Мириам Дубини - Танец падающих звезд
Человек.
И велосипед.
И серая шляпа.
Он приехал.
Это был он. Ансельмо.
Он появился как один из героев сказок о маленьких девочках, которые теряются в лесу, а когда наступает ночь, встречают других детей, своих собратьев по долгим скитаниям. Как Гензель и Гретель, Ансельмо и Грета оказались рядом в темноте, ухватились друг за друга, застигнутые судьбой врасплох, и потерялись навсегда, найдя каждый свою вторую кожу. Чтобы больше не расставаться.
Листы бумаги слетели с ее колен, и, прежде чем они успели коснуться земли, Грета оказалась в объятиях Ансельмо.
— Как ты меня нашел? — спросила она, пряча лицо на его груди.
Ансельмо рассмеялся и ответил вопросом на вопрос:
— Ты надеялась вот так просто от меня избавиться?
Грете тоже стало смешно.
— Не знаю, поняла ли ты, с кем связалась. Я посланник неба — вот кто я… Я еще не на такое способен.
Он был какой-то странный. Решительнее, чем обычно, и немного… глупее. Она тоже чувствовала себя глупой, как будто душа, подавленная долгими днями тоски и ожидания, заявляла о своем священном праве делать, что ей угодно. Грета чувствовала себя глупой, а глупым девочкам можно задавать глупые вопросы:
— Ты нашел меня, идя по следу за светящейся полоской?
— На этот раз нет.
Ансельмо поцеловал ее в губы. Как в первый раз, когда полоска красного цвета пересекла небо перед его изумленными глазами, чтобы привести его к Грете Бианки. Потом посмотрел ей в глаза и добавил неожиданно серьезно:
— Я был у твоей матери. Это она дала мне адрес.
Грета оцепенела:
— Зачем ты это сделал?
— Я должен был тебя найти.
Это было важнее неба, важнее его светящихся полосок и его миссии. Это вдруг стало важнее всего остального. Обо всем остальном она подумает завтра. Сейчас нет ничего, кроме ее счастья. Грета посмотрела на Ансельмо, будто он был единственным проблеском света в темноте.
— Я… я так рада, что ты здесь, — сказала она вслух и добавила, опустив глаза: — Хотя и не уверена, что мы в нужном месте.
— Разве это не дом твоего отца?
— Я звонила в домофон, никто не отвечает.
— Наверное, его нет дома.
— Или он больше здесь не живет.
Ансельмо пробежал глазами с первого этажа до крыши. Верхнее окно подъезда было приоткрыто. Он прижал к себе Грету, набрал в легкие воздуха и закрыл глаза:
— Сейчас мы это узнаем.
Ансельмо взмыл вверх и поднял Грету к приоткрытому окну. Они скользнули на лестничную площадку последнего этажа.
— Мы только что совершили преступление, — прошептала Грета.
— И немедленно совершим еще одно!
Юноша сжал в темноте ее руку и потянул за собой. Они прочли одну за другой все фамилии рядом со звонками на дверях. Маурицио Бианки жил на первом этаже. Ансельмо уже собирался постучать, когда за их спиной открылась дверь квартиры напротив и на пороге появилась маленькая женщина с лицом собаки-ищейки.
— Добрый вечер, — не растерялся Ансельмо, — мы искали выключатель…
Грета поразилась его находчивости и едва сдержалась, чтобы не рассмеяться.
— Вот он, — произнесла женщина, зажигая свет на лестничной площадке.
— Спасибо, вы очень любезны. Так намного лучше, — поблагодарил молодой человек и тут же добавил, указывая на закрытую дверь: — Но, кажется, их нет дома.
— Они уехали в отпуск, — проинформировала ищейка и смерила обоих недоверчивым взглядом. — А вы что, не знали?
Грета, нахмурившись, потупила взгляд. И что теперь? Где ей теперь искать отца? У нее, правда, был его телефон, но она не решалась позвонить ему вот так вдруг, после стольких лет.
— Нет, синьора, мы не знали, — с грустью в голосе соврал Ансельмо и замолчал, как актер, собирающийся с мыслями для следующей реплики. Потом глубоко вздохнул: — Я должен вручить господину Бианки бандероль.
— Вручить бандероль? В такое время?! — еще больше насторожилась ищейка.
— Если он не получит ее к завтрашнему дню, у него будут большие неприятности.
С этими словами Ансельмо открыл свою почтальонскую сумку и предъявил женщине внушительный конверт темно-желтого цвета.
— Что в нем? — повела носом ищейка.
— Не знаю. Я всего лишь… почтальон.
Соседка господина Бианки выхватила конверт из рук Ансельмо:
— А я консьержка. Я должна знать.
