Джонатан Кэрролл - Деревянное море
— Я уж и забыл об этой зажигалке. Знаешь, как сложилась жизнь у Сьюзен?
Он прикурил и сделал слоновью затяжку.
— Нет, и не желаю об этом слышать. Нам надо поговорить обо всем, что случилось. Где хочешь — здесь или выйдем? Мне все равно.
Говорил он — ну прямо-таки Джо Кул, но было ясно, что он бы предпочел выйти на улицу. На мне была пижама — нужно было надеть куртку и ботинки.
Одевшись, я как можно тише открыл заднюю дверь и жестом предложил ему выйти.
— Не бойся, нас никто не услышит. Когда я с тобой, никто тебя не хватится.
— Как такое возможно? Он соединил кончики указательных пальцев.
— Когда мы с тобой вместе, все остальное останавливается, понял? Люди, вещи — в общем, все.
Я опустил взгляд и увидел, что кот вышел из дома вместе с нами.
— Все, кроме Смита.
— Да. Но он нам понадобится.
Я посмотрел на себя юного в футе от меня, потом на Смита.
— Почему я так спокойно все это принимаю?
— Потому что ты давно знал, что это случится.
— Что я знал? Что случится? Чему ты улыбаешься?
— Щас помру от смеха. Ну, пойдем, что ли?
Строительная лиса
Он харкнул, и в каком-нибудь дюйме от моей ноги на землю громко шлепнулся белый жирный комочек. Я уставился на харкотину, потом медленно повернулся и взглянул на него. Я прекрасно понимал, что он делает и зачем.
— Если я съезжу тебе по морде, я это почувствую?
Его правая рука с сигаретой замерла на полпути ко рту.
— А ты попробуй, срань болотная! Ну, попробуй!
В голосе его слышались вызов и угроза. В один из периодов моей истории этот голос наводил страх на половину жителей округа. Теперь же у меня только возникало желание потрепать парнишку по затылку и сказать: да ладно, малыш, что ты так кипятишься. Тебе вовсе необязательно в меня плевать, чтобы объясниться.
— Не забывай, малый, что у меня есть перед тобой преимущество: я знаю нас обоих — тебя и себя. А ты — только себя нынешнего, а не того, каким ты станешь через три десятка лет.
Он отшвырнул сигарету прочь. Она покатилась по земле, рассыпавшись дорожкой красных и золотистых искр. Когда он снова заговорил, в голосе уже не было злости — одна тоска.
— Как ты мог до такого дойти? Я сидел в этом доме и все думал: «Вот, значит, как! Вот, значит, что меня ждет. Желтенькие кресла в цветочек, журнал „Тайм“ за прошлую неделю. Билл Гейтс. Что это еще за гребаный Билл Гейтс?! Что с тобой стряслось? Что стряслось со мной?
— Ты вырос и повзрослел. Все вокруг изменилось. А какой ты себе представлял свою будущую жизнь?
Он кивнул на дом.
— Во всяком случае, не такой, это уж точно! Никаких «Папа знает лучше» и «Шоу Энди Гриффита». Что угодно, только не это!
— Что же тогда?
Он заговорил медленно, тщательно выбирая слова, мечтая вслух:
— Точно не знаю… Ну, может, шикарная квартира в большом городе. В Нью-Йорке или Лос-Анджелесе. Толстые ковры, белая кожаная мебель, крутая стереосистема. И женщины — много самых разных женщин. А ты, оказывается, женат! И на ком — на Магде Островой, господи ты боже мой! На этой вертлявой малявке Магде из десятого класса.
— Ты не находишь, что она хорошенькая?
— Она… ты чего — не понимаешь? Она женщина. Я хочу сказать, ей же лет сорок!
— Так ведь и мне тоже, братишка. Больше.
— Я знаю. Но у меня все это никак не укладывается в голове. — Он потупил взгляд, кивнул. — Слушай, ты пойми меня правильно…
— Проехали.
Идя по своей улице, я старался видеть мой мир его глазами. Насколько иначе он воспринимался тридцать лет спустя? Что здесь изменилось? Когда я думал о Крейнс-Вью, меня всегда утешало, что в нем почти ничто не изменилось, разве что в центре открылась пара новых магазинов да построили один-два новых дома. Но у него могло возникнуть впечатление, что он оказался в другом мире.
Твой дом там, где тебе всего удобнее. Но эти понятия у подростка и взрослого совсем разные. Когда я был мальчишкой, Крейнс-Вью казался мне чем-то вроде трамплина для прыжков в воду, с которого я непременно спрыгну в какой-нибудь здоровенный бассейн. Я попрыгал на краешке, проверяя упругость доски и прикидывая, каким способом буду нырять. Подготовившись, я отошел назад, разбежался и — была не была — подпрыгнул. Мне в юности было вполне удобно в Крейнс-Вью, потому что я знал: в один прекрасный день я уеду отсюда и прославлюсь на весь мир. Нисколько в этом не сомневался. Учился я паршиво, никаких правил для меня не существовало, в полиции на меня завели досье, но я был уверен, что вода, в которую я прыгну, будет приятной и теплой.
