Иосип Новакович - День дурака
Йово задумался на секунду, а потом ответил:
– Утешу его.
– Я хотел бы завалить вас прямо сейчас, хотя и пообещал, что все, кто сдал зачеты, сдадут и этот экзамен. Вы не стоите того, чтобы ради вас нарушать слово, так что я натяну вам троечку. А теперь – с глаз моих долой!
Радулович сделал запись в зачетке, поставил свою подпись и выкинул зачетку за дверь. Она пролетела чуть ли не полкоридора, а Йово побежал за ней, шлепнулся на колени и поднял.
Наступила очередь Ивана. С несданными зачетами никаких гарантий не было. Кроме того, очень даже возможно, что профессор Радулович может невзлюбить Ивана из-за того, что тот говорит по-хорватски.
Во время практикума среди лежащих навзничь трупов – у одного сняты мускулы, у второго только кожа, а у третьего треснул череп – Радулович проводил Ивана к алюминиевой тарелочке, на которой лежал человеческий мозг, свежий, пахнущий как перезрелое яблоко, и велел:
– Возьмите его в руки!
Иван не желал, чтобы профессор увидел, что у него от волнения трясутся руки, и хотел проявить свою стойкость, поэтому мигом схватил мозг. Он был прохладным, как глина, и пальцы Ивана увязли в нем, как в глине.
– Эй, потише! Нужно быть нежным!
Иван удивился: грубый гигант советовал ему быть нежным.
– Посмотрите, что вы наделали! На поверхности остались ваши отпечатки пальцев, вы только гляньте!
Иван наклонился и увидел два отпечатка. Да, не вполне благоприятное начало. Тем не менее на все вопросы профессора Иван отвечал, медленно, нерешительно, но точно. В качестве теоретической части Радулович попросил Ивана показать кровеносные сосуды печени и расположение nervus ischiaicus [2]. Если рассечь мозг вертикально на уровне ушной раковины, что вы увидите? Иван Думал над ответами десять минут и говорил медленно, с трудом пробираясь через туман в голове и глядя в окно на дождь. Дождь убаюкивал, Иван становился все спокойнее и спокойнее и вдруг понял, что Радулович не думает валить его.
– Вы хотите дополнительный вопрос на пять или довольствуетесь тройкой?
– А что, если я не отвечу?
– Получите четверку.
Иван подумал и ответил:
– Ладно, давайте.
– Вот что спросил меня мой преподаватель анатомии двадцать пять лет назад: опишите мне устройство внутреннего уха как можно более подробно.
Иван решил, что это хороший знак. Профессор вспомнил свои первые шаги в медицине. Иван тянул с ответом, чтобы убедиться, что не ошибется.
– Хорошо, у вас темперамент настоящего врача.
Когда Иван покончил с ухом, Радулович сказал:
– Хотя вам еще не читали патологию и физиологию, но все же. Где, по вашему мнению, находится опухоль, если вы видите следующие симптомы: пациент пришептывает, нарушена моторика правой руки, но сенсорная функция в норме.
Иван попросил время подумать. Так, нарушение в гортани… значит, повреждены нервы еще выше – в мозгу? – или в районе самой гортани. Иван вспомнил нервные окончания гортани и руки. Повреждение не затрагивает спинной мозг, поскольку сенсорная функция руки в норме, значит, где-то ближе к поверхности… Где же сходятся нервные пути?
– Опухоль будет расположена в верхнем отделе шеи, – Иван показал на свою шею со стороны поврежденной руки.
– Отлично. Из вас получится отличный доктор. – Радулович обошел стол и обнял Ивана так, что у того кости хрустнули. – В следующем году, если вам нужны будут деньги, я попрошу, чтобы вас приняли ассистентом в анатомичку. Обычно берут только выпускников, но я уверен, мы сделаем для вас исключение.
Определенно, национальность не имела значения.
Аудитория захлопала. Иван подумал, что не сделал ничего особенного, но после того как первая студентка провалилась, а второго ругали на чем свет стоит, возникла некоторая напряженность, развеявшаяся после первой пятерки.
Иван вышел из аудитории с довольным видом. Он будет преподавать первокурсникам в следующем году, всем этим неприступным девицам, которые будут бояться трупов и прижиматься ко мне, чтобы не свалиться в обморок. У него возникло ощущение, что нет ничего невозможного. Он мог бы стать нейрохирургом. Осесть в Сербии или уехать из Нови-Сада. Мог бы завербоваться в КГБ или ЦРУ или и в КГБ и в ЦРУ одновременно. Мог бы стать алкоголиком. Он был совершенно свободен.
