Диана Петерфройнд - Доброе утро
— Я…
— Я согласен произносить слово «Аляска» в эфире только в трех случаях, — он принялся загибать пальцы, — если речь идет о газопроводе, о землетрясении или о губернаторе, — он посмотрел на третий палец. — Хотя, пожалуй, нет, обойдемся первыми двумя. От губернаторов я устал.
— Ну откуда у вас столько предрассудков? Поверьте, в утренних программах охват тем гораздо шире, чем…
— Охват тем шире, — перебил меня Майк. — Отличный эвфемизм, — он уже нависал надо мной — или мне так только казалось? — Ты что, не понимаешь, что твоя программа относится к отделу новостей? — Новости — это священный храм, а ты, Бекки Фуллер, плетешь здесь свои интриги, чтобы этот храм разрушить, набить всяким дерьмом!
Я споткнулась. Майк Померой только что назвал дело всей моей жизни дерьмом. Я захлебнулась, будто меня проткнули насквозь. Этого не должно было случиться. Тот Майк Померой, которого я знала, никогда не произнес бы слово «дерьмо».
Правда, Майк Померой, которого я знала, вещал из маленького ящика у нас в гостиной, и не появлялся передо мной во плоти. Если бы он сказал такое слово в эфире, Федеральная комиссия оштрафовала бы его на бешеную сумму. Мне пришлось быстро усвоить, что у того Майка Помероя, чье лицо мы привыкли видеть на экранах, столько же общего с живым человеком, сколько у куклы Барби с Колин Пек.
— Так нечестно! — Слова сорвались у меня с языка помимо воли. — Первые полчаса утренней программы — чертовски отличное время для новостей.
— Полчаса! — сказал Майк. — Да ты успокойся, нечего так нервничать.
— А еще у нас есть другие рубрики, развлечения, погода — все то же, что и в газетах. Что вам не нравится?
Майк с отвращением покачал головой, положил дробовик на плечо, отстранил меня и пошел прочь.
Я плелась следом.
— Мы будто добрые соседи, которые уже успели прочесть газеты, приходим к людям с утра поболтать, поделиться новостями…
Майк ускорил шаг. Я не отставала.
— Том Брокау работал на утренних новостях, — перечисляла я, — и Чарли Гибсон.
— Хм…
— И Уолтер Кронкайт в начале своей карьеры был ведущим утренней программы на пару с марионеткой по имени Шарлемань…
Майк резко остановился. Ужасно, но теперь я, кажется, по-настоящему его достала. Я как чувствовала, что пример Кронкайта сработает.
Майк пристально посмотрел на меня.
— Отлично, — едва слышно прошипел он, — вот и найди себе марионетку.
Хм… или не сработает.
* * *На следующее утро я подумала, что, может, и хорошо, что Майк не купился на мое предложение. В конце концов я так расхваливала свою передачу, наплела, что случись в мире нечто серьезное, мы расскажем об этом лучше и раньше всех. А на деле? Вот что у нас сегодня была за тема?
Папье-маше.
Папье, блин, маше. Всякий раз, когда камера выключалась, по лицу Колин было видно, как ее это достало. Что-то мне подсказывало, что она не в восторге от необходимости портить себе маникюр клочьями мокрой газеты. Честно говоря, я ее понимала.
Но она, как всегда, натянула на себя маску приветливости. Она вся светилась деланным восхищением, пока ведущая рубрики «Делаем сами» объясняла зрителям, почему сегодня студия «Доброго утра» завалена бумагой и уставлена баночками с клеем и водой, и откуда взялись все эти пестрые комковатые безвкусно раскрашенные артефакты.
— Вот за что я люблю папье-маше? — щебетала эта мастерица на все руки, не удивлюсь, если она горстями пьет антидепрессанты. — За то, что это дешево и всегда под рукой. Можно делать шары, шляпы… — Лицо Колин на миг исказилось от ужаса при мысли, что этой пакостью придется испортить безупречную прическу. — И даже кухонные горшочки!
— Ну надо же, кухонные горшочки! — Колин широко улыбнулась в камеру. — Но ведь «маше» по-французски значит «жевать», я надеюсь, мы не потащим все это в рот, а?
— Конечно же нет! — ответила ведущая рубрики, и обе залились смехом. Я сделала себе помеху, что шутки даже вполовину не такие глупые надо исключить.
— Далее в нашей программе, — объявила Колин. — Вы слышали, как она поет, а сегодня услышите, как она любит сладкое. Оставайтесь с нами, и мы будем печь шоколадное печенье вместе с личным поваром Селин Дион.
Вот интересно, хоть кто-нибудь из зрителей купился на то, что Селин Дион обожает шоколадное печенье?