— Где отец?
— Умер четыре года назад. Он на городском кладбище, если хочешь к нему наведаться.
— А он одобрял, как ты живешь?
— Да, он был вполне мной доволен.
— А меня он всегда считал настоящим говном. — За напускной бравадой в его голосе слышались нотки сожаления.
— Так ведь ты же и был говном. Не забывай — я был с тобой. Я был тобой.
Некоторое время мы шли молча. Ночь была прохладной. Сквозь тонкую подошву туфель я ощущал холодные камни тротуара.
— А как тебе эта девчонка? Дочка Магды.
— Паулина? Очень неглупая, хорошо учится. Замкнутая.
— А чего это она среди ночи торчит перед зеркалом в чем мать родила?
— Полагаю, примеряет новые обличья.
— А она ничего себе. Особенно если сиськи чуток отрастит.
Что-то внутри меня екнуло. Мне не нравилось слушать подобные речи о моей падчерице, особенно после той неловкости, которую ощутил, увидев ее голой. Но через секунду я уже усмехался, потому что понял: я сам произношу эти слова. Я семнадцатилетний. Потом он сказал кое-что, от чего мои мысли приняли другое направление.
— Тебе придется сильно мне помочь, я же ведь ничегошеньки не знаю.
— Ты это о чем?
Остановившись, он тронул меня за руку — мимолетное прикосновение, словно против его воли, по необходимости.
— Кое-что мне известно, но совсем не так много, как ты, поди, думаешь. Ничего о том, что здесь происходило, после того как я убрался. Я знаю, что было до того, ну, когда я рос и всякое такое, а потом — ничего.
— Тогда почему ты здесь?
— Посмотри на своего кота. Он тебе рассказывает.
Смит все еще был с нами, но шел как-то странно: перебегал от меня к нему, проскальзывая между ног, как будто сшивал нас невидимой нитью. Фокус не из простых, но, глядя на него, казалось, что делает он это без труда, как и большинство котов.
— Я здесь, потому что тебе это нужно. Тебе нужна моя помощь. Сейчас налево. Нам надо к дому Скьяво.
— Но ведь ты минуту назад сказал — ты не знаешь, что происходит в городе. Так откуда ж тогда тебе известно про Скьяво?
— Слушай, я здесь уж никак не для того, чтобы тебя морочить. Я тебе расскажу, что знаю. Не поверишь — твои проблемы. О Скьяво мне вот что известно: они муж и жена и на днях исчезли из своего дома. Вот к этому-то дому мы сейчас и идем, потому как тебе там надо кое-что увидеть.
— Зачем?
— Без понятия!
— Кто тебя прислал?
Он помотал головой:
— Без понятия.
— Откуда ты явился?
— Без понятия? Из тебя. Откуда-то из тебя.
— Толку от твоих объяснений столько же, как от козла молока.
Он развернулся и пошел спиной вперед — лицом ко мне.
— Что сталось с Винсом Эттрихом?
— Бизнесмен. Живет в Сиэтле.
— А Зайка Глайдер?
— Вышла за Эдвина Лооса. Они живут в Такахо.
— Бог ты мой, так они все-таки поженились! Потрясающе! А как Эл Сальвато?
— Погиб. Он и вся его семья попали в автокатастрофу. Вблизи города.
— Сколько тебе теперь?
— Сорок семь. А то ты сам не знаешь! Разве они тебе этого не сообщили?
Он выпятил нижнюю губу.
— Ни хера они мне не сказали. Господь не указывал на меня перстом и не говорил: «Ступай!» Это тебе не «Десять заповедей». Никакой я тебе в жопу не Чарлтон Хестон с компанией, чтобы воды жезлом разделять. Просто я только что был в одном месте, а через минуту — уже здесь.
— Информация ценная, ничего не скажешь. — Я многое хотел к этому добавить, но замолчал, потому что услышал стук молота. Это в три часа ночи.
— Слышишь?
Он кивнул.
— Это там, дальше по улице. — По выражению его глаз, по тому, как он украдкой огляделся по сторонам и снова уставился на меня, я понял: парень знает куда больше, чем говорит.
— Тебе известно, что это?
— Давай-ка лучше пойдем поскорее, а? Потерпи, пока мы туда дойдем. — Продолжая шагать спиной вперед, он старался больше не встречаться со мной взглядом.
Мне стало ясно, что из него больше слова не вытянешь, и я сменил тему.
— Не возьму в толк, где ж ты все-таки обретался? Был там, вдруг очутился тут. Но где это — там?