По дороге на вокзал Иван почувствовал запах угля, исходивший от паровоза, и его охватила печаль, как будто он уже уехал, оставив этот город, Сельму и друзей. Он смешался с огромной толпой, заполонившей улицу. На секунду, из тщеславия, он представил, что все эти люди ждали именно его. И тут Алдо похлопал Ивана по плечу и пригласил пожить на чердаке дома в двухстах метрах от вокзала, в комнате, которую он снял на лето. Алдо вытащил два ружья.
– Давай убьем его. Это несложно.
Он показал Ивану щели в черепице.
– Засунь дуло в щель.
– Кого убьем?
– Тито. Я снова не получил именную стипендию Тито. Я не могу дозвониться до него или встретиться лично. Я околел, пока ждал три часа его появления во время последнего визита. Он больше не мой кумир.
– А что, если нас засечет полиция?
– Не засечет. Они же идиоты. – Алдо просунул дуло в щель. – Давай творить историю. Нужно лишь одно прикосновение пальца.
– Ты с ума сошел!
– Я его ненавижу!
Иван поморщился. Тито теперь ему не особенно нравился, но подобные заявления казались святотатством.
– А я нет.
– А откуда ты знаешь? Ты просто не осмеливаешься думать свободно.
Через пятнадцать минут Иван и Алдо стояли в толпе.
– О боже, я забыл ружье, – сказал Алдо.
Двое полицейских взглянули на него и схватились за пистолеты.
– Видишь, как весело?
Мимо прополз длинный черный «мерседес» с тонированными стеклами. Дети визжали на тротуарах и бросали под колеса машины цветы и бумажные флажки.
– Слушай, люк открыт, как у Кеннеди в Далласе, – сказал Алдо. – Чего мы ждем?
Мимо проплыла лощеная физиономия Тито. Ноль реакции на любовь и обожание, которое люди на улице выражали пронзительными криками. Только Алдо сунул руку в карман, как четыре полицейских накинулись на него и Ивана, надели на них наручники и отвезли в полицейский участок.
Поскольку у Алдо и Ивана не было оружия, их практически уже отпустили, но тут вернулся полицейский, обыскавший комнату Алдо, и принес два ружья.
– Это ничего не доказывает, – возразил Алдо. – Просто мы югославы и любим огнестрельное оружие. Если враг попытается вторгнуться, мы будем готовы дать отпор.
– Это не мои ружья, – оправдывался Иван. – Если честно, я даже не знаю, как их заряжать.
– Эй, брат, ты что хочешь, чтобы я один отдувался?! – возмутился Алдо.
– Разумеется. Мы сюда попали только благодаря твоей глупости.
– Так, тихо, вы оба, вас никто не спрашивает! – прикрикнул на них тощий усатый полицейский.
– Да, – поддакнул второй. – То, что у вас есть ружья, еще не доказывает, что вы собирались убить товарища Тито. Но вы говорили об убийстве, на оружии свежие отпечатки ваших пальцев, и вы представляли, что стреляете в Тито. не отпирайтесь!
Иван уставился на аккуратные усики полицейского – он чем-то походил на Фридриха Ницше. И хотя Иван был в ужасе, но не смог сдержать смех.
– Итак, Иван Долинар, ты у нас студент медициничного, ой, пардон, медицинского факультета? – спросил Ницше. – Ты знаешь, как дорого твое образование обходится нашему народу? Пока наши рабочие до кровавого пота вкалывают на фабриках, чтобы ты мог бесплатно учиться, ты разгуливаешь и делишься со всеми своими мечтами об убийстве вождя.
– Ни с кем я ничем не делился, это просто…
– И не говорите, что это не вы придумали! Мы знаем оценки твоего товарища, его досье.
– Вот уж не знал, что у меня есть досье, – запротестовал Алдо.
– Скоро оно будет ох каким толстым, мы отправим вас на Голый остров.
– А как же суд? – робко поинтересовался Иван.
– Когда речь идет о государственной безопасности, суд не нужен. Мы вас изолируем.
– Но ведь мы просто шутили, – сказал Алдо.
– Если бы вы серьезно собирались убить Тито, мы застрелили бы вас на месте или сразу после.
8. Иван учится правильно курить сигару у самого главного ценителя
Ивана и Алдо приговорили к четырем годам трудового лагеря на Голом острове, лишенном растительности острове в Адриатике. Данте нарисовал свою картину ада – девять кругов, из огня во льды, а Югославия создала вариацию на тему сибирских колоний, только уже изо льдов в огонь – летом на острове было просто пекло.
Большую часть времени Иван откалывал киркой куски породы. Работая под палящим солнцем, он не знал, что хуже – оставаться в пропитанной соленым потом рубахе и потеть дальше или снять ее, но тогда кожа будет обгорать, сходить клочками и воспаляться. Лишь изредка ему удавалось спрятаться в тени скалы.