— Но…
Она не дала ему закончить фразу, вскрыла конверт и проверила его содержимое: полосатый шарф с испачканной в грязи бахромой. Тот, что Ансельмо нашел рядом с озером в EUR. Женщина изменилась в лице. Ищейка пропала, и консьержка расплылась в широкой улыбке:
— Шарф! Он меня просто измучил с этим шарфом! То и дело спрашивал: «Не находили ли вы его на лестнице?» А я ничего не находила…
Ансельмо замер. Это не могло быть простым совпадением. И, тем не менее, в этот раз он не следовал за светящейся полосой, чтобы доставить утерянный предмет законному владельцу в совершенный момент. Он просто ехал за Гретой.
— Послушайте, оставьте его мне! Я отдам его Маурицио, когда он вернется.
— Мы не можем! — вмешалась Грета.
— Почему?
— Потому что, — снова начал импровизировать Ансельмо, — потому что это моя работа. Я должен был доставить шарф еще три дня назад. Но дело в том, что я потерял конверт. Потом моя девушка нашла его, и вот мы здесь, пытаемся исправить непростительную ошибку. Но, наверное, так будет лучше. Правильнее. Я потеряю работу. Я ошибся, я должен ответить.
И Ансельмо скорбно поник головой.
Консьержка окончательно растаяла:
— А если ты вручишь его мне, тебя все равно уволят?
— Мне нужна подпись господина Бианки… Где мне теперь его искать?
— В доме на Капри, — спокойно объявила женщина.
Ансельмо и Грета обменялись заговорщическими взглядами.
— Я думаю, ты должен сообщить своему начальству обо всем, что произошло, и объяснить ситуацию, — сказала Грета, изображая рассудительную девушку с таким выражением лица, которого Ансельмо у нее никогда прежде не видел.
— Синьорина права, — согласилась консьержка.
— Но, не зная точного адреса, мы не сможем доставить бандероль в срок, — сурово добавила синьорина. — А теперь пойдем, мы и так отняли слишком много времени.
— Ну что вы! Что вы! — поспешила успокоить ее консьержка. — Мне так жаль, что у таких хороших ребят будут из-за этого неприятности…
— В этом нет вашей вины, — грустно сказал Ансельмо, собираясь уходить.
— Постойте!
Они остановились.
— Я дам вам адрес. Они мне его оставили на всякий случай.
Хорошие ребята одарили друг друга победными взглядами.
— Спасибо большое! Вы нам так помогли! — ликовал Ансельмо.
— Не за что. Только впредь уж будь повнимательней с этими посылками. Не все ж твоей девушке улаживать твои дела!
Хорошие ребята расстались с консьержкой и вышли на улицу.
— Вот не ожидала! — сказала Грета, и глаза у нее светились как звезды.
— Чего?
Того, что он сядет в поезд и поедет за ней, что они влетят в дом, где живет ее отец, что обведут вокруг пальца бдительную консьержку и, главное, что Ансельмо назовет ее своей девушкой.
— Ничего из того, что ты сделал и сказал в последние двадцать минут.
— Знаешь, что самое интересное? — спросил Ансельмо, искренне удивляясь. — Я сам этого не ожидал.
— Твой голландский десерт всегда изумителен, Марта, — похвалила хозяйку госпожа Дюваль, проглатывая последний кусок еще теплой вафли. — Правда, к своему стыду, я никак не могу запомнить, как он называется. — Гостья запустила руку в волосы, словно надеялась найти ответ в аккуратных волнах укладки. — Такое необычное название…
— Стропвафли. Я делаю их по рецепту моей матери. Эммина бабушка питает подлинную страсть к этим вафлям. Правда, darling?
Darling, откровенно и нелюбезно скучавшая с самого начала ужина, неуверенно качнула головой вверх и вниз.
Марта продолжала в таком тоне, будто любимая внучка далекой голландской бабушки выдала вежливый и участливый комментарий.
— Она делает их с разными начинками, но лично я предпочитаю традиционный вариант: сахарный сироп с корицей.
— Специи способствуют пищеварению, — громко проинформировал присутствующих сын гостей Алессандро.
Эмма отчетливо представила себе, как выплюнет в тарелку этого умника комок сахара с корицей, который она, скучая, тщательно пережевывала вот уже несколько минут, встанет из-за стола, пожелает всем спокойной ночи и удалится со сцены под возмущенные взгляды публики. Но для этого надо было подойти ближе к тинейджеру. Пусть даже на мгновение. Эта мысль вызывала в ней глубокое отвращение. Он же улыбался ей с самого своего прихода, так интенсивно сдвигая щеки к скулам, что, казалось, прыщи, в изобилии зревшие на его лице, вот-вот взорвутся. Вот чему он улыбается? Человек с такими прыщами не должен улыбаться. Он должен рыдать дни напролет и не высовываться из дома, и уж во всяком случае ни под каким предлогом не входить в их дом. А он улыбался и мило беседовал с ее матерью, словно с хорошей приятельницей. И мать, кажется, была… польщена.
