Самид Агаев - Правила одиночества
— Выпить хочешь?
— Послушайте, а вы случайно не алкоголик? — подозрительно спросила Маша.
— Не дерзи, — сказал Караев.
— А я не дерзю, то есть держу, дерзаю, как правильно? Я интересуюсь. Кроме шуток: по-моему, вы всегда пьете, при мне, во всяком случае.
— Ну, что же делать, — опрометчиво заметил Караев, — если мне, как только я тебя увижу, хочется выпить.
Сказал — и тут же пожалел об этом. Повисла пауза. Маша, державшая короля, поставила его на прежнее место.
— Послушайте, я знаю, что я некрасивая, но это не дает вам право меня оскорблять.
— Вообще-то я не собирался тебя оскорблять, просто неудачная фраза.
Маша посмотрела на него долгим взглядом, затем встала, пошла в прихожую, стала одеваться. Караев ей вслед бросил:
— Это скрытая цитата из Омара Хайяма, он сказал:
Мне говорят: «Поменьше пей вина,
В том, что ты пьянствуешь, скажи нам, чья вина».
Лицо возлюбленной моей повинно в этом,
Я не могу не пить, когда со мной она.
Так что каждый слышит то, что ему хочется услышать. Маша в нерешительности остановилась.
— Давай, поворачивай обратно, ты не права, я тебе уже все доказал.
Девушка повесила плащ обратно на вешалку, вернулась.
— Прямо у вас, как у Высоцкого: «Я тебе уже все доказал».
— У нас, как у Караева.
— В самомнении вам не откажешь. А вы даже не встали.
— А ты хотела, чтобы я побежал за тобой, стал уговаривать, да?
— Девушки любят, когда их уговаривают.
— Пить будешь? — спросил Караев.
— Вообще-то я не пью, — колеблясь, сказала Маша, — тем более самогон.
— Ты на этикетку посмотри, — предложил Караев, — читать умеешь, или у вас на экономическом только считать учат, ну?
Маша раздельно, по слогам произнесла:
— Си-ерр-а, голд.
— Ниже.
— Те-ки-ла, текила. А с виду — самогон, очень похожа по цвету.
— У меня есть два объяснения на этот счет.
— Ну, не такая уж я глупая, — иронически заметила девушка, — мне и одного хватит.
— …Во-первых, несмотря на все многообразие жизни, в природе существует всего-навсего семь цветов, во-вторых, в вашей деревне, видимо, окромя самогона отродясь ничего не пили, поэтому почем тебе знать.
Маша покачала головой.
— А вы злой, не упустите случая поддеть провинциальную девушку, и, между прочим, я не из деревни, к вашему сведению, а из города.
— Провинция — это не обязательно деревня, — сказал Караев, — я сам тоже провинциал, обидного в этом ничего нет, и вообще, мир держится на провинциалах. Однако прения затянулись, пить будешь?
— Нет, не буду, я не пью, тем более с работодателем.
— Это правильно, — согласился Караев, — мне надо брать с тебя пример, а то я пью с кем попало: с подчиненными, с ментами.
Он налил в рюмку текилу, насыпал соль на основание большого пальца, положил рядом дольку лимона. Маша, наблюдая за его приготовлениями, заметила:
— А чтобы вы не думали, что я ничего в этом не понимаю, знайте, что я все пробовала: и вино, и коньяк, и виски. И в ресторан меня часто приглашали, только я не ходила — знаю я, чем эти рестораны кончаются.
— Ну, это зависит от того, с кем ты идешь.
— Согласна. Вот только текилу я не пробовала, хотя слышала о ней много, модная выпивка… Так интересно вы делаете.
— Налить? — спросил Караев.
— Налейте, только символически, попробовать — больно вкусно у вас получается, — сдалась Маша.
Караев наполнил вторую рюмку, посолил ее большой палец, протянул дольку лимона.
— В общем-то ты права, — запоздало согласился Караев. — Это в самом деле самогон, только мексиканский, и гонят его из кактуса, смешно, да? Остапу и не снилось, — он взял рюмку, — значит так, надо выпить, понюхать лимон, слизнуть соль и съесть лимон. За что пьем?
Маша пожала плечами:
— А вы скажите тост, вы же южный человек, у вас тосты цветистые, длинные, красивые.
— За ацтеков, — сказал Караев и выпил.
— Ничего себе, длинный и цветистый, — насмешливо сказала Маша, — а еще южный человек.
Тост — понятие не ментальное, а географическое, — сказал Караев, — русские, пьющие на юге, тоже говорят долго и красиво, прибегают к притчам и к метафорам, а азербайджанец, пьющий в России, не должен испытывать терпение сотрапезников — побить могут. Хочешь, два анекдота расскажу?
— Целых два! А вы щедрый, ну расскажите.
