Эдуард Лимонов - Чужой в незнакомом городе
«Зачем ему умирать за Французскую Республику, Ален? Пусть умрет за себя. Неужели ему не стыдно выглядеть перед всей страной жалким трусом — просителем, покорно читая написанный его тюремщиками текст. Да обыкновенный вор из тюрьмы Сантэ имеет больше гордости и чувства чести. Под прикрытием ядерного щита западные мужчины разучились быть мужчинами. А „Фу дэ Дье“ не разучились. Посмотри, как они себя ведут на наших процессах, Ален. Я не сочувствую их целям, но я сочувствую их поведению. Они, из слаборазвитых стран, еще дорожат своей честью. Они редко раскалываются. Ты видел, с каким презрением глядел Абдалла на своих судей?»
Через три недели оппозиция пришла к власти. Zondages[31]приписали это обстоятельство, как всегда, состоянию экономики. Мы с Аденом приписали эту победу спине мадам Шатэн. Телезритель голосовал за ее понурую спину жертвы. Сочувствуя ей и может быть отождествляя себя с нею.
Через еще два недели «Отаж Франсэ Жан Шатэн» был высажен на той же авеню Абдель Насэр в Бейруте, на которой его в свое время схватили. Через сутки Новый Премьер Министр встречал его в аэропорту Буржэ. Вместе с детьми Шатэна, собачкой и мадам Шатэн в кожаной куртке. Выглядела она ужасно. Может быть заболела. Впоследствии оказалось, что это было последнее появление мадам Шатэн перед телезрителями.
Через год, в РТТ, где Ален работает, ему сообщили, что Шатэны развелись. Но ни теле ни прессу это событие уже не заинтересовало.
Моральное превосходство
О том что поляк стал римским папой, мы узнали вгрызаясь в скалистый грунт под домом мадам Маргариты. Мы, это местные, — форэмэн Майкл Шлоссэ, рабочий Джордж, рабочий Билл, и я — неквалифицированная рабочая сила из Нью-Йорк Сити. Как солдаты в только что начатом окопе, стоя на коленях мы швыряли землю и камни на транспортер, его привезли нам только что в чудовищно большом траке из столицы штата, — Олбани. С транспортера земля и камни падали в подставленную тачку. Олбанский трак, еще не покинул двора, а Майкл уже раздал нам лопаты, Транспортер, объяснил он, будет обходиться «нам» каждый день в казавшуюся ему чрезмерной цифру долларов.
Скала спутала цифры долларов и трудочасов, и трудодней, — все подсчеты Майкла. Именно в момент, когда худой, жилистый Майкл прыгнул к нам, чтобы показать как следует обойтись с объявившейся под нами скалой, транзистор Джорджа и объявил о выборе кардиналов.
Зачем нужна была яма под домом? В той части штата Нью-Йорк, в деревне Гленкоу Миллс в частности, с водой была проблема. В определенные годы воды не хватало. Дабы Мадам Маргарите и ее будущим гостям не нужно было думать о воде, согласно конструкции Майкла, под домом должна была расположиться цистерна, сберегающая дождевую воду. Помимо основной пустоты для цистерны, мы должны были образовать по периметру дома пустоту, дабы залить ее конкритом[32] и таким образом дать дому цементные корни взамен сгнивших от времени деревянных.
На скалу Майкл не рассчитывал. Игнорировав нового папу поляка, мы глядели во все глаза за действиями нашего предводителя. Осторожно занеся кирку вбок, он ударил по светлому подбрюшью скалы. Кирка отсекла несколько пластин, величиной каждая с ломоть хлеба, из тех, что продают уже нарезанные для сэндвичей в супермаркетах.
«Ничего, бойз, — сказал Майкл, — как видите, ее можно колоть, эту блядину…»
Бойз хмуро переглянулись. Однако никто не стал оспаривать авторитет форэмэна. На нем лежала организация работы, снабжение, финансирование и дисциплина. Майкл повелевал нами без лишних слов, хмуро сверкая глазами из-под бесформенной шляпы. Наш авторитет он завоевывал ежедневно вкалывая больше нас. Двадцативосьмилетний, он был младше меня, и тем более, сорокалетнего мужика Джорджа, но по всем параметрам он был лейтенант, а мы — солдаты.