— Все это и многое другое в программе «Доброе утро», — огонек камеры погас, и улыбка на лице Колин сменилась выражением омерзения. — Кто-нибудь, сотрите с меня эту дрянь, — потребовала она, отряхивая покрытые липкой массой руки. К ней на помощь поспешил реквизитор с пачкой влажных салфеток.
— Ну, хорошо, — сказала я, выходя к ней в студию. — На последнем сюжете времени рассиживаться у нас нет, так что просто запустим отснятый материал…
— Как ты? — Колин протянула мне свои обработанные салфетками руки, будто утешая.
— Прошу прощения, что?
— Не убивайся так! — В голосе Колин слышалось пренебрежение. — Тебе никогда его не заполучить. Мы-то знаем… Я о Померое, — пояснила она, увидев мое удивление.
— Откуда вы…
— Это и так понятно, — сказала она. — Ты уволила моего соведущего. Неужели ты думаешь, я не догадалась, какую дрессированную обезьяну ты попытаешься сюда притащить?
— Майк Померой никакая не…
— Да, но он и не собирается идти работать в этот зверинец. Особенно если начальником у него будет кто-то… ну, вроде тебя.
— Ну, спасибо.
— Не пойми неправильно, — продолжала Колин, рассматривая, не нанесло ли папье-маше ущерба ее драгоценному маникюру — Ты молодец, что его позвала. Это смелый поступок с твоей стороны. Лично я приняла бы его с распростертыми объятиями, но…
Тут она осеклась и уставилась куда-то мне за спину. И я заметила, что в студии воцарилась подозрительная тишина. Неужели включилась камера, и весь мир стал свидетелем нашей перепалки? Ну, если не весь мир, то те несколько человек, которые сейчас смотрели программу.
Я обернулась и увидела Майка Помероя. В студии «Доброго утра» он смотрелся так же неуместно, как дикий хищник посреди Парк-авеню.
И похоже, он здорово перепугал моих сотрудников. Я медленно направилась ему навстречу.
— У меня восемь «Пибоди», Пулитцер, шестнадцать «Эмми», — начал он без предисловий, — у меня прострелена рука после командировки в Боснию, я вытащил Колина Пауэлла из горящего джипа и отирал лоб матери Терезе во время эпидемии холеры, я завтракал с Диком Чейни…
— Вы пришли сюда из-за денег, — сказала я.
— Верно.
Я протянула руку, и Майк неохотно ее пожал.
— Итак, — начала я, видя, что ассистент режиссера уже начал обратный отсчет до включения камеры, — надеюсь, у вас есть запись этой сцены с матерью Терезой? Это было бы отличной рекламой.
Колин глазела на нас, раскрыв рот.
— Черт!
Загорелся красный огонёк камеры. Мы в прямом эфире. Она быстро вошла в свой сценический образ, фальшиво улыбнулась и обратилась к тем четырем калекам, что составляли нашу аудиторию:
— С вами снова «Доброе утро».
С вами снова «Доброе утро». Не переключайтесь, а то пропустите много интересного.
* * *— Я взял на себя смелость подготовить кое-какие поправки к моему договору. — С этими словами Майк вручил мне несколько листов бумаги.
— По… поправки? — едва смогла выговорить я.
Колин вела эфир. Не отрывая глаз от телесуфлера, она пыталась подслушать, о чем мы с Майком говорим.
— Естественно! — сказал Майк. — Ты ведь притащила меня сюда, сославшись на условия договора. Вот я и подумал, что надо отплатить тебе той же монетой.
— Понятно. — Я пролистала бумаги. Десять страниц. Десять! Ленни меня убьет.
— Прошу обратить внимание: на странице шесть написано, что я потребляю в пищу манго фирмы «Шампань манго», а ни в коем случае не «Хейден» — у них оно слишком волокнистое. — Майк явно наслаждался производимым эффектом.
— Манго, — безучастно повторила я. А еще ему подавай кожаную мебель — так написано на странице три. А еще… отдельную статью расходов на галстуки!
— И как мне попасть к себе в гримерную? — спросил Майк Померой.
Гримерная, понятно, тоже должна соответствовать.
— Оставайтесь с нами, — Колин так торопилась, что начала тараторить, — и мы расскажем вам, как выиграть битву в войне с лишними килограммами.
Интересно, дойдет ли в этой битве дело до экзотических фруктов?
* * *Следующие несколько часов Ленни, все помощники и стажеры программы бегали взад-вперед, пытаясь навести хоть какой-то порядок в гримерной Пола. Для начала выкинули кушетку, потом принялись переоборудовать ее в соответствии с дурацкими поправками Майка. Вечером наверняка все до единого будут за кружкой пива жаловаться близким на судьбу.
