Леонид Сергеев - Летние сумерки
Дома Борис имел четыре стола: на одном писал курсовые, на другом собирал радиоприемники, на третьем занимался фотографией, на четвертом «для самосовершенствования» пробовал силы в живописи и постоянно что-нибудь мастерил — он был жаден до всякой работы и просто не мог сидеть без дела. И без музыки — для настроя прослушивал пластинки, джазовую классику, и время от времени хватался за трубу и проигрывал отдельные темы, несмотря на протесты родственников и соседей. Он как-то болезненно чувствовал быстротечность времени и потому хотел приложить руки ко всему, что охватывал его взгляд. Понятие усталость (тем более скука) для него, двужильного, не существовало.
— Я отдыхаю, когда играю джаз, — говорил он. — А вообще-то мне некогда отдыхать, у меня масса проблем. Кто много работает, у того их всегда полно.
— Могущественный парень, фонтанирует, как гейзер, — усмехались приятели.
Среди сокурсников Борис слыл парнем с немалым творческим потенциалом, который слишком часто меняет увлечения — никак не может разобраться в своих многочисленных способностях. Как только стихал ветер удачи — начатое дело заходило в тупик, Борис сразу его откладывал и принимался за что-нибудь другое.
Следует признать, в некоторых областях он достигал некоторого мастерства (например, в джазе), но продвигаться дальше ему мешало не столько отсутствие ветра удачи, сколько отсутствие терпения и усидчивости.
К тому же, давно подмечено, что ветер удачи сопровождает настойчивых, упорных гораздо чаще, чем всяких других. И яснее ясного: главное в деле — довести его до конца, а профессионализм вообще требует полной отдачи. И следует добавить, что во сне Борис прекрасно видел конечный результат своей неуемной деятельности — во всех областях добивался нешуточного успеха, а как музыкант и вовсе купался в славе. И, конечно, в сновидениях ветер удачи был особенно сильным — Борис жил в просторной квартире, имел машину и была у него любимая девушка, самая красивая из всех ходивших по земле.
А наяву сокурсницы сторонились Бориса — считали его взбалмошным парнем, ненадежным, легковесным поклонником, который увивается вокруг многих студенток, но никак не выберет одну единственную, и похоже, вообще не способен влюбиться; наяву он не имел не только машины, но и велосипеда, и обитал в подвале с престарелыми родителями и младшей сестрой (через подвал проходили трубы, с которых капало и сыпалась побелка; среди кроватей на веревках висело сохнущее белье).
Правда, Борису принадлежала знаменитая на всю улицу мастерская — старый заброшенный сарай, в котором находился верстак с набором слесарного инструмента. В течение двух лет Борис таскал в сарай арматуру, доски, всевозможные заводские отходы, и все это собирал неспроста — планировал строительство катамарана по собственному проекту. В какой-то момент даже начал его строить — ухлопал несколько месяцев на каркас необычной посудины и во сне уже бороздил подмосковные акватории, но наяву внезапно увлекся охотой: купил подержанное ружье, завел собаку сеттера и стал ездить в Мытищи натаскивать собаку и стрелять по тарелкам.
— Катамаран дострою позднее, — заявил приятелям, чтобы обезопасить себя от упреков в легкомыслии, и добавил с внезапным порывом: — Сейчас открываются неограниченные возможности для охоты. У меня появился один знакомый, лесник с Северной Двины, зовет на лето к себе. Там кабаны, медведи…
Но и на Двину не поехал — на то появились особые причины — подвернулась работа в опытном центре НИИ, а Борис никогда не упускал случая подзаработать, поскольку его семья жила в постоянной нужде.
За время работы в НИИ Борис охладел и к охоте. Раза два съездил в Подмосковье, но вернулся с пустыми руками. «Зрение подводит», — объяснил приятелям, давая понять, что отказывается от охоты помимо свей воли. После чего продал собаку и ружье и… ударился в другую крайность — вступил в общество защиты животных.
Некоторые считали Бориса «генератором бесплодных идей», фантастическим суетником, в котором нет стержня, называли его увлечения вздорными бесполезными занятиями, а изучение языков — и вовсе «мертвым багажом», поскольку в стране запрещено общаться с иностранцами; «лучше б плотней занялся специальностью, а то на курсе плетется в хвосте», — говорили такие благоразумники, но они же отмечали напористость, активность Бориса, его перегруженное время, огромные энергетические затраты, и удивлялись, как такое напряжение выдерживает его организм.
