Кэтрин Райан Хайд - Любовь в настоящем времени
У парня за рулем светлые волосы, и он очень хорош собой. В другое время я бы рассмотрела его получше. В зеркале заднего вида отражаются его глаза. Особой ненависти в них нет. Он старается ненавидеть меня, но у него не очень получается. И это его злит.
Криворотый говорит:
— Рано или поздно ты бы все равно попалась. Что я говорил, Чет?
Блондина, значит, зовут Чет.
— Сколько фотографий несовершеннолетних девчонок я пересмотрел! Каждую неделю, в каждом участке Калифорнии. Это был всего лишь вопрос времени.
Какая же ненависть нужна, чтобы так рыть землю! Ему это, наверное, непросто далось. Но часть меня за плечом подсказывает: нет. Не говори этого. Вообще молчи. Слова не помогут. И не забывай про гордость.
Я сижу в грязи. Вокруг потемки. Правда, луна светит, и звезды. Дождь лил целых пять дней, и воздух прозрачен. Земля вся мокрая, и я тоже промокла насквозь. Руки у меня скованы наручниками за спиной, чтобы я не сбежала.
Блондин присел на камень, а криворотый стоит рядом со мной, в руке пистолет. Я не вижу его рассеченной губы, слишком темно. Но эта губа так и стоит у меня перед глазами. Даже если я зажмурюсь, никуда от нее не деться.
— Господи, Бенни, — говорит красавец блондин. Это его первые слова. — Она же совсем девчонка, мать твою перемать.
Криворотый отвечает:
— Он не твоим напарником был.
— Грузи ее в машину.
— Чтобы подвергнуть его семью такому испытанию? Чтобы его жена и дети узнали, что эта сучка устроила? Ты сбрендил? Они этого не заслужили. Пусть расскажет все как надо прямо сейчас. Вот здесь, перед нами. Иначе она тут и останется.
Ненависть слышится в его словах, никуда она не делась. И все-таки мне кажется, он себя специально накачивает.
Они стараются запугать меня, чтобы я выполнила любое их желание. Только чего они от меня потребуют? А если я не соглашусь?
На душе у меня пусто и спокойно, и я смотрю на них из-за собственного плеча. Только упаси вас боже от такого спокойствия. Ужас породил его.
По-моему, я стала что-то напевать. Я не нарочно. Запелось, и все. Я и не сознавала, что пою, пока криворотый не пробурчал:
— Что происходит?
Вот и первый вопрос. Я-то думала, говорить мне не придется. И вот он напомнил мне кое-что. Ведь эту песенку я всегда пела Леонарду на сон грядущий.
Только криворотому этого знать не обязательно. Тайна останется между мной и моим мальчиком.
— Забей, — говорю.
— «Забей», — передразнивает он. — Нормально говорить умеешь?
Умею, только из-за тебя все вмиг забыла. Все мои тренировки насмарку. Страх вышиб заученное из головы.
— Надо говорить: «Ничего особенного», — поучает он.
Ага. Тут у нас все особенное.
У блондина такой вид, словно ему не терпится поскорее покончить со всей этой байдой, как бы она ни обернулась. Луна освещает его, и я могу разглядеть на лице у него страх и неуверенность. Ненависти ему явно не хватает. А взять неоткуда, как ни старайся.
— Господи, Бенни, — говорит он. — Забираем ее и уматываем.
— А его семья? Ни хрена мы не уматываем. Как мы можем опоганить память о нем? Ребята все сделали, только бы никто никогда не узнал, что он погиб без штанов. Нет уж, пусть выдаст все, как полагается. А мы посмотрим, брать ее с собой или нет.
Ведь специально подпустил угрозы в голос, чтобы мне страшнее стало.
Я смотрю на звезду. Наручники впиваются в кожу. Мне больно. Я рукой не могу пошевелить.
И я уже больше не гляжу на них из-за плеча. Плохо дело. Не вовремя я вернулась в собственное тело.
Ствол упирается в ложбинку у меня на затылке. Это пистолет дрожит у него в руке или я сама дрожу? Не могу сказать наверняка. Скорее всего, трясусь я.
— Ну, что скажешь в свое оправдание? — Тон у него уже другой. Испуганный какой-то и расстроенный. Мне даже делается его жалко. — Колись немедленно, говори правду. А потом отрепетируем, что ты покажешь на суде.
— Правду я скажу на суде, — говорю.
За эти слова он готов удавить меня до смерти. Но уж очень ему хочется устроить мне пожизненное. Хуже не придумаешь. А как же тогда Леонард?
Нет, никто не может разлучить меня с Леонардом. И никто не отнимет у меня гордость.
— Ух ты, — шипит. — Крутую корчишь?
Да уж. Круче некуда.
— Вот тебе моя версия. Ты к нему прицепилась, завлекла к себе, раздела и застрелила как собаку, все ради кредитных карт и денег в кошельке. Воспользовалась его слабостью. Вот как все было. Дома остались жена и трое детей. Трое сиротинок.
