, Константин был таким же отходчивым, как и я. Через некоторое время, искоса поглядывая на него, я увидел, что лицо его посветлело и успокоилось. Вдруг, поддав газу, мы взлетели на холм и остановились.
– Вот же они! – крикнул Константин, отбросил дверцу и выпрыгнул из кабины.
Целился он долго. Олени бежали не быстро, словно ожидая проявления настигшей их беды. Грохнул выстрел, и из бока переднего оленя в противоположную от нас сторону вырвалось фонтаном белесое облачко. Пробежав несколько шагов, олень упал, а стадо, одновременно ударенное током, метнулось в другую сторону.
– Не торопись, целься с опережением! – крикнул мне Константин.
Я выбрал самые ветвистые рога, взял чуть вперед и выстрелил. Вскрикнула Майя, рога зашатались и медленно завалились набок.
– Все, хватит! – услышал я, и мне показалось, что это Майя крикнула голосом Константина. – Хватит, – повторил Константин.
Стадо летело прочь – разогнавшись, взметая веером водяные брызги, олени бежали плавно, как жирафы. Оглядываясь, почему-то отстал один – и вдруг повернул обратно. Он то останавливался, оглядываясь на стадо, то большими прыжками приближался к лежащему оленю.
