Олдос Хаксли - Остров
А происходит отсюда бессмысленное противоречие истории: садизм противопоставляется долгу, или — что еще хуже — понимается как долг; религиозному рвению сопутствует организованная паранойя; сестры милосердия ухаживают за жертвами своих единоверцев-инквизиторов и крестоносцев. Веру, напротив, невозможно воспринимать слишком всерьез. Ибо вера — это обоснованная опытом уверенность в нашей способности понять, кто мы такие в действительности, и позабыть отравленного верованиями манихея, перейдя в Благое Бытие. Господи, даждь нам нашу насущную веру, но избави нас от верований».
В дверь постучали. Уилл оторвался от книги.
— Кто там?
— Я, — прозвучал знакомый голос, и Уилл с неудовольствием вспомнил полковника Дайпа и кошмарную поездку в белом «мерседесе». Муруган в белых шортах, белых сандалиях, с платиновыми часами на запястье, приблизился к постели Уилла.
— Как мило, что вы пришли меня навестить! Другой посетитель обязательно спросил бы, как
Уилл себя чувствует, но Муруган, искренне поглощенный собой, не способен был притворяться внимательным.
— Я приходил час назад, — пожаловался он, — но старик еще не ушел, и мне пришлось вернуться домой. А потом надо было завтракать с мамой и ее гостем...
— Почему же ты не мог войти при докторе Роберте? — удивился Уилл. — Тебе запретили беседовать со мной?
Юноша нетерпеливо покачал головой:
— Конечно, нет. Но мне не хочется, чтобы они знали, почему я сюда пришел.
— Что значит «почему»? — улыбнулся Уилл. — Разве посещение больного — не похвальный в высшей степени поступок?
Но от Муругана, сосредоточенного на собственных делах, ускользнула его ирония.
— Спасибо вам за то, что не открыли нашего знакомства, — сказал он, едва ли не сердито. Можно было подумать, что он заставляет себя выражать свою признательность и недоволен Уиллом, которого приходится благодарить.
— Я заметил, что вы хотели скрыть наше знакомство, — пояснил Уилл, — и потому промолчал.
— Весьма обязан вам, — пробормотал Муруган; наверное, с тою же интонацией он процедил бы: — Грязная свинья!
— Не стоит благодарности, — с насмешливой вежливостью отозвался Уилл.
Что за удивительное создание, думал он, с любопытством созерцая золотистый гладкий торс юноши и обращенное к нему на три четверти лицо, с чертами, правильными, как у статуи; это была не классическая маска олимпийца, а скорее портрет человека эллинистической эпохи. Сосуд несравненной красоты — но что он вмещает? Какая жалость, подумал Уилл, что он не задал этот вопрос, прежде чем позволить себе увлечься несравненной Бэбз. Но Бэбз все-таки женщина. Желая ее, мог ли он относиться к ней рассудочно! И вряд ли человек, питающий слабость к мальчикам, стал бы задавать себе такие вопросы при виде обозленного юного полубога, сидящего сейчас у его кровати.
— Разве доктор Уилл не знает, что вы ездили в Рендан? — поинтересовался Уилл.
— Знает, конечно. Все это знают. Я ездил туда, чтобы забрать маму. Она гостила у родственников. Поездка была оформлена как полагается.
— Так почему же вы не хотите, чтобы я рассказывал им о нашей встрече?
Муруган, поколебавшись, с вызовом взглянул на Уилла:
— Потому что мы встретились в доме полковника Дайпы.
Ах, так вот оно что!
— Полковник Дайпа — примечательный человек, — Уилл не поскупился на комплимент, чтобы завоевать доверие.
Ни о чем не подозревающий Муруган тут же клюнул на наживку. Его угрюмое лицо просияло, и воодушевленный Антиной явился Уиллу во всей своей чарующей и сомнительной красе.
— По-моему, он просто чудо! — заявил юноша. Он взглянул на Уилла, как будто только что заметив его присутствие, и дружески улыбнулся. Чудесные качества полковника заставили Муругана забыть о своем неудовольствии и даже почувствовать на миг любовь к людям и даже к Уиллу, несмотря на то, что он был ему обязан. — Вы только подумайте, что он сделал для Рендана!
— О, он многое делает для Рендана, — уклончиво ответил Уилл.
На сияющее лицо Муругана набежало облачко.
— А вот они так не считают, — нахмурившись, сказал юноша. — Они считают полковника ужасным.
— Кто это они?
— Да почти все здесь.
— И потому они не хотят, чтобы ты встречался с полковником?
Муруган торжествующе улыбнулся — точь-в-точь как мальчишка, который успел скорчить рожу, пока учитель стоял к нему спиной.