Ну что он заливает? Ведь вокруг ни души, кроме нас. Ты сирота, если у тебя оба родителя умерли. Леонард не сирота, хотя его отец застрелен. И надеюсь, не станет сиротой сегодня. Но я не произношу этого вслух. Я храню молчание.
— А как насчет мужика, которого посадили за соучастие? — Опять в голосе угрозы хоть отбавляй. — Этого, как его, Джулиуса Бэнкса? Это он был организатором? Он тебя заставил? Если так, скажи мне. Только быстро.
— Малыш Джулиус вообще ни при чем, — говорю.
Беги, вызволяй Малыша Джулиуса с кичи. Только ты не побежишь. Ты, как и я, прекрасно знаешь, что Малыш Джулиус получил по заслугам. Ведь он много чего наворотил в жизни, только не попался. А теперь сидит за преступление, которого не совершал. Боженька не фраер, все видит.
— Вот что. Нравится тебе или нет, ни словечка в суде о том, что на самом деле произошло между тобой и Леном. Семья не должна узнать. Ты его завлекла и ограбила. И больше ничего.
— На суде я скажу правду.
Злить его мне не хочется. Тем более в руке у него пистолет. Но я не могу допустить, чтобы мой мальчик считал свою мать грабителем и убийцей. Так не будет. Чем бы эта история ни кончилась.
— Не смей так говорить со мной, — хрипит криворотый. Он уже в таком бешенстве, что с трудом можно разобрать слова. — У меня пистолет. — Он с силой утыкает пушку мне сзади в шею, хочет напомнить, кто из нас вооружен. — Сделаешь, как я сказал. Выбора у тебя нет.
Ведь в лепешку расшибется, а втолкует. Мне больно, но я не издаю ни звука. Пожалуй, нет у него никакого плана на тот случай, если я не соглашусь.
— Выбор-то у меня есть, — говорю.
Свой выбор я уже сделала: Леонард не должен думать, что я кого-то убила ради кредитных карточек. Можешь теперь злиться сколько хочешь. Это уже неважно.
— Считаю до трех, — говорит. В голосе его слышится рыдание. Я и не знала, что здоровенные мужики способны плакать.
— Бенни? — пугается блондин. — Бенни? Ты все стараешься ее застращать?
— Я не могу позволить ей устроить представление. Его семья уже видела достаточно горя. Он не твоим напарником был. Ты со мной или нет? На чьей ты стороне?
— У меня дочка ее лет, Бенни. Ты сейчас в гневе натворишь делов, потом не воротишь. Прошу тебя, Бенни.
Наступает долгое молчание. Надо же, и у мужика с пистолетом могут быть истерики. Скажите пожалуйста.
— Подожди меня в машине, — говорит Бенни.
— Бенни…
— Жди в машине, я сказал. Оставь нас одних на минуту.
— Господи, — опять бормочет блондин, однако послушно залезает в автомобиль. А я-то надеялась, он упрется.
Смотрю на небо. Большая звезда висит над холмом. Странная такая звезда, светит мне прямо в глаза. Вот так до меня доходит, что я тоже плачу и слезы преломляют свет звезды. Иначе бы я ничего такого не увидела.
— Раз.
Как восхитительно, и грустно, и странно, что мы оба плачем. Будто у нас есть что-то общее. Словно у двоих совершенно чужих друг другу людей сквозь враждебность всегда прорежется связующая нить.
Я не сомневаюсь: он не собирается стрелять, уж очень уверен, что я уступлю прежде, чем он досчитает до трех. Но я не сдамся. И вот тогда-то мы окажемся у черты, за которой неизвестность. Он ведь сам не знает, куда его заведет гнев, если я не соглашусь. А черта эта все ближе, я чувствую это по его голосу, она сквозит, даже когда он молчит. Гнев возьмет над ним верх. Мужик с ним не справится.
Забыла сказать Доку, что у Леонарда не все хорошо со здоровьем. Откуда ему знать, что Леонарду дважды в год надо обследовать глаза? Ведь мой сын родился недоношенным. Его надо регулярно показывать врачам. А кто подскажет Доку, если я окажусь в тюрьме? Или где-нибудь еще.
— Два.
Мне вспоминается чепуховая песенка, которую напевали мы с Леонардом, и я опять принимаюсь петь, на этот раз во весь голос, не под сурдинку. Я набираю в грудь побольше воздуха в надежде, что Леонард услышит меня. Только как бы я ни орала, ни звука до него не дойдет. А вот блондин в машине меня услышит. Интересно, навернутся у него слезы на глаза?
— Три.
Луч звезды мчится ко мне, словно хочет прикоснуться. Не пройдет и секунды, как я выпрыгну и встречу его на полпути.
Щелчок курка отдается у меня в ушах ударом молота.
Когда все закончится, я сразу вернусь к моему мальчику.
МИТЧ, 25 лет
