Лоренс Даррел - СЕБАСТЬЯН, или Неодолимые страсти
Размышления Аффада прервал зазвонивший телефон. Аффад очнулся, словно вышел из состояния гипнотического транса, и пересек зал, чтобы услышать голос принца на другом конце провода, — звучавший утешительно, но как будто скрывавший печаль. Принц сказал:
— Они только что позвонили мне и сообщили о результате расследования. Ваша просьба о восстановлении в членстве принята, и вам возвращены ваши права…
Он надолго замолчал, возможно, ожидая какой-нибудь реакции со стороны своего друга. Но Аффад замер с трубкой возле уха, впитывая новости и не произнося ни слова. Сейчас он походил на человека, который узнал, что на его лотерейный билет выпал большой выигрыш, и потерял дар речи, не в силах это уразуметь. В первый раз он по-настоящему осознал великую привлекательность смерти и тайное страстное влечение к ней, которое заставляет жить человеческие существа. Страх и страсть. В глубинах его памяти вдруг зазвучал голос Констанс (как она сказала однажды, когда они обсуждали это): «Не исключено, что у тебя настоящая шизофрения, хотя ты об этом и не знаешь!» Тогда Аффад рассмеялся, потому что ни о чем подобном и помыслить не мог в той реальности, которой тогда наслаждался!
— Чудесно, — едва слышно произнес он, стараясь сохранить великолепное ощущение полноты чувств.
— Письмо уже было отправлено вам, — продолжал принц, — когда они получили ваше отречение, отсюда вся неразбериха. Теперь опять все встало на свои места.
— Но не было никакого письма.
— Наверно, оно ждет вас в Женеве. Полагаю, его послали с почтой Красного Креста — вам ведь отлично известны сегодняшние трудности. Сначала британцы со всюду сующим свой нос бригадиром Масклином, который решил заменить собой разведку, потом египетская полиция, убежденная в том, что мы представляем собой подрывное политическое движение… Приходится принимать множество предосторожностей. Однако письмо было написано, и были учтены все детали.
— Они рассказали вам о деталях? Например, сколько у меня осталось времени, где будет сыгран последний акт?
— Нет, ничего такого я не знаю. Наверно, это будет в Женеве, хотя мне неизвестно, когда. Я уже послал срочный запрос насчет письма. Скорее всего, оно ждет вас на столе в Женеве, но нам надо знать точно.
— Кто его написал? Кому все известно? Мне бы хотелось знать, надо ли проститься тут со всеми и ехать в Женеву, или у меня еще есть несколько месяцев.
— Об этом вы узнаете только из письма.
— А нельзя спросить комитет?
— Дорогой Аффад, мне неизвестно, кто входит в комитет. Все, о чем я говорю вам, произнес незнакомый мне голос. Его хозяина я не знаю, как же мне расспрашивать его? Кого расспрашивать?
— Понимаю.
Было досадно совсем ничего не знать, словно, планируя долгое путешествие, не иметь возможности купить билеты.
— Я предвидел вашу реакцию, — сказал принц, — и ради вас позвонил Самсуну. Без особой уверенности он сказал, что несколько месяцев вы пробудете в Женеве. Вам ведь известно, подобные дела удобнее устраивать за границей. Я бы исходил из этого, пока мы не отыщем проклятое письмо и не узнаем все наверняка. Скажите Александрии «прощай», когда будете покидать ее!
Цитата из великого произведения приобретала сейчас в устах принца оттенок желчности, однако он был преисполнен грусти, имея в перспективе потерю незаменимого друга, а в таком состоянии трудно оставаться тактичным.
— Да-да, — задумчиво произнес Аффад. — Вы правы. Я так и сделаю, когда придет время. Странное будет чувство! Ладно, увидимся позже.
Аффад положил трубку и отправился одеваться. Потом своим обычным неспешным шагом вышел на проспект, чтобы побывать на бирже и сначала возобновить старые знакомства, а потом изучить положение дел на рынке. Все были счастливы снова видеть его, и на какое-то время Аффад почти забыл о прощальном значении своего визита. Зато у его коллег как будто сложилось впечатление, что, проведя много лет за границей, Аффад вновь начнет вести жизнь одного из членов городского сообщества банкиров. В клубе он почитал газеты — те из них, которые еще продолжали свое существование после войны. Наверху шло собрание деловых людей, и Аффад неожиданно явился на него, присоединился к дискуссии и поздоровался с давними друзьями, которых не видел на бирже.
Тем же вечером, надев смокинг, он отправился на обед, который давал принц в «Оберж Блю», и там поддержал свою репутацию приятного и любезного члена общества, а так как он был еще и хорошим танцором, то и репутацию дамского угодника. Пару раз он ловил на себе жадный, пронизывающе-любопытный взгляд принца, словно тот пытался оценить чувства друга, однако Аффад никогда не был склонен афишировать свои переживания, и по его внешнему виду вряд ли что-то можно было понять. Тем не менее, они перемолвились несколькими словами, и Аффад сказал:
— Завтра в последний раз навещу Лили. Могу я сказать ей, что в случае необходимости она должна в будущем обращаться к вам?