Между тем, несмотря ни на что, Бориса можно назвать счастливым, ведь он жил так, как хотел жить, в то время как многие его знакомые жили как должны были жить, и ради практических интересов подстраивались под обстоятельства, прикидывали выигрышные варианты.
На третьем курсе Борис сделал важный шаг — женился. Со своей благоверной он познакомился на стадионе во время студенческих соревнований, где Борис показал в беге неплохой (для любителя) результат, и она с трибуны была свидетельницей его триумфа; после забега подошла и с восторгом поздравила…
Он пригласил ее в джазовое кафе; на свидание, естественно, прихватил трубу, и когда сыграл несколько мелодий, она пришла в еще больший восторг, чем на трибуне во время соревнований, даже чмокнула его в щеку и шутливо бросила:
— Вы самый замечательный человек на свете.
— Я тоже так думаю, — буркнул Борис. — Но все это ветер удачи… А вообще многие считают меня чудаком…
— Все мы немного чудаки, — хмыкнула девушка. — Зато у вас прекрасная душа. Так играть может только человек с замечательной душой.
Девушку звали Тамарой, она училась в медицинском институте и одновременно заканчивала курсы французского языка; она была хороша собой, держалась свободно и умела нравиться, но что особенно привлекло Бориса — любила и знала джаз. Своей открытостью, горячей энергией и многочисленными планами Борис сразу вскружил ей голову.
— Я готова бросить все: учебу, поклонников и пойти к вам домработницей, — уже не совсем шутливо сказала она на второй день знакомства, а на третий, после незначительной размолвки, уже без всяких шуток, сбросив туфли, бежала за ним босиком по тротуару.
Год молодожены прожили у родителей Тамары, а после рождения сына, как остро нуждающиеся, получили освободившуюся малогабаритную квартиру. Чтобы сэкономить деньги, Борис решил отремонтировать квартиру самостоятельно и взялся за дело с особым рвением. Насвистывая джаз, прослушивая пластинки, наклеил новые обои; затем снял линолеум и у рабочих с соседней стройки за бутылки «коленчатого вала» (дешевой водки) приобрел паркет, но когда начал его стелить, все пошло наперекосяк: в середине комнаты «елка» выглядела более-менее прилично, но к стенам чрезмерно разъезжалась.
— Ничего! — успокоил он погрустневшую жену. — Там поставим мебель. Кстати, шкафы и полки сделаю сам.
Кухню Борис решил отделать кафелем. Целые сутки без передышки приклеивал плитки, а закончив работу, решил отмыться, и, пока ванна наполнялась водой, прилег на тахту отдохнуть. Проснулся от стука в дверь — в квартире плескались волны; вода просочилась на четыре нижних этажа.
Домовый комитет постановил сделать ремонт за счет «безрассудного студента», как окрестили Бориса после его бурной паркетной эпопеи, когда он несколько дней грохотал на весь подъезд.
На ремонт затопленных квартир Тамаре пришлось брать деньги у родителей.
Для шкафов и полок Борис закупил древесные отбросы и пленку «под клен». Первый шкаф (платяной) получился таким аляповатым, что Тамара назвала его «гробом с музыкой» и наотрез отказалась держать в комнате. К тому времени она уже относилась к мужу без прежнего пылкого восторга, а часто и высказывала недовольство его «безалаберной» деятельностью.
Так и остался тот шкаф в мастерской Бориса, как символ дилетантства. Его второе столярное изделие (книжный шкаф) более-менее смотрелось, но опять-таки выглядело далеким от совершенства.
— Его поставь на балкон. Туда буду складывать грязное белье, — сказала Тамара с горечью и на следующий день привезла от матери комод.
На полки у Бориса не хватило времени — он уже начал собирать телевизор, но и его недоделал — принялся застеклять балкон, чтобы устроить оранжерею.
Через год после вселения квартира все еще оставалась не обустроенной, захламленной: в углах лежали обрезки досок, клей, краска, провода (мастерская была забита грудой строительного материала для дачи, которую Борис нацелился возводить и уже видел во сне; там же, в мастерской находились скелет катамарана и «гроб с музыкой» — мастерская напоминала кладбище невостребованных вещей).
Тамара только вздыхала, а в адрес мужа бросала едкие колкости и упреки.
— Живем, как цыгане… И этот недоделанный телевизор! Ящик с внутренностями наружу! А если ребенок подойдет и его шибанет током?! Я думала, ты неповторимый человек, а ты — большой мальчишка, верхогляд, у тебя нет самодисциплины и характер разрушительный. И это не ругательство, а определение, диагноз, твоя суть.