— Они думают, что я все время был с матерью.
Уилл мгновенно понял намек.
— А ваша матушка знала о встречах с полковником?
— Конечно.
— И не возражала?
— Она одобряет нашу дружбу.
Что ж, Уилл не ошибся, проводя параллель с Адрианом и Антиноем. Но неужто его мать слепа? Или она не желает знать, что происходит?
— Если вашей матушке все равно, — сказал Уилл, — отчего доктор Роберт и остальные против?
Муруган подозрительно взглянул на него. Поняв, что отважился вступить на запретную территорию, Уилл предпринял отвлекающий маневр.
— Неужто они думают, — сказал он, рассмеявшись, — что под его влиянием вы станете сторонником диктаторской власти?
Уловка подействовала. Муруган широко улыбнулся.
— Не опасаются, но что-то вроде этого. Дипломатический этикет. — Юноша передернул плечами. — Глупее не придумаешь!
— Дипломатический этикет? — Уилл искренне недоумевал.
— Они ничего про меня не говорили? — спросил Муруган.
— Нет, кроме того, что сказал вчера доктор Роберт.
— То есть что я студент? — Муруган, запрокинув голову, расхохотался.
— А что здесь смешного?
— Да нет, ничего.
Юноша отвернулся. Они помолчали.
— Я не должен встречаться с полковником Дайпа, — сказал Муруган, глядя в сторону, — потому что он — глава государства. Наши встречи — это международная политика.
— Я что-то не могу понять — при чем тут политика?
— Видите ли, я — раджа Палы,
— Раджа Палы?
— С пятьдесят четвертого года. С тех самых пор, как умер мой отец.
— Значит, вы сын рани?
— Да, моя мать — рани.
«Наладь прямую связь с дворцом». Но дворец сам устанавливает с ним связь. Провидение, безусловно, на стороне Джо Альдехайда и работает на него круглосуточно.
— Вы старший сын? — спросил Уилл.
— Я единственный сын, — ответил Муруган и, чтобы подчеркнуть свою уникальность, добавил: — Единственный ребенок.
— Что ж, все сомнения отпадают, — сказал Уилл. — О Господи! Мне бы следовало звать вас ваше величество. Или — по крайней мере — сэр.
Слова эти сказаны были полушутливо, но Муруган принял их совершенно серьезно, внезапно обнаружив подлинно царское высокомерие.
— Скоро вы сможете называть меня так, — сказал он. — В конце следующей недели мне исполняется восемнадцать. С этого возраста раджа Палы считается совершеннолетним. А пока я просто Муруган Майлендра. Студент, который учится всему понемногу, включая растениеводство, — чтобы я, став правителем, с умением брался за дела.
— Какие же дела предстоят вам? С чего вы начнете свое царствование?
Хорошенький Ангиной у кормила государственной власти — поистине комическое несоответствие!
— «Долой им головы!» — шутливо продолжал Уилл, — «L'Etat c'est Moi»?3
Муруган, надменный и величественный, оскорбился.
— Не говорите глупостей! — последовал упрек. Уилл находил все это очень забавным.
— Я только хотел выяснить, сколь абсолютным будет ваше правление, — сказал он примирительно.
— Пала — конституционная монархия, — важно ответил Муруган.
— Иными словами, вы будете символическим, номинальным правителем, наподобие английской королевы, которая царствует, но не правит.
— Нет, это не так! — забыв свое царственное достоинство, чуть не завопил юноша. — Не так, как английская королева. Раджа Палы не только царствует; он правит,
Слишком взволнованный, чтобы сидеть на месте, Муруган вскочил и заходил по комнате.
— Власть раджи ограничена конституцией, но — Бог свидетель! — он все же правит, правит.
Муруган подошел к окну и поглядел в него. Постояв так несколько секунд, он обернулся к Уиллу с совершенно иным выражением на лице: оно стало похожим на тщательно отлитую и расписанную эмблему всего самого гадкого, что вмещает душа человеческая.
— Они еще увидят, кто здесь главный. — Слова и интонация словно были позаимствованы из американского фильма о гангстерах. — Эти люди думают, что будут дергать меня за ниточки, — продолжал он, будто произнося реплики из банального сценария, — такие штуки они проделывали с моим отцом. Но они ошибаются, — зловеще хохотнул Муруган, вскидывая свою прекрасную и гнусную голову, — очень ошибаются.
Последние слова он процедил сквозь зубы, выдвинув нижнюю челюсть, — подобно злодею из комикса; прищуренные глаза блестели холодным блеском. Нелепый и ужасный, Ангиной превратился в карикатуру на закоренелого преступника из какого-нибудь второсортного боевика.