Укоризненный взгляд принца говорил о том, что подобный вопрос можно было бы и не задавать.
— Захочет ли она встретиться с вами?
— Не знаю. Но я попытаюсь.
Аффада заботило положение Лили. Однажды на приеме кто-то спросил его: «Кто эта девушка, с которой вы разговаривали? Девушка со слезами в голосе?» Эта фраза точно отражала мучительный надрыв, звучавший в ее голосе, своими переливами напоминавшем пение птички с ярким оперением. Что с ее душой, с разумом, а теперь и с телом, больше не волновало Лили — грезившую посреди пустыни в компании нещадно палившего летнего солнца. Аффад вздохнул, вспомнив о пустыне. Она тоже существовала как абстракция, подобная идее смерти — пока жизнь в оазисе не превращала ее в грубую реальность. Но до чего же жуткие желания пробуждала в своих приверженцах пустыня! «Да, конечно же, мы встретимся», — мысленно проговорил Аффад. Он попрощался с хозяевами и отправился к морю глотнуть свежего вечернего воздуха. Море показалось ему одновременно грозным и игривым, шумно отзывавшимся на проказливые порывы ветра с островов. Оно билось о скалистый берег. Народу на набережной было совсем немного, разве что время от времени попадались компании, возвращавшиеся с вечеринок. Один раз он услышал вдалеке гитарные переборы. Музей со всеми своими сокровищами был погружен во тьму — удается ли статуям вздремнуть александрийскими ночами? В холле заботливый Сайд оставил свет. Аффад отправился в кухню и, налив себе чаю, понес его в спальню. Неплохо было бы почитать, но веки слипались, и Аффад, не желая упускать такое счастье, просто лежал в постели и пил чай, наблюдая за тенями на потолке и думая о Констанс. Интересно, что она теперь делает?
Скоро они дойдут до конца их общего пути, и дальше ей придется выбирать новую дорогу. Аффаду было грустно, но к грусти примешивалось облегчение от исполненного долга. Незаметно Аффад соскользнул, словно по песчаной дюне, в безмятежный сон без сновидений.
На другой день, ближе к вечеру, он отправился в пустыню, специально выбрав прохладный час, чтобы пуститься в путь по узкому гудронированному шоссе, соединявшему две столицы, — Каир и Александрию. Жара спала. Небо было чистым, предвещавшим призрачную луну, которая осветит ему обратную дорогу. Неуверенность в том, что Лили поймет его, мучила Аффада весь день и вселяла все новые сомнения. Приближалась ночь — вечерняя роса ложилась ему на щеки, пока он ехал в открытом автомобиле мимо дюн в сторону далекого зеленого пятна, которое должно было превратиться в оазис. Скорее всего, он приедет до наступления темноты, когда большие ворота закроются — а может быть, и нет. Это не имеет значения, убеждал он себя, ведь нетрудно и постучать.
Постепенно монастырь со всей его на удивление варварской атмосферой — словно он находился где-то в степях Средней Азии — поднимался из песка. Кучка строений-ульев казалась неразделимой, одним огромным коричневатым булыжником: пемза, гипс и Бог знает что еще цвета промазанных глиной прутьев. Легкий, хрупкий материал был отличной защитой от дневной жары и ночного холода, особенно зимой. Тут росли пальмовые рощи таинственно-иератического вида, молчаливо приветствовавшие приезжающих, милые и неуклюжие. Все же ворота оказались закрытыми, и Аффаду пришлось пару раз стукнуть тяжелым молотком и дернуть толстую веревку, привязанную к колоколу, прежде чем вдалеке послышались неясные голоса. Наконец монах открыл ворота и задал вопрос, на который Аффад ответил: «Янна», — и был допущен в сырую приемную, где стоял запах восковых свечей и благовоний.
Настоятель коптского монастыря когда-то был банкиром, однако уже много лет как удалился от мирской жизни ради жизни тихой и созерцательной; правда, железной рукой правил в подвластных ему владениях и позволял себе хвалиться результатами своего труда. Совершенно облысевший, он стал похож на толстого китайца с тяжелыми чертами лица, глубоко запрятанными, но все видящими и все подмечающими глазками, в которых всегда блестели смешинки. Аффад поздоровался с ним как с хорошим знакомым и сказал, что приехал, не предупредив заранее, так как ему надо поговорить с Лили. Мол, он собирается в долгое путешествие, поэтому хочет повидаться с ней перед отъездом и, к тому же, сообщить последние новости об их сыне… Янна стал возражать, вздыхая и с сомнением качая бронзовой головой, похожей на церковный купол. Он ответил:
![Луи Бриньон - Испанская невеста [Легенда о Габриель]](/uploads/posts/books/23576/23576.jpg)