Отто Штайгер - Портрет уважаемого человека
— Да, я согласна, — ответила она. — Seulement quand? [10]
— Как-нибудь вечерком, — ответил я. — Я всегда свободен.
— А вот я — нет! — Она произнесла «ньет», и это мне чрезвычайно понравилось.
Так на самом пороге успеха мои прекрасные мечты опять начали рушиться.
— Неужели вы никогда не сможете погулять? — огорченно спросил я.
Она подумала.
— Только в субботу, тогда я свободна. Ça va?[11]
Еще бы! Мы сговорились на восемь часов, и я умчался, преисполненный гордости.
Правда, я уже не мог проведать в субботний вечер мать. Но, по правде говоря, я и не вспомнил о том, что старушка будет дома ждать меня, — так я был взволнован, столько нахлынуло на меня страхов, любопытства, так учащенно билось сердце. Придет ли она? Собственно говоря, это казалось мне невероятным, но я все же хотел быть наготове. Лихорадочно стал я заучивать еще какие-то французские слова и до ночи терзал свое лицо, протирал его спиртом и выдавливал прыщики до тех пор, пока кожа не начала гореть адским пламенем.
Когда в субботу я пришел за четверть часа до срока в условленное место, у меня билось сердце и я был в таком страхе, что раза два чуть не обратился в бегство. Удерживало меня только самолюбие; но в душе я очень надеялся, что Сюзанна не придет.
Напрасная надежда! Вскоре после восьми она появилась передо мной. Я едва узнал ее, так изменило и украсило девушку темное платье.
— Bonsoir![12] — сказала она и улыбнулась не без смущения.
Я торопливо ответил на приветствие, не той рукой схватился за шляпу, хотел одновременно пожать ее руку, уронил шляпу, нагнулся и покраснел. Потом, немного придя в себя, я спросил:
— Что же мы будем делать?
Стояла весна, вечер был теплый, и Сюзанна предложила погулять. И вот мы пошли рядком по улицам, не обмениваясь при этом ни единым словом! Я судорожно искал тему для беседы, но мне ровно ничего не приходило на ум. И, лишь когда наше странствие привело нас в тихие кварталы, где дома уже не стояли у самой улицы, а прятались в садах за деревьями, я наконец решился. После долгих размышлений я избрал французский язык.
— Vous êtes venue![13] — проговорил я.
— Oui[14], — отозвалась она и посмотрела на меня.
Потом мы опять некоторое время молча шли рядом, пока дома не остались позади и мы не вышли в поле. Дорога вела в лес, очертания которого резко выделялись на темно-синем вечернем небе. Вдруг мне пришло в голову, что молодые люди ходят в лес целоваться, и я оробел. Я тоже должен буду поцеловать Сюзанну! Будет ли она защищаться? Знает ли, что ее ждет? Я украдкой взглянул на нее, но она шагала рядом со мной, прямая и невозмутимая, как солдат в отпуске.
— Хороший сегодня вечер! — выпалил наконец я.
Сюзанне, по-видимому, было скучно с таким неловким кавалером. И голос ее, когда она ответила, звучал холодно.
— Да, очень хороший.
Я спросил ее еще о том о сем, некоторые вопросы задавая по-французски, и она коротко отвечала. Все же такой разговор, чрезвычайно однотонный и скучный, постепенно придал мне уверенности, и, когда мы проходили мимо скамьи, я предложил немного отдохнуть.
Сюзанна сразу же согласилась, и, когда мы чинно сели рядом, глядя на черный лес и звездное небо, я понял, что сейчас сделаю. Я был полон решимости. Но только, убей меня бог, я не знал, как начать. Сюзанна сложила руки на коленях и подняла глаза к звездам.
— Тихо здесь, — сказала она. — C’est beau!
— Oui, c’est beau! — подтвердил я и как бы невзначай положил руку на спинку скамьи за плечами Сюзанны. Она не протестовала, и я через некоторое время осмелился чуть коснуться рукой ее плеча и слегка притянуть ее к себе. Сюзанна охотно поддалась и прильнула ко мне. Тогда я, собравшись с духом, склонился над ее лицом и поцеловал в губы. Поцелуй был короткий и быстрый, а когда потом я взглянул на нее, ее голова с закрытыми глазами все еще была слегка запрокинута и полуоткрытые губы ждали продолжения ласки.
Но мне уже было не до поцелуев. Я преисполнился огромной гордостью и охотнее всего громко закричал бы: «Посмотрите, люди добрые, посмотрите на нее! Что я свершил!»
Вся робость разом слетела с меня. Я вернул себе наконец покой и твердое сознание своего превосходства. Как легко это мне далось! Я просто так ни с того ни с сего поцеловал ее! От радости я готов был на дерево влезть.
