Дмитрий Лекух - Орхидея в мотоциклетном шлеме (сборник)
Устал.
За ночь опухоль на его ноге опять спала.
Да и сам он сказал, что спал почти нормально, на удивление.
Я сбегал, умылся в ручье, мы позавтракали и пошли дальше.
…Видимо, мы немного ошиблись с выбранным темпом.
Да и, к тому же, чем ниже мы спускались, тем сильнее припекало жаркое южное солнце.
Короче, к обеду вымотались так, что на ногах не стояли.
Правда, прошли — прилично, даже местность почему-то не очень знакомой показалась.
Решили, что — хорош.
Нашли живописную полянку рядом с древним, на удивление отлично сохранившимся дольменом, я кое-как разбил что-то похожее на лагерь, развел костерок, сбегал к реке за водой.
— Как ты, Серый? — спрашиваю.
— Да вроде ничего, — отвечает. — Только устал как собака на одной ноге-то скакать…
— Понимаю, — говорю.
— Да херня, — отмахивается. — Тут-то уже — дойдем. Какие проблемы. Вот, помню, нас однажды на Эльбрусе буран прихватил…
— Слышь, — смеюсь, — «буран». Ты меня со своей альпинистской братвой не путай. Я в ваших делах — чайник чайником…
— Да нет, — улыбается, — ничего, нормально держишься. А давай, кстати, водки выпьем! У нас же осталась, так какой смысл ее дальше вниз тащить. Да и мне «обезболивающее» лишним не будет.
— Давай, — киваю. — Сейчас только пожрать приготовлю…
— Угу, — соглашается.
Процесс готовки, правда, немного затянулся.
Пока я перекурил, пока палатку как следует закрепил, пока то да се.
Короче, к тому времени, как я разлил «по первой», уже начало смеркаться.
Там, наверху, на заснеженных склонах еще царил яркий, чуть по-вечернему розоватый свет, а здесь, в лесистой долине, уже вовсю наваливалась плотная южная темнота.
Потрескивал, рассыпая искры и высвечивая багровыми бликами высящийся рядом с палаткой древний дольмен, задумчивый вечерний костер.
Шумела перекатами шальная горная речушка.
Дымился, остывая, котелок с заваркой.
Хотелось поговорить.
Но сначала — выпили.
Отдышались, задымили сигаретами.
Он поуютнее устроил рюкзак за спиной, закинул руки за голову.
— А вот интересно, — говорит, — Дим, ты ж вроде историк по образованию?
— Да нет, — отвечаю, — филолог. А какая на хрен — здесь и сейчас — разница?!
— Большая, — вздыхает. — Видишь дольмен этот?
— Вижу, — жму плечами. — И что?
Он опять вздыхает:
— А вот был бы историк, рассказал бы, кто, когда и зачем эту херню здесь построил. Веришь или нет, но я их за свою жизнь столько здесь, на Кавказе, перевидал — всегда интересно было…
— На этот, — смеюсь, — вопрос, тебе, Серый, боюсь, и вполне себе профессиональный историк ничего не ответит. А если и ответит, то верить ему — ну, совершенно не стоит. Потому как ученые до сих пор спорят. А по-русски говоря, гадают на кофейной гуще: на кой ляд древние люди эти каменюки друг на друга ставили. Все, что известно, — верхний неолит. Культура так и называется — «культура дольменов». А что, зачем и почему — непонятно. Кто-то говорит — древние святилища, кто-то — могилы. А как было на самом деле — да кто ж его знает…
Серега хлопает себя по карманам.
Выуживает из бокового новую пачку сигарет, задумчиво вертит в руках.
— Да, — вздыхает. — Верхний неолит — это ведь поздний каменный век? Я, когда в Долгопу по молодости поступал, думал — физика самая сложная и интересная наука. А человек, оказывается, — и сложнее, и интереснее…
— Ты на физтех поступал?! — удивляюсь. — И как, поступил?
— А как же, — пожимает плечами. — Закончил, кандидатскую защитил. Кому это сейчас на хрен нужно… Хорошо еще, альпинизмом в студенчестве увлекся. Сделали с парнями бюро путешествий, иностранцев по горам таскали. Начальный капитал на этом подняли, это уж потом турагентство раскрутили…
Вот оно как, оказывается…
— И как, — спрашиваю, — не тянет обратно в академическую науку?
— Да нет, — жмет плечами и снова ворочается, устраивая поудобнее больную ногу. — Не тянет. Вот в горы — тянет, а туда — нет. Если б тянуло — давно бы ушел, денег на жизнь уже нормально заработал. Ты, кстати, давай, разливай еще по одной. А то мне тянуться далеко…
— Хорошо, — говорю.
Разлил.
Плеснул, на всякий случай, в костер — жертву древним духам этого места. Передал ему пластиковый стаканчик с водкой.
