Вадим Давыдов - Год Дракона
– Сколько ты там жмешь? – Андрей даже не успевал толком рассмотреть автомобили, отлетавшие справа назад.
– Чуть поменьше двухсот пятидесяти… Быстрее тут не поедешь, – печально вздохнул Майзель и с усмешкой покосился на Андрея. – Не бойся, дружище. Этот танк и не такое выдержит…
– А полиция?
– Какая полиция, Андрей?! Я же Дракон…
– Тьфу ты… Я жить хочу, у меня семья!
– Не бздеть!!! – рявкнул Майзель и притопил газ.
Андрей в ужасе зажмурился.
Он классно ехал. Несмотря на скорость, – классно. Андрей сам неплохо водил машину. Но много ли на «шестерке» продемонстрируешь… А это был, конечно, автомобиль с большой буквы. Под стать водителю… Что там у него под капотом, Корабельщикову даже думать не поворачивалось. Потому что это ускорялось одинаково с любой скорости и совершенно бесшумно.
Он украдкой наблюдал за Майзелем. Когда они догоняли какой-нибудь «Фиат» или «Фольксваген», Майзель, усмехаясь, сбрасывал скорость и ждал, пока дядечка или тетечка уйдут в правый ряд. Дистанцию держал очень уважительную при этом. Но когда впереди оказывался «Ягуар» или «Порше», или, не приведи Господь, «Феррари», которым стоило лишь чуть замешкаться с перестроением – начинался спектакль. Майзель повисал на бампере у бедняги и включал всю звуковую и световую сигнализацию сразу. Это было слышно даже внутри.
– Что ты творишь? – не выдержал Андрей, когда это случилось в пятый или в шестой раз.
– Что?
– Ты понимаешь, что. Зачем?!
– Мне нравится пугать подонков, – оскалился Майзель.
– Откуда ты знаешь, что за рулем обязательно подонок?!
– Потому что люди ездят на автомобилях, а не на мешках с деньгами.
– А ты?! Это – что?!? – Корабельщиков от избытка чувств врезал кулаком по обшивке дверцы. – Это не мешок, это – поезд с деньгами!!!
– Диалектика в действии, дружище… Да, ты прав. Но я работаю, это мой инструмент. Мои инструменты всегда самые лучшие.
– А они?! Они, может быть, тоже работают?!
– На «Феррари»? – Майзель усмехнулся. – На «Феррари» нельзя работать, Дюхон. И тот, кто это утверждает с умным видом, – подонок. Он парит тебе мозги. Я езжу на машине, потому что воздухом дороже и дольше на эти расстояния. Мое время – это жизнь. Чья-то жизнь. Поэтому я пропускаю маленьких людей, которые торопятся по своим важным, – на самом деле важным, – маленьким делам. В аптеку. В магазин. На работу. В гости к друзьям. Прокатить с ветерком любимую девушку. Я могу подождать, потому что это их мир, их жизнь… А эти, на «Порше» и «Феррари»… Ты видел когда-нибудь человека, который разбогател на работе, Дюхон? И я не видел. Я просто пытаюсь напомнить этим скотам, кому они обязаны своими игрушками в полмиллиона долларов.
– Не смеши меня. Человеку свойственно желание разбогатеть. Это нормально…
– Да. Нормально. Когда, кроме стремления разбогатеть, есть еще страх Божий. Только тогда человек знает, как все это свести воедино, чтобы получилось что-нибудь путное. А когда нет… Тогда они покупают себе всякое дерьмо и начинают просовывать его людям под нос, – смотрите, какой я зупэрмэнш [17] , как я вас всех обставил… Ну, это вряд ли. Не боишься Бога – будешь бояться кого-нибудь, кто поближе. Меня, к примеру.
– И боятся?
– Боятся и ненавидят. И я от этого кайфую, дружище. Им полезно иногда увидеть в зеркало заднего вида – Дракона. Чтобы помнили…
– Они платят налоги.
– Они не платят налогов. Налоги платят владельцы «фордов» и «тойот». А эти только притворяются, что платят. Притворяются, что хотят поделиться своим богатством. Притворяются благотворителями и меценатами, перекупая друг у друга картинки маслом за сотни тысяч, за миллионы, прикрываясь наукообразными бреднями об искусстве. Строят дворцы, привинчивая к каждому стулу табличку со своими именами и титулами. Называют собой, любимыми, премии. Хотят, чтобы их любили за это. Только вот это вряд ли. От меня – не дождетесь.
– Они строят не только дворцы.
– Потому что кладут в штаны от страха. Не оттого, что хотят. А потому, что им до тошноты страшно.
– А ты? Ты не строишь дворцов?
– Я строю больницы, Андрей. И университеты. И не сижу в президиумах, и не хожу на тусняки, и не купаюсь в лучах якобы заслуженной славы, и не раздаю визиток с золотым обрезом и всякой чушью вроде «маркиз де Крыжополь, барон фон Кузькин»…
– Ты не маркиз? И не барон?
– Нет.
– Почему?
– А зачем?
– Приятно.
– Мне плевать на это, Андрей. Стоит мне только захотеть, я стану князем, графом, маркизом, бароном и кавалером всех на свете орденов сразу. И за право пошить мне парадный камзол в кровь передерутся все дизайнеры в Париже и Милане. Только мне на это плевать, вот в чем дело.
– И визиток у тебя нет?
– Зачем мне визитки?!
– Разве драконы так себя ведут?
– Обязательно. Если они настоящие… И еще. Я еврей, Дюхон. Кроме всего остального. Я знаю, знаю, – Ротшильд, твой Гирстайн хотя бы… Они тоже из этих, на «Феррари». А я – нет. Мне это не нужно.
– Но почему? Почему?!
– Потому что сказал Всевышний пророку своему Моше: пусть забудут меня и имя мое, но пусть ходят моими путями. Вот что главное, Андрей…
Когда подъезжали к границе, он куда-то позвонил и что-то сказал по-чешски. Андрей и по беларуски-то умел не так чтобы уж очень, а чешский вообще плохо понимал, гораздо хуже, чем польский. Что-то там, кажется, про границу и было сказано… И пролетели они через эту границу так, что Андрей только зубами клацнул:
– А документы?…
– Какие еще документы?! Я же Дракон…
– Вот псих… А дороги тут у вас получше… – прямо от самого автоматического пункта сбора дорожного налога начиналась роскошная и гладкая, как стекло, шестиполосная автомагистраль, по которой Майзель понесся совсем уже сломя голову.
– У нас тут все получше. А дороги мы строим со скоростью пятьсот метров в час.
– Это как?!
– А так. Технологии, дружище. Умеют мно-о-ого гитик…
– Ага. Понял, не дурак. Дурак бы не понял…
– Не обижайся. Я же не инженер, чтобы разбираться в нюансах. Мое дело – поставить задачу, подобрать команду и проследить за правильным и своевременным выполнением. Я – начальник, друг мой. Понял?
– Так я и говорю же – не дурак…
ПРАГА. МАРТ
Только теперь Андрею стал понятен масштаб разворачивающегося перед ним урбанистического пейзажа. Город казался бескрайним, – невероятное количество новых сверкающих автомобилей, гигантские змеиные кольца многоуровневых транспортных развязок, залитые ярчайшим янтарным светом перегоны туннелей и скорость, с которой неслись они сквозь все это великолепие, поразили его. Он покосился на Майзеля с некоторым даже ужасом: этот человек… друг его детства и юности… Это было просто невероятно.
– Что, похорошел городишко? – Майзель подмигнул Андрею. – Господи всемогущий, как я люблю этот город! Мы его вылизали, вычистили, вытряхнули из него всякую шваль, заново покрасили и вымостили – игрушечка просто! И люди… Это тебе не Нью-Йорк какой-нибудь… Все кабачки и пивнушки на месте, все домики, улочки… Едем ко мне. В Новы Град… Сейчас увидишь…
Они вынырнули из очередного многополосного туннеля, и Андрей, не сдержавшись, ахнул: невероятной красоты конструкции из стекла и металла, обступившие их со всех сторон, удивительно разные и при этом неуловимо похожие, украшенные рекламой и вывесками с названиями мировых компаний на всех мыслимых языках, сверкающие в свете неоновых сполохов и отражающие ослепительно черное, усыпанное звездами небо в зеркальных пространствах огромных окон… Это было действительно не хуже Нью-Йорка или Токио.
– Об-балдеть, Дан… Когда ж ты это успел нагородить?!
– Я старательный.
– А говорят, у вас тут диктатура…
– Совершенно правильно говорят. Диктатура закона, порядка и всеобщего благоденствия. Не похоже на диктатуру, а?
– Нет. В Минске похоже. А здесь…
– У нас просто очень мало осталось от традиционной представительной демократии европейского толка. Больше на Америку похоже. Или Швейцарию.
– А король?!
– А что – король? Король – национальный символ. Главнокомандующий. Верховный арбитр. Король следит, чтобы демократия не мешала людям жить. Когда мы начинали, нельзя было играть в демократию. Это означало бы хаос и отсутствие движения. В такой ситуации только сильная власть может навести порядок. Но только такая сильная власть, которая верит в то, что делает. И мы навели порядок. А чего нам это стоило, и как мы извозились при этом и в чем… Ну, наши проблемы. Мы знали, чего ради.
– А земля чья?
– Моя и его. Десять процентов моих, его – девяносто. Тут раньше была такая, знаешь, лысая горка… Ничего не было. А теперь – Манхэттен твою налево.
– Ух ты… На хлеб с маслом хватает?
– Не жалуемся.
– Сколько ж тут народу сидит…
– Семь миллионов с хвостиком компаний и фирм. Не физически, конечно, физически – не больше четверти, остальные – представительства и готовые компании оффшорного типа… Два миллиарда чистых денег в год.