— Мужики соображают на троих, водка у них есть, а из закуски только сухарик. Первый выпил со словами «Ну, будем», понюхал сухарик, передал второму, второй так же, а третий сказал тост и съел сухарик. «Слушай, — ему говорят, — мало того, что ты болтун, но ты еще и обжора».
— Смешно, — сказала Маша, — а второй?
— Хватит одного, я передумал, пей.
Маша выпила текилу, слизнула соль, съела лимон, сощурив от кислоты глаза.
— Вкусно, — наконец произнесла она, — не ожидала.
— Ты ходить собираешься? — спросил Караев.
— Разве мой ход? — удивилась Маша.
— Твой, ходи.
Маша сосредоточилась на шахматной доске.
— Давно хочу тебя спросить, — начал Караев, — почему ты приносишь с собой шерстяные носки?
— Я в них уборку делаю.
— Я это заметил, но зачем? Я всегда предлагаю тебе тапочки, ты отказываешься и натягиваешь свои нелепые, извини, носки.
— Ничего они не нелепые, я их сама вязала, мне так удобно, чистая шерсть, они меня заряжают энергетикой.
Послушай, ты так молода, — засмеялся Караев, — что тебе рано еще думать о зарядке, скорее тебе надо разряжаться. У нас в школе был один учитель, очень флегматичный человек, который, глядя, как мы скачем и толкаемся, всегда говорил, что в нас столько энергии, что если к нам подключиться, то можно будет осветить небольшой поселок. Кажется, тебе опять мат.
— О нет! — воскликнула девушка.
— О да, — уверил Караев.
— Где мат, я не вижу?
— Ну, конечно, глаза залила, где тебе видеть.
Маша двигала королем в разные стороны, пытаясь найти выход.
— Действительно, мат, — отчаянно сказала девушка, — нет, не верю, так нельзя, это нечестно, я этого не переживу!
— Хочешь, я тебя обматерю, чтобы ты поверила? — предложил Караев.
— Зачем это? — испугалась девушка.
— Ни зачем, игра слов, мат — мат, шутка.
— Ну и шутки у вас. Только все равно это нечестно.
— А что же здесь нечестного?
— Да вы меня заговорили своими разговорами, и я играла невнимательно. Вы мешали мне думать.
— А ты что, не можешь разговаривать и думать одновременно? — поинтересовался Караев.
— Нет, не могу, это вы у нас Цицерон, — в сердцах сказала Маша.
— Ты что имеешь в виду, мой ораторский дар?
— Нет, то, что вы говорите одно и думаете другое.
— Тогда, наверное, Юлий Цезарь, — предложил Караев, — правда, он еще читал и писал, кроме того, что говорил и думал. Спасибо, конечно, за комплимент, но все-таки мне до него далеко.
— Мне от этого не легче, черт знает что такое, даже настроение испортилось, — расстроилась Маша.
— А ты выпей с горя, сразу легче станет, — сказал Караев.
— А-а, наливайте, — махнула рукой девушка. Караев наполнил рюмки.
— Еще партию? Бог любит троицу.
— А я все равно не отыграюсь: даже если выиграю сейчас — будет два-один.
— Ну, до утра времени много, как знать?
— А мы до утра играть будем? Интересно.
— Это как игра пойдет.
— Да нет, мне пора в общежитие, хотя… Давайте еще одну партию.
— За Кецкоалтля, — сказал Караев, подняв рюмку.
— Господи, а это кто еще?
— Это все там же, в Мексике.
Маша протянула сжатый кулачок Караеву.
— Что?
— Соль, лимон, — приказала девушка.
Когда выпили, Караев попросил:
— Слушай, ты не могла бы говорить мне «ты», а то я себя чувствую как-то неловко.
— Мне неудобно, — призналась Маша, — вы меня старше, наверно, в два раза.
— Это делается просто: пьем на брудершафт и переходим на ты.
— Вы уверены?
— Ты не могла бы не употреблять эти словечки? Они меня нервируют.
— Какие словечки?
— Вы уверены, о нет, даже и не думайте…
— Какой же вы чувствительный! Хорошо, я постараюсь.
— Буду тебе признателен. Ну что, пьем на брудершафт?
— Как, опять пьем?
— С пустыми рюмками брудершафт не получится.
Караев вновь наполнил рюмки, они переплели руки, выпили и повторили обряд слизывания соли и поедания лимонных долек.
— Ну вот, — щурясь, сказал Караев, — теперь можешь говорить мне «ты».
— Кажется, там еще полагается целоваться, — неуверенно произнесла девушка.
— Ну вот, все знаешь, а изображаешь провинциалку.
— Я давеча в кино видела, — смущаясь, сказала девушка, — или вы не хотите, потому что я некрасивая?