Я не мог усидеть на скамье, вскочил и крикнул:
— Вставай, пойдем дальше!
Самым естественным образом я теперь говорил ей «ты»: кто-то сказал мне, что, поцеловав женщину, надлежит обращаться к ней именно так.
Да и Сюзанна нашла это в порядке вещей. Она открыла глаза, безмолвно посмотрела на меня, и, хотя мы лишь смутно видели друг друга, я заметил, что она улыбается.
— Да, пойдем! — сказала она. — Je dois bientôt rentrer *.
Мы побрели через лес. Но то и дело останавливались и целовались. И с каждым поцелуем я становился опытнее и целовал ее более умело.
Так продолжалось все лето. Мы виделись почти каждую субботу. Естественно, что к матери я теперь наведывался значительно реже. Мы с Сюзанной гуляли, целовались. Но на большее не хватало времени. На неделе я каждый раз принимал решение в ближайшую субботу сорвать цветок, который, по-видимому, расцвел для меня одного, проникнуть наконец глубже в тайну жизни, которая и манила и пугала меня. Но, когда Сюзанна сидела подле меня на скамье, я бывал рад-радешенек, что она в десять часов должна возвращаться домой и что времени нам хватает только на поцелуи.
Осенью мне предстояло поступить в рекрутскую школу, а за две недели до этого Сюзанна отказалась от места, решив вернуться к родителям в Женеву. Ей, собственно, следовало уехать еще в субботу. Но вечером она неожиданно сказала мне:
— Если хочешь, я могу ехать завтра. Я написала своим, что приеду лишь в воскресенье.
Теперь перед нами была целая ночь, и я часов около двенадцати прокрался с ней в свою комнату, дрожа при этом от страха, что услышит невестка, которая не потерпела бы ничего подобного. В сосредоточенном молчании мы разделись и легли в постель. Лишь после этого мы осмелились шептаться.
В пять утра мы уже поднялись. Я нес чемодан и часть дороги до станции сопровождал Сюзанну. Но вскоре мне нужно было повернуть обратно: моя невестка не должна была ничего заподозрить. По воскресеньям она вставала рано, чтобы до выхода в церковь прибрать в комнатах.
— Ну вот, — сказал я и остановился. — Теперь мне пора вернуться.
— Что же делать, давай чемодан!
Как ни странно, мы все еще говорили шепотом. Когда серая мгла рассвета поползла по улицам, мы подали друг другу руки.
— Пиши! Не забывай! — просительно сказала Сюзанна.
— Ну конечно! Ты тоже!
Потом мы в последний раз улыбнулись, как люди, все знающие друг о друге.
Раза два мы обменялись письмами — и это было все. Никогда больше я не видел Сюзанну, мою первую возлюбленную.
Глава седьмая
Ну конечно! Я кое-чего достиг, я стал уважаемым человеком! Но я должен был сражаться за каждый шаг к успеху, за каждую крупицу признания и власти. Кто мог бы ожидать от сына сапожника такого возвышения! Правда, я прошел суровую школу и жизнь научила меня бороться и пускать в ход локти. Но разве со мной не прошли ту же науку миллионы? А чего они добились?
Я всего добился сам! В готовности следовать тем советам, которые нам дает жизнь, — секрет успеха. Вперед надо смотреть, вперед, а не назад! Угнетать или быть угнетаемым! Это закон, которому жизнь ежедневно учит нас на тысячах примеров. А если кто не соблюдает его… Ну что ж! Возьмите моего брата: каких только грандиозных планов он не строил, каких вершин не собирался достичь! Он был сделан не из того теста, он не годился. До самой смерти работал он все в том же банке и в конце концов дослужился лишь до должности кассира. Что за жалкое существование! Я же вступил в борьбу, и — пусть это стоило мне пота и слез — я остался верен себе!
Уже в школе я научился быть твердым, а у доктора Альта понял, что одного этого мало, что нужно еще быть хитрым как лиса. Когда я прощался с ним, он сказал:
— После рекрутской школы ты можешь в любое время вернуться ко мне. Я был тобой доволен.
Ни в коем случае не хотел я возвращаться в этот ад. Я намеревался после военной службы поискать лучшую должность. Все же я сказал себе: никогда нельзя отрезать себе путь к отступлению! — и поэтому ответил в своей тогдашней витиеватой манере:
— Я выражаю вам мою глубочайшую признательность за столь почетное для меня предложение, каковое я охотно акцептую.
Когда я вспоминаю о тех временах, мне становится ясно, что именно в рекрутской школе я впервые получил возможность проверить свои жизненные правила, которые до сих пор признаю основой своих поступков, и претворить их в действие. Много лет спустя, когда эти правила уже привели меня к успеху, я записал их и когда-нибудь вместе со всем прочим завещаю сыну:
