Ирина Кудесова - Там, где хочешь
— Не очень — это сколько?
Воробушек вздохнул.
— Это я… и может быть, вы.
56
Она перестала рисовать. Нет, она рисовала для школы. Но на себя сил не оставалось. Учила французский до одурения: когда закрываешь книгу и не помнишь, что внутри.
Но это все жило в ней. Ее радость, она спала, просто спала. Глаз едва цеплялся за то, отчего в пальцах зуд начинался раньше без карандаша… Два дедочка на террасе кафе за круглым столиком, береты набекрень. Окно с толстенным котом: брюхо лежит на раме, и кот кажется прямоугольным. Деревце, проросшее в трещине на стене дома. Каменный лев, которому на голову кто-то напялил полосатый колпак. Она замечала и проходила мимо. Будто бы спала.
Будто бы спала, пробегая — руки в карманы куртки — по выстуженным улочкам. Но этот город по-прежнему внушал ей удивление. Не то чтобы она любила его — больше: ей было хорошо с ним, было радостно. Любовь может уйти, радость — она в тебе, с тобой. Город казался огромным пазлом, и в нем жила маленькая ячейка: Марина. Чужеродная ячейка… которую город принял, удочерил. Денис от комментария не удержался: «Он тебя примет, когда налоги начнешь платить, а так ты ему даром не сдалась». Ну хорошо. Может, это она его приняла. И это он встал в ячейку ее воображаемого пазла. Какая разница.
Какая разница, и пускай она сейчас не рисует. Это просто усталость.
57
Подходила к Воробушкову дому, когда зазвонил мобильный.
— Анька?!
— У меня семнадцать минут на карточке…
За двухмесячную вечность, что не созванивались, подруга успела съехаться со своим рокером — он оказался покладистым, хозяйственным и ужасно сексуальным.
— Маринка, Коля в постели — это что-то! Тут в запале шарахнул по стене кулаком, и рухнула полка с книгами! Нет, не на голову. Что у тебя?
Рассказала, торопясь, — про школу, про город. И конечно, про Корто.
Если маме — только хорошее, то Аньке можно говорить все.
— Чуть было не ушла от него. Но…
В ночь, когда с листа белого начали, Корто поведал ей — про американок, что не были по-настоящему близкими, про свои страхи: не защитишься от женщины холодком — потом слишком хлопотно ранки зализывать.
— Я подумала: показать ему, что бывает по-другому…
— Маринка, ты влипла. — Анька начала заводиться. — Да! Связалась с незрелым мужиком, такие, хоть сто лет на ветке провисят, не созреют — ни до семьи, ни до того, чтобы ответственность на себя взять. Хоть за что-то! — Анька не давала и слово вставить. — А ты, значит, решила ему доказать, что не все бабы — суки? И сколько лет ты на это угробишь?
Повисла тишина, утекли семнадцать минут.
58
Воробушка звали Альберто. Был он наполовину испанец, наполовину итальянец, но всю сознательную жизнь прожил во Франции. По-испански говорил с легким акцентом, а по-итальянски только и мог, что воскликнуть: “Mamma mia!” — так, ради смеха.
Его «мамма» была испанкой, но не стройной танцовщицей с красной розой в волосах цвета воронова крыла, а обычной поварихой, замученной кредитом на квартиру. Флорентине перевалило за тридцать, когда она встретила итальянца, что лишил ее наконец девственности, шепча всякие слова и не предохраняясь. После выяснилось, что красавчик женат, с двумя детьми, банальная история. Но вот что не банально: Флорентина вырастила сына в любви к отцу, чей след простыл, когда Альберто был на стадии эмбриона. Ей казалось, что это будет так прекрасно: блудный отец вернется однажды, все осознав, а тут его ждут верная подруга и сын, готовый за папу хоть в воду, хоть в огонь, хоть в трубу медную. Исходя из только ей ведомых соображений, Флорентина перебралась из Сарагосы в Париж. Маленький Альберто всем рассказывал: мама много работает, потому что у нее кредит, она купила квартиру на бульваре Ришар-Ленуар.
— Вернулся папа?
Сидели на кухне, пили чай с молоком, заедали «мадленками». К празднику Воробушек не подготовился: разносолами не пахло, да и ответный подарок он вручил Марине после того, как исчез в комнате минут на пять. Появился со шкатулкой из соломки, немножко пыльной. На дне было проштамповано: «Сделано в Белоруссии».
— Нет, я сам к нему в Италию поехал.
Говорили на смеси английского с французским; иногда Воробушек щеголял русскими словами.
— У меня оказалось пятеро братьев. Пиат! — Перешел Воробушек на русский, демонстрируя ладонь с растопыренными пальцами.
И эти растопыренные братья дали Воробушку понять, что нечего зариться на наследство — своих жаждущих хватает, «да и кто сказал, что ты не аферист?».
Отца Воробушек тоже видел. Обычный тип, таких в пивнушках у барной стойки в шесть вечера лопатой грести можно.
— Хочу взять женщину с ребенком, чтобы, — Воробушек сосредоточился, — рибионок ест отец.
Ах, вот чего он русский учит. Правильное направление взял: таких пол-России — в ассортименте.
— Нашел кого-то уже?
Воробушек вздохнул.
— Нашел. Теперь не знаю, что делать.
Задумался, опустив «мадленку» в чай. Она размякла и истаяла. Спохватился, принялся ложкой вылавливать набрякшие крошки. Вылавливал и рассказывал. Марина вдруг подумала, что Воробушку повезло. Все детство восхищался воображаемым отцом — вместо того чтобы наблюдать реального: его безразличие, его хамство. Да, бывает и иначе, но у других.
59
— Темная история. Познакомился с девицей по Интернету, приехал к ней в Могилёв отмечать Новый год, прошлый. Подарочков навез.
— Тут не дарят на Новый год подарки, — Корто постучал по стеклу аквариума ногтем. Тила подплыла и ощерилась.
— Ну не ехать же с пустыми руками. И вот его встречают на вокзале — Ольга, с которой он переписывался, ее подруга и брат подруги Лёва.
— Лёва из Могилёва…
— Лёва оказался ключевым персонажем. Они отвезли Альберто на съемную квартиру — хрущевка, последний этаж. В конуре этой холод собачий. Забрали гостинцы и плату за неделю постоя, обещали назавтра город показывать. Альберто ночь промерз в мечтах об Ольге. Она вроде ничего так была. А на следующий день никто не явился. Телефона нет, мобильный он не взял, на роуминге решил сэкономить. В холодильнике шаром покати. А ключи они ему забыли оставить. В шесть вечера Альберто вышел на охоту.
— Голод не тетка!
— Да он все мучился — дверь не захлопнешь, а всю наличку тащить во тьму страшно. Где еду покупать — непонятно, по-русски он только «спассиба» говорить умел, да и местными «зайчиками» не успел обзавестись.
— И тут входит Лёва с фуа-гра и цветами.
Комментарии Корто отпускал с насмешливым видом, как если бы рад был, что Воробушек попал в переплет. Не мог простить ему обладание комнатой на съём.
— Нет. Все гораздо хуже. Альберто потерялся. Потому что все дома были похожи.
— Жуть.
Марине расхотелось рассказывать про Воробушковы злоключения. Про то, как он два часа метался по морозу, оторопев от ужаса; про то, как Ольга не появлялась — «заболела»; про то, как тридцать первого декабря в одиннадцать вечера Лёва свалился к кукующему в холодном гнезде Воробушку и потащил его на пьянку, где никто не говорил ни по-французски, ни по-английски, а одна пятидесятилетняя баба всю ночь жалась к нему своими полусдувшимися буферами.
— Лёва пас Альберто до последнего, на самолет проводил. Ольга так и не выздоровела.
— Может, к Лёве надо было присмотреться?
Своего безразличия Корто не скрывал.
— В общем, Ольга опять письма пишет. Оказалось, Лёва был не подругиным братом, а ее собственным и из ревности не пустил к Воробушку, под замок посадил, а она…
— К кому не пустил?!
— Ну понимаешь… — Марина замялась, — Альберто на мокрого воробушка похож…
Уходя, спросила Альберто: «Знаешь, как будет по-русски “little sparrow”?» Разучивали на пороге: «ворошек», «вобушек», «во…шек»…
Такой одинокий хороший человечек.
60
Марина перезвонила Ане через два дня — нехотя. Они привыкли делиться всем, они болели друг за друга. Но сейчас Марина не хотела, чтобы за нее болели. Чтобы говорили, будто есть что-то нездоровое в ее нынешних отношениях. И потому она принялась заговаривать зубы, расспрашивать: как у рокера отношения с Аниной дочкой, где живут, едут ли в Германию.
Аня долго снимала неуютную однушку, работала допоздна, дочку Варю не успевала из сада забирать, и за ней ходила соседка, пожилая женщина. А еще Аня учила немецкий — собиралась в Германию, по еврейской линии. Тоскливо было на химзаводе пробирками верховодить. Ну и встретила Колю, рокера, и не такой уж он оказался и рокер. Дочку ее как свою принял. Коля не хотел в Германию, и Аня расхотела.
Простая милая картинка: парк «Ельниковская роща», осень, Варя прыгает с лавочки — очень она любит на руки прыгать, — рокер Коля в трикотажной шапчонке ловит ее, и никаких его татуировок не видать, домашний такой, обнимает Варю, и Аня смотрит на них, улыбаясь. Ручное теплое счастье, тяжеленькое, как если бы кролика в руках держать.