И мы стали колоть «эту блядину». «Блядина» принадлежала к породе, пусть и размякших от времени и влаги, но базальтов! Такие же «блядины» выступали из почвы в двух часах езды от Глэнков Миллс, в нью-йоркском Централ-Парке. Проехавшийся по штату Нью-Йорк в дочеловеческие времена гигантский ледник свез шкуру с целого плато блядин, оставив в них глубокие царапины. Нам достался участок, на котором ледник прокатился легко, увы… Если первый ярд блядины мы уничтожили вчетвером в пару дней, то дальнейшее углубление шахты стало даваться нам, как русским победа в Сталинграде, — инч за инчем. Если бы у нас был другой форэмэн, то он давно отступился бы. Уговорил бы мадам Маргариту отказаться не от нового фундамента из конкрита, но хотя бы от цистерны. Но у Майкла был не тот характер. Он не был простым форэмэном, Майкл. Приемный сын писателя Дэйвида Шлоссэ, он бил на самом деле любовником Дэйвида! И не только его любовником! Живя с Дэйвидом, рыжим эстетом и болтуном из хуй знает каких таинственных соображений, Майкл умудрился одновременно соблазнить всех женщин в радиусе 50 миль. Чем вызывал ненависть всех мужчин в пределах того же радиуса, но трогать его боялись. Майкл коллекционировал винтовки и однажды въехал на бульдозере в ливинг-рум рогоносца, похвалявшегося, что убьет Майкла, как собаку. Въехал с винтовкой на сидении. И в наказание застрелил собаку рогоносца. На этом же бульдозере и с винтовкой он явился на антинуклеар-стэйшан[33] демонстрацию в Олбани. Губернатор штата хотел выстроить вблизи Гленкоу Миллс атомную электростанцию. С большим трудом устроители уговорили Майкла спрятать винтовку. Такие люди, естественно не оступаются, встретив на своем пути базальтовую скалу.
Однако так как по плану Майкла цистерна сужалась книзу, то работать в яме всем сделалось нецелесообразно. Уговорив по телефону компанию, которой принадлежал транспортер, сделать ему скидку в 50%, довольный Майкл оставил меня и Билла грызть скалу, а сам взяв Джорджа, ушел на другой участок фронта, — на крышу.
Дом, купленный мадам Маргаритой был фермерским комплексом, с крыльями, амбарами и даже конюшней. Должно быть когда-то на ферме жила большая семья, все поколения вместе. Основная часть фермы, как утверждал Майкл, была построена уже в 17 веке, другие части прибавлены к ней по мере надобности в последующие века. Мадам купила дом в обезлюдевшей деревне с целью превратить его в загородную резиденцию. Она была предприимчивой первопроходчицей, мадам Маргарита, сейчас иметь загородную резиденцию на севере штата Нью-Йорк сделалось модным у богатых людей Нью-Йорк Сити, — у бизнэсменов и людей шоу-бизнэса.
Майкл с Джорджем вскрыли крышу семнадцатого века и пользуясь тем, что осень стояла не дождливая, стали заменять ее крышей двадцатого века…
Представьте себе тугой мешок зерна, завязанный у горла с большим трудом. Настолько тугой, что кое-где мешковина подалась, растянулась, и в этих местах мешок разбух, сделался шире. Вообразив такой мешок, вы получите представление о торсе Билла. Из торса проросли ручищи и ножищи, плюс голова покрытая редкой пегой шерсткой. Щеки в ржаной, плохообритой щетине, под белыми бровями голубые приветливые глаза. Он был симпатичный парень этот Билл. Четыре из двадцати четырех лет жизни он просидел в сторожах маломощной соседней электростанции. Он сам, смеясь утверждал, что за четыре года его ass[34] увеличился вдвое. Он был женат, и приезжал' рано утром на старом маленьком автомобильчике из населенного пункта, расположенного в десяти километрах. Между нами образовались непредусмотренные Майклом производственные отношения, причиной которых были моя гипертрофированная мегаломания и его гипертрофированная физическая трусость.
Сейчас я объясню в чем дело. Один из двоих должен был работать в яме, — долбить скалу и наваливать породу на транспортер. Другой должен был оставаться наверху, у тачки, и по мере ее наполнения, отвозить ненаполнившуюся далеко к воротам. У забора рос вначале нс-большой, но все более впечатляющий холм. При одном землекопе, работающем в яме, тому, кто обслуживал тачку, можно было стоять себе и ждать, покуривая. Находящийся же в яме упирался рогом во всю, потел и пыхтел. Существуют такие несправедливые работы, и ничего с этим не поделаешь. Хороший форэмэн Майкл оставляя нас двоих, указал нам на неравномерность распределения труда и ненастойчиво пробормотал несколько советов по поводу организации производства. «Меняйтесь, бойз…»
Меняться мы не стали. Все сложилось само собой. Уже в первый день Билл не полез в яму, но выкатил из бывшей конюшни тачку и подкатил ее под срез транспортера. Поправил… И остался стоять рядом.
Еще в дни нашей общей атаки на скалу я заметил, что он страдает, могучий Билл, руки его как маховики. Мы загнали его нашим, предложенным Майклом темпом. Он тяжело ухал, охал, потел, раздевался и вновь одевался, менял то лопату на кирку, то кирку на лопату безо всякой видимой необходимости. Я тоже уставал в первые дни до такой степени, что отказался на время от второй, — сверхурочной работы. От смывания ядовитой жидкостью краски с потолка в соседнем доме, купленном хореографшей Леночкой Клюге, подругой мадам Маргариты. Позвоночник болел немилосердно, и утром я грустно вычитал из предполагаемого заработка Леночкины доллары.