Он задумчиво повертел его в похожей на медвежью лапу ладони.
— А так, — говорит, — херня вся эта физика. Вот смотри — здесь много лет назад люди жили. Такие же, как мы. Так же, наверное, костры жгли, по горам лазили, рыбу ловили. Ну, не совсем так, но это роли не играет. Вот эти дольмены построили. Как построили, с их-то технологией, зачем, почему?! Никто не знает. А ведь не прихоти ради они эти плиты тесали да в горы волокли, согласен? Точно ведь, нужда какая-то была, по их меркам, вполне себе даже и серьезная. Нешуточная, можно сказать, нужда. И что дальше? А дальше — сидят два оболтуса у их древней святыни да водку пьют. Нормальный финал, а?!
— Финал как финал, — жму плечами. — Бывали и похуже…
Подбрасываю сучья в костер, достаю оттуда головёшку, прикуриваю новую сигарету.
Блики костра причудливо играют на древних щербатых плитах.
— А ты что, хотел, чтоб мы здесь, перед этими древними каменюками, по стойке смирно стояли?
Он хмыкает.
— Да нет, я не об этом…
Я глубоко затягиваюсь и выпускаю дым, стараясь, чтобы он шел колечками.
— Да я понимаю, что ты не об этом. «Суета сует и все суета». Знаешь, сколько веков назад эта фраза написана? Так что твоя меланхолия тоже свою историю имеет. И думаю — не в одно тысячелетие длиной. Вот ты тут о людях «культуры дольменов» переживаешь, что они, так же как и мы, костры жгли. А откуда ты знаешь, о чем они у этих костров разговаривали? Может, о том же самом…
Он улыбается и опрокидывает водку из стаканчика в рот, явно призывая меня сделать то же самое.
Подчиняюсь.
И не могу сказать, что без охоты.
Остатки снова выплескиваем в огонь.
Традиция.
Сколько веков, интересно, этой традиции?
— Ничего-то ты, Дим, не понял, — выдыхает.
Занюхивает рукавом.
Улыбается.
— Мне фиолетово, о чем они у этих самых своих костров думали, — чешет обгоревший на ярком горном солнышке нос. — А вот то, что я здесь и сейчас думаю и чувствую, — для меня жизненно важно. Для меня, не для них, понял?! И куда все это денется после того, как я умру, — тоже важно. Понимаешь?
— Понимаю, — вздыхаю. — Что ж тут непонятного-то. Наливать?
Смотрит на меня.
Потом мотает башкой, кивает каким-то своим мыслям.
— Ну и жук же ты, Димыч, — смеется. — Наливай, конечно…
На следующий день мы напоролись на конный разъезд егерей заповедника. Знакомый егерь дядя Гриша обматерил нас как следует за легкомыслие и вызвал по рации транспорт.
У Сереги действительно не было перелома, хотя пару недель поскакать на костылях ему все-таки пришлось.
Жена, кстати, когда он домой, в Москву, на костылях вернулся, — пригрозила убить и больше в горы никогда не пускать.
Ну, это ерунда…
А вот то, что мы потом не смогли найти этот самый заветный дольмен, у которого так славно просидели, — уже немного настораживает.
И я его искал, и Штурмин, и вместе ходили…
Да и дядя Гриша говорит, что нет в этом месте никаких дольменов.
Вот там, за перевалом — до хрена и больше.
А здесь, да еще и в такой сохранности — никто не видел.
Да и, самое смешное, — мы же по долине вдоль речки шли. Ну некуда ему, заразе, деться.
Вот речка.
Вот долина.
А дольмена — нет.
Прямо мистика какая-то, да и только.
Ага…
От третьего лица
Одна короткая зарисовка
…Приятель тут недавно позвонил.
Глеб Ларин.
Он у меня, как бы это сказать-то помягче… человек, время от времени… гкхм… злоупотребляющий.
Потому как — ранимый и одинокий.
Как, в принципе, многие…
…Ну, и — злоупотребил.
Нормально так злоупотребил.
По-мужски.
А наутро, естественно, — голова.
Которую, как известно, пивом не обманешь.
Зато, как считает этот придурок, можно обмануть косячком.
Под пиво, разумеется.
Вот и скрутил джойнт, совершенно, по его собственным словам, нереальных размеров.
Только сделал две первые глубокие затяжки, поднял глаза и видит — за окном мужик болтается.
Смотрит на него безумными глазами прямо сквозь стекло.
Всё.
Приехали.
Двадцать четвертый этаж — так, на секундочку.
Глюк, не иначе…
Приятель настолько офонарел, что открыл окно и дал глюку дернуть.
Под пиво, разумеется.
Для большего, так сказать, эффекта.
Оказалось, правда, что это не глюк, а верхолаз, промышленный альпинист.
